Алеф сидит на крыше

Алеф сидит на крыше, за его покатой спиной — минарет, за ним — ничего нет. Ржавая черепица пышет зноем полудня и мерно вздымает взгорбившийся хребет. Скоро шестнадцать лет и пятнадцать горячих, исполненных странной молитвой зим, тою, что Алеф не вымолвит вслух, никогда не прочтет ни единый имам, но которую лишь Касим различает на смуглом лице старика, обостряет взор и сжимает до скрипа пустой кулак. От Касима, молочного Ромула, близнеца мертвеца, свою страшную тайну ему не укрыть никак. От Касима бросает сначала в холод, потом у Алефа в чреве до слез начинает жечь. Скоро минет шестнадцать нелегких лет, как он смотрит на вход и идет, но не может войти в мечеть, Возвращается, чувствует — выше, под аркой михраба по стенам сползает горючий сок. Алеф сидит на крыше, и в тесных шершавых ботинках его перекатывается песок. Ночью глаза ее были белы и подол рассеченного платья в ночи был бел. Алеф видел следы, ничего не видел, схватил рукоять, и потом нашел его, и сумел, И стоял, как жрец, отогнувши край, в изголовье, охвачен пожаром и негасим, У кровати Касима, в багровых водах которой, стихая, вздрагивал не Касим. Скоро шестнадцать лет, как идет его собственный строгий, невымоленный Намаз. Алеф не трогает пальцем и в мыслях, и только не сводит с Касима блестящих глаз. Больше никто не слышит, какою ценою течет в его жженые недра горячий свет. Алеф сидит на крыше, за его покатой спиной — минарет, за ним — ничего нет.