Иногда нужно стучаться

Масато сидел за фортепиано, нервно покусывая ручку. Впервые, наверное, за всю жизнь он захотел написать свою музыку. Мелодия выходила корявой и нескладной как у первоклассника. Казалось, все эти диезы, бемоли, тритоны — всё было ненужным. Хотелось скомкать этот десятый нотный лист и выкинуть к предыдущим листам. В дверь кто-то вошел. — Маса? — да уж, этот кто-то не умеет удивляться. Впрочем, он не отличался особой искренностью. Он — актёр. И именно сейчас только Дзингудзи здесь и не хватало. — Что ты забыл в фортепианном классе? — спросил Хидзирикава, устало вздыхая и выбрасывая тот лист. Композитор — не его призвание, как выяснилось. — А что ты забыл здесь в субботу, в пять вечера? — насмешливо сказал Рен, заправляя челку за ухо. Иногда Хидзирикаву она раздражала, хотелось взять ножницы — и отрезать столь непослушный локон. — Ты не ответил на мой вопрос, — вздохнул Масато, собирая нотные листы в папку. — А ты — на мой, — пожал плечами Дзингудзи. — Ты собирался написать песню? — Что в этом странного? — приподнял бровь Масато. — И мне кажется, пора заканчивать отвечать вопросом на вопрос, — хмыкнул Хидзирикава и встал. — А кто первый начал? — «Он когда-нибудь перестанет быть таким холодным?». — Начинается, — «Он когда-нибудь перестанет быть таким высокомерным?». — Маса, научишь? — Рен сел рядом с Хидзирикавой. От этого ловеласа так и веяло теплом и светом. «Может… Нет-нет. Это всего лишь глупая мысль». — Тебе саксофона мало? — спросил он и осёкся. Договорились же не отвечать вопросом на вопрос. — Хорошо, — Масато взял руку Рена и заметил пару маленьких шрамов. «Опять розы где-то воровал», — вздохнул Хидзирикава, а потом, принюхавшись, добавил: — Да ты же пьян, Рен, — устало сказал Маса. Чертов Хидзирикава. Проницательная… человечина. Да, человечина. — Ну и что, что пьян? — хмыкнул Дзингудзи. — Разве полбутылки считается? — Нет, конечно. Но это меняет многое, — сказал Масато. Рен сел рядом. Хидзирикава положил руку Дзингудзи на свою. — Прочувствуй каждое движение, каждое шевеление моей косточки. Начнём с самой простой гаммы. У Масато были красивые бледные пальцы. Они такие длинные и ухоженные. У Масато были красивые глаза. Они такие холодные и проницательные. Как-будто мертвые. У Масато пушистые ресницы. Им впору быть у красивой девчонки, нежели у ледяного принца. Чертов Масато. — Рен, ты что творишь?! — воскликнул Хидзирикава. Дзингудзи сначала не совсем понял, что имел в виду его друг, но потом дошло: он только что поцеловал Масато. — А разве это так важно? — с некой долей насмешки произнёс Дзингудзи, целуя Масато вновь. У него холодные губы и горячие щеки. Он такой противоречивый и притягательный. Как же Рен его… О, нет, это всего лишь алкоголь. — Прекрати, Дзингудзи! — серьезно и даже немного смущено возмутился Масато. — Ты не должен этого делать, опомнись, пьяная ты сво.., — Рен решил заткнуть Хидзирикаву самым известным способом. Чертов Дзингудзи. Одной рукой Рен закрыл крышку фортепиано и усадил туда Масато. — Тебе не кажется, что это… — Не кажется. Он снял с него рубашку и начал медленно целовать такое желанное тело. Рен пьянел еще сильнее от запаха и чувства такой запретной близости. Как же он завтра будет смотреть Масато в глаза? Впрочем… Плевать, сегодня можно. Дзингудзи слышал постанывание Масато. Они были милее, чем у всех остальных девиц, которых он когда-либо затащил к себе в постель. Масато был другой. Хотя бы тем, что он был юношей. — Хидзирикава-сан?! Дзингудзи-сан?! Чертова Харука. — Леди, иногда всё же нужно стучаться.