Эффект ломехузы

но я живу, пока держу твою ладонь в своей руке. Ты устала, как дрянной ликат с выпирающими ребрами и засохшей грязью на шерсти, которого регулярно отпинывает жирный хозяин забегаловки на соседней улице. Это животное, по виду напоминающее гибрид обыкновенной лисы и кошки, тебя всегда раздражало, поскольку маячило напротив твоего окна. В отличие от ликата, бесплатные пинки тебе предоставляет сама жизнь, и у неё к тебе, видимо, ещё длинный список претензий. Ты не хочешь признаваться даже самой себе, что видишь в этом измученном ликате себя. Несмотря на беспокойство, сдавливающее тисками твоё работающее с перебоями сердце, пальцы продолжают с тихим остервенением отрывать крылья у засушенных стрекоз. Из-за неё ты не легла спать четыре часа назад. Из-за неё ты сейчас сутулишься над столом с кучей разнообразных насекомых и пытаешься случайно не поломать хрупкие тельца. Заказчик предупредил тебя, что многие желают применить их в первоначальной форме. «Извращенцы» — подумала ты тогда, послушно улыбаясь во весь рот. На самом деле хорошо, что ты не в постели, а за работой. Чем раньше закончишь, тем быстрее получишь новый заказ, соответственно и деньги. Тебе нужно как можно больше денег, потому что тех восьми пачек, обтянутых резинкой, не хватит на жизнь твоей девочки в первые годы. Аккуратно складываешь серые тельца в одну из пустых коробочек, лежащих горой на столе с инструментами и стерильными средствами. Стрекозы и бабочки подлежат ручной чистке от крыльев. Спасибо, что хоть не в живом виде захотели клиенты. Да даже если бы они и потребовали, ты бы всё равно выполнила заказ. Чувство жалости ты давно оставила на мокром асфальте, где тебя методично избивали ногами двое клиентов. С тех пор ты работаешь только через посредника, тщательно проверенного тобой. С тех пор ты глотаешь по шесть таблеток из дорогих упаковок каждое утро и вечер. Ломехузы и все остальные насекомые идут на тёрку, а затем ты сосредоточенно сыплешь их на бумагу, ловко закручиваешь, клеишь, и они становятся сигаретами. Счёт коробочек достигает нужной цифры и это всего за сутки. «Из-за нервов, что ли?» — нехорошо удивляешься своей скорости, облизнув пересохшие губы. Вдалеке за горизонтом светлеющего неба показывается кусочек красного диска. Отворачиваешься от окна, выключаешь яркую лампу и задумчиво рассматриваешь свои ладони, обмазанные серой и черной пылью от трупов насекомых. На твою переносицу давит железная рамка очков с увеличительными линзами, закреплённая ремешками на затылке, отчего ты вечно кажешься ей и себе стрекозой. Поднимаешь очки на макушку, приглаживая так, чтобы из-под них не торчали твои жёсткие грязно-серые волосы. Страх обвивает тебя, подобно тернию, и впивается в кожу бессилием. Начало рассвета, а её по-прежнему нет. Хочешь выйти и поискать её, только понимаешь, что бессмысленно. Она может быть где угодно. Всё, что тебе остается — это сидеть и ждать. Пока она не вернётся целой и невредимой домой, или стражи правопорядка не постучат в дверь, чтобы сообщить о найденном теле тринадцатилетней девочки. Ты укладываешь голову набок на сложенные перед собой руки и бездумно созерцаешь тёмные разводы на обоях. Тихий щелчок замка выводит тебя из получасового транса между сном и реальностью. Шуршание в коридоре заставляет тебя затаить дыхание и только тогда, когда мимо твоей комнаты старательно тихо крадётся по скрипучему полу она сама, живая и собственной персоной, что-то неведомое тебя отпускает. В лёгкие снова свободно поступает воздух, ты даже на пробу глубоко вздыхаешь. Сколько это будет продолжаться? Ты встаёшь с металлического табурета с автоматическим круговым движением по касанию — единственная ультрасовременная нелепость в старой квартире — и бесшумно выходишь в коридор. На ходу безуспешно пытаешься уловить какие-нибудь звуки, доносящие из её комнаты. Ты не можешь определить, что больше хочется — убить или обнять её. В любом случае и то, и другое не произойдёт. Лени сидит на коленях, шарит что-то в нижней полке шкафа или, наоборот, прячет. Серебристые прямые волосы, ярче твоих, закрывают её острый профиль, из-за чего она не замечает твоего появления. — Где ты была? — устало скрещиваешь руки на груди, прислонившись плечом к косяку. Она вздрагивает от твоего голоса, ударяясь макушкой о верхнюю полку. Покосившись на тебя из-под завесы волос, Лени неспешно закрывает шкаф, делая вид, что никаких секретов у неё нет. — Не твоё дело, — бросает она в ответ, словно надоедливой мухе, избегая твоего взгляда. Но этого хватает, чтобы ты ощутила резь в районе рёбер. Поднявшись с колен, она вытаскивает из кучи железных побрякушек на столе резинку лилового цвета и собирает волосы в хвост. Комнату Лени с узкой кроватью освещают тусклые полоски рассвета, пробивающиеся сквозь пластиковые жалюзи. Поэтому ты не сразу замечаешь, что движения младшей сестры скованные и неуверенные, но добивают тебя её пальцы правой руки, которые слегка подрагивают. Ты знаешь этот симптом, и у тебя только один вопрос. — Как давно ты куришь? — ровно произносишь, крепче сжимая свои предплечья. — Я вообще не курю, — с её губ легко слетает ложь, и вдруг она со смешком добавляет, словно только что додумалась до этого: — Вали отсюда. Ты ощущаешь, как рассыпается пеплом твоё терпение. Слишком много ты ей позволяешь, слишком податлива по отношению к собственной сестре, которая тебя ни во что не ставит. Что ты делаешь не так? Что? Двумя шагами преодолеваешь расстояние между тобой и шкафом, с резким стуком открываешь дверцы и начинаешь ощупывать содержимое нижней полки. — Что ты делаешь?! Не смей прикасаться к моим вещам! — как коршун подлетает она к тебе и пытается спихнуть твои руки. Ты старше её на четыре года, сильнее, пусть уставшая, но, в отличие от нее, не обдолбанная. Поэтому её попытки не приносят результата, а лишь злят тебя. На ковер падают вещи, и среди них ты видишь знакомую коробочку. Она почти пуста. Неудивительно, что Лени так торкнуло: насекомые обладают наркотическими свойствами. Те, кто долго курит их, становятся псевдоэргатами — даунами с «замороженным» мышлением, глубоко зависящими от дозы. Судя по тому, что младшая сестра всё ещё может ходить и даже мыслить, выкурила она небольшую, начальную дозу, а остальное раздала своим дружкам. Звонкая, со всего размаху, пощёчина рассекает повисшую напряжённость в комнате, заставляя Лени дёрнуться головой. — Сдурела? — выдавливает она из себя, хватаясь за щеку и, не веря, впивается в тебя жёлтыми глазами миндалевидной формы. Её можно понять, ведь ты никогда не поднимала на неё руку. Но ты в такой ярости, смешанной с отчаяньем, что без раздумий бы прирезала чёртового ликата, окажись животное рядом. Ты молчала, когда Лени приходила домой, натрахавшись со своим сопливым придурком, терпела все её язвительные выпады, оскорбления, принимала неблагодарность в ответ за всё, что ты делала для неё. Но всему есть предел. Если младшая сестра не понимает по-хорошему, то ты объяснишь ей по-другому. В этот раз наказания ей не избежать. Лени, видимо, чувствует это, потому что начинает неосознанно отползать от тебя, а затем и вовсе неуклюже встаёт, прислонившись спиной к стене. В поле твоего зрения попадает кабель провода с торчащими проволоками на конце длиной в полметра, лежащий на столе. — Ты сделала всё, чтобы довести меня до такого, — задыхаешься, стараясь отодвинуть на время ненужные чувства, что встают поперёк горла. — Ты мне не мать, — дерзко улыбается Лени, наигранно скрещивая тонкие руки на груди, но в глазах плескается еле уловимый намёк на страх. «Ты должна это сделать, иначе никак, по-хорошему она не понимает», — мысленно приказываешь себе, до боли сжимая кабель. — Зато сестра, — парируешь ты и делаешь решительный шаг к ней. — У тебя кишка тонка, — нервно смеётся Лени, очевидно, уверенная в том, что ты просто пугаешь. Смех обрывается, когда ты делаешь первый хлёсткий удар по её бедру. Качнувшись, она всё же удерживается на ногах, одной ладонью опираясь на стену, а другой инстинктивно хватаясь за бедро. Несколько секунд ничего не происходит, а затем её тело как будто вспоминает о своих функциях, и Лени со свистом втягивает в себя воздух. Ты знала, что кабель бьёт невероятно больно, но ничего другого не нашлось. — Сука… — мгновенно трезвеет Лени и с шипением бросается на тебя. Однако она не учла, что все оттенки её агрессии ты изучила вдоль и поперёк за последний год, а потому уворачиваешься. Она падает на пол, чем ты и пользуешься, стараясь бить в менее уязвимые места. Лени сворачивается в позу эмбриона, пытаясь защитить себя руками, и надрывно скулит. С каждым ударом рвётся твоё, казалось бы, непробиваемое умирающее сердце. Но причиняя боль ей, ты делаешь больно и себе тоже. Поэтому ты бьёшь и плачешь вместе с ней, как-то беспомощно и совсем по-детски. Когда из-за слёз становится ничего не видно, ты останавливаешься и медленно опускаешься на корточки, привалившись к кровати. Тебе страшно взглянуть на Лени, поэтому ты подтягиваешь к себе ноги в коленях, утыкаешься лицом меж ними и закрываешь глаза. Трусливо? Возможно. Слушаешь её беспрерывные всхлипы и тяжелые вздохи, они воздушным ядом обволакивают тебя, душат чувством вины так, что ты уже не уверена в правильности решения её наказать. А если это ошибка? Неважно. Ты уже никогда не простишь себя за содеянное. Сердце лениво отстукивает ритм, ещё чуть-чуть и вовсе перестанет трепыхаться. Глубоко вдыхаешь, подавляя рвущуюся наружу истерику, потому что это может привести к непоправимым последствиям. Дышишь аккуратно, нежадно глотая воздух, возвращая себе размеренное дыхание. Но всё становится напрасным, когда входная дверь громко хлопается, заставляя тебя вздрогнуть. Ожидаемо. Не в первый раз, но что-то тебе подсказывает, что в этот раз ты её потеряешь навсегда. Или уже потеряла… С ужасом отрываешь лицо от колен и стремительно поднимаешься на ноги, игнорируя боль в груди. «Лени», — выделяешь единственное имя сквозь рой тысячи мыслей. Выбегаешь в коридор, попутно снимая с крючка куртку, торопливо обуваешься в кроссовки и вылетаешь за дверь, не закрывая её на замок. До твоих ушей доносятся еле различимые всхлипы и эхо быстрых шагов младшей сестры, уже спускающейся по лестнице на первом этаже. Хочешь окликнуть её, но понимаешь, что она не послушает тебя. Спешно спускаешься с седьмого этажа, пропуская по три-четыре ступеньки, цепляясь за металлические перила, чтобы не сломать себе шею. Матеря не работающий месяцами лифт, ты после несколько долгих секунд, наконец, оказываешься на улице и, задыхаясь, ошалело оглядываешься по сторонам. По ощущениям тебе кажется, что твои лёгкие горят заживо из-за грязного, серого и сухого воздуха. Находишь глазами Лени быстро: благо, ваш жилой двадцатиэтажный комплекс из тёмных кирпичей на окраине города очень широкий. Она идёт неловко, держась одной рукой за бок. — Лени! — хрипло зовёшь ты. В ответ она ускоряет шаг. И тогда ты бежишь изо всех сил, снова и снова выталкивая из горла её имя. — Лени… — ты хватаешь её за плечо, резко разворачивая к себе, и застываешь. На бледной скуле красуется багрово-фиолетовый след от твоего кабеля, ты всё-таки задела её лицо. — Пошла на хуй! — кричит она, отталкивая тебя, и собирается вновь уйти. Естественно, ты не даешь ей, хватая за руку, и тогда она с кулаками яростно бросается на тебя. И ты позволяешь себя избивать, даже не пытаясь защититься. — Ненавижу… ненавижу… тебя… — выплёвывает она с каждым ударом, со злыми слезами на глазах, пачкая щеки серой солёной влагой. — Прости... — стараясь удержаться на ногах от беспорядочной атаки, болезненно выдыхаешь ты. Лени бьёт тебя в последний раз и безвольно опускает руки по бокам, утыкаясь носом в твою грудь, беззвучно всхлипывая. Осторожно обвиваешь её голову руками, ожидая, что начнёт вырываться. Но она лишь крепче прижимается к тебе, начиная икать и плакать одновременно. Ты надеешься, что она не слышит, как твоё бешено стучащее сердце резко замолкает временами. Старый квартал усыпан пожухлыми листьями темно-серебристого цвета, но в воздухе не пахнет осенью. Вокруг тихо и ни души, город пронзают первые лучи красного солнца. Успеешь ли ты подарить ей дорогой айрборд зимой, о котором мечтала Лени всё детство? И тут же замираешь: неужели ты уже пытаешься откупиться от младшей сестры? Зажмуриваешься сильно, желая послать бесполезных докторов и этот грёбанный мир к чёртовой матери, но вместо этого, как всегда, медленно вздыхаешь. — Хочешь, я приготовлю зужиру, твоё любимое — с шоколадной начинкой и вишней? — улыбаешься ты, целуя в светлую макушку. Она поднимает голову, чтобы понять, шутишь ли ты, ведь вишня дорого стоит. — Я серьёзно, — киваешь, с мерзким чувством вины гладя её больную скулу. Быстро оглянувшись по сторонам, Лени шмыгает носом и прижимается тёплыми податливыми губами к твоим. В последний раз вы целовались год назад, валяясь на кровати весь целый выходной день. Ты сама всё прекратила после посещения доктора, думала, что так будет лучше для неё. Но видит тощий ликат, ты ни на секунду не переставала думать о её губах и старалась не сверлить собственную сестру голодным взглядом. Целый год, Лени... Вряд ли она представляла степень твоей безысходности. Задыхаешься, но уже от переполнявших тебя ощущений тихого непривычного счастья. Лени расслабляется, целиком отдавшись глубокому поцелую, сплетая язык с твоим. — Идём в магазин, — тянет она тебя за руку, когда вы с неохотой разрываете поцелуй, не желая привлекать к себе лишнее внимание жильцов-жаворонков за окнами. Ты смеёшься, опьянённая чувствами к ней, и послушно даёшь ей вести себя. Всё будет хорошо. Примечание: Ломехуза (лат. Lomechusa strumosa) – насекомое из группы мирмекофилов. Это жук мелких размеров, 5-6 миллиметров длиной. Чаще всего он проникает в муравейник через одно из входных отверстий. Муравьи его пропускают, поскольку тут же увлекаются наркотическим веществом, которое он выделяет. Более того, они тут же начинают его кормить, поскольку жук умеет по-муравьиному просить еду – постукивая усиками по определенным участкам головы. Иногда ломехуза попадает в муравейник из соседнего гнезда, с которым у здорового муравейника налажены отношения. Заражение происходит на обменных дорогах. Муравейник все стремительнее деградирует. Наркотическое вещество, выделяемое жуками-паразитами ломехузами, стало причиной появления в гнезде муравьев-даунов (псевдоэргатов), которые не способны ни к продолжению рода, ни к активной общественно полезной деятельности.