***
Император Флориан почти не отвечал на письма. Ему не было дела до того, что творится на задворках империи. Он чётко дал понять, что от Фердинанда ждёт прежде всего спокойствия и мира на вверенной территории и что каждая просьба о помощи будет негативно сказываться на императорском настроении. Ферелденцы, как успел понять Фердинанд, — это прямые и бесхитростные люди, ценящие слово чести наряду с практичностью. Чем-то это походило на следование Кодексу шевалье, если, конечно, простительно сравнивать цвет орлесианского рыцарства и полудиких собачников. И тогда Фердинанд сделал рискованный ход: когда мятежному тэйрну и его сподвижникам под барабанный бой набросили петли на шеи, он приказал остановить казнь. Палача благоразумно оповестили о помиловании заранее, и тому даже пришлось повозиться, затягивая приготовления к казни, чтобы гонец сумел протолкаться сквозь запрудившую площадь толпу. Радостный рёв заглушил слова глашатая, зачитывающего приказ: «Дабы не омрачать день рождения принца Галахада, смертная казнь для Воррика, бывшего тэйрна гваренского, заменяется ссылкой с сохранением гражданских прав его родственников и потомства, если будет доказано, что они не причастны к мятежу, а прочим предоставить выбор между искуплением своего преступления потом — на галерах, или кровью — в легионе». Фердинанд ничем не рисковал. На время судебного разбирательства семья Воррика останется в заложниках в Форте Драккон, Гварен в любом случае отойдёт под управление кузена Феликса, а за каждым шагом бывших повстанцев будут внимательно следить соглядатаи. Мятежники среагировали, хоть и не так, как ожидал король. Возглавляемые самозваной королевой, они совершили дерзкий налёт на арсенал в Лотеринге и создали проблемы хоть и решаемые, но серьёзные. Банн Сеорлик пытался нагнать наглецов, но те ускользнули, как вода сквозь пальцы, рассеялись и ушли по тропам. Конечно, завладев оружием шевалье, мятежники стали силой, с которой приходилось считаться, но без подпитки любая сила истаивает. Людская молва, направляемая специально обученными людьми, делала своё дело — люди готовы поверить во что угодно, особенно если наёмные сплетники не врут, а лишь добавляют к своим словам крупицу яда. Там напомнить о грабежах, там о вытоптанных «солдатами» полях… А уж убийства фригольдеров и баннов, попытавшихся взять в плен сторонников Мойры, смаковались месяцами. Армия мятежников была неуловима — слишком много тайных троп на окраинах Ферелдена, слишком много укромных лощин и долин в предгорьях, что известны только местным пастухам и контрабандистам. Но на стороне роялистов играло само время. Сторожевые посты и разъезды при деревнях отпугивали не только разбойников и лиходеев. Они выискивали вражеских лазутчиков и мешали фригольдерам, с сочувствием относящихся к мятежу, поставлять им фураж и провизию. Мятежники голодали, злились — и совершали ошибки. Королевские отряды теснили мятежников в пустоши. Армия самозванки, небольшая и поэтому неуловимая, изредка устраивала точечные удары в тыл. Нападения были как назойливые комариные укусы. Они раздражали, но серьёзного вреда не приносили, и поэтому борьбу с самозванкой Фердинанд полностью возложил на местных баннов и гарнизонных офицеров. Его мысли целиком занимали пираты Недремлющего моря.***
В благословенном 8:92 году королю Фердинанду наконец пришла добрая весть — мятежная Мойра Тейрин, отчаявшись, пошла на риск и проиграла. Она сдалась в плен эрлу Рендорну Геррину, надеясь переманить его на свою сторону. Но, не видя перспектив у мятежа, он передал Мойру в руки королевского правосудия. Мятежники пытались отбить самозванку, но банн Сеорлик заранее стянул свою конницу к выходам из долины, где должен был проходить головной отряд повстанцев, и атаковал из засады, перебив почти половину солдат. Банн учёл своё унизительное поражение при налёте на лотерингский арсенал и обзавёлся выносливыми верховыми, купленными у довольно известного объездчика Гарета из Южных холмов. Когда советник Фердинанда читал донесение о пленении Мойры, король поглаживал пером мочку уха и невольно вспоминал историю о лорде Ивоне, который вначале выдал скрывающегося императора Ксавье Драккона сторонникам Альфонсо Вальмона, а после раскаялся и перешёл со всеми войсками на сторону императорской армии. Эрла Рендорна Геррина за верность следовало наградить с такой щедростью, чтобы полностью исключить колебания и муки совести. Мойру в течение многих лет многие ферелденцы считали законной королевой, и вряд ли ценные дары и золото могли бы скомпенсировать мысли о предательстве. Но там, где бессильно золото, побеждает Игра. Кроме даров Фердинанд послал в Рэдклифф Северана, своего советника-мага. Во-первых, маг должен был передать искреннюю озабоченность короля дошедшими до его слуха известиями о неважном здоровье леди Марины, жены эрла Рендорна. С этим трудностей возникнуть не могло: Фердинанд дал магу полный карт-бланш, разрешив потратить на исцеление эрлессы любые средства, а Северан был готов вывернуться наизнанку, лишь бы добиться расположения короля и урвать себе крошку власти. Во-вторых, Северан должен был предложить эрлу обручить десятилетнего Эамона и принцессу Кейтлин, которой на днях исполнялось шесть лет. Аванс был более чем щедр — по законам империи Кейтлин наследовала и трон Ферелдена, и трон Орлея, на который Фердинанд всё ещё имел виды. Но предложение ни к чему не обязывало: до вступления Кейтлин в брачный возраст оставалось долгих двенадцать лет, за которые могло поменяться многое. К облегчению короля, эрл принял его предложение, и в руках Фердинанда сосредоточились ниточки большей части Ферелдена: ему были верны Южный Предел, Западные холмы, Гварен, Амарантайн, большая часть Баннорна и теперь ещё и Рэдклифф с прилегающими Внутренними землями. Беспокойство доставляли только банны побережья, непокорные, как Недремлющее море. В Денерим самозванку доставили с большой помпой. Шептуны короля озаботились настроением толпы, раздувая сплетни о прегрешениях повстанцев. Однако самый большой удар по мятежу нанёс сам Фердинанд, учтиво приняв пленницу и, вопреки ожиданиям зевак, всего лишь заточив в башню. С тех пор её раз в месяц показывали народу — разумеется, после того, как с ней поработают опытные и доверенные люди. Тихая от макового молока, одетая в скромное, но свежее платье, с уложенными на орлесианский манер рыжими волосами, она с мечтательной полуулыбкой сидела рядом с троном королевы Аерин. Однако сын самозванки ещё долгие три года тревожил королевскую стражу, возникая со своим отрядом то здесь, то там, чудом ускользая от преследующих его солдат. Разведчики доносили, что юный Мэрик с горсткой верных бойцов бросался в самые безнадёжные бои, но какая-то противоестественная удача хранила его. Но Мэрик не обладал ни напором, ни харизмой своей матери, ни умением убеждать, а удача не могла улыбаться вечно. В 8:96 было получено донесение, в котором говорилось, что принц, уходя от погони, углубился в Дебри Коркари и, вероятно, сгинул там от стрел кочевых эльфов или когтей жутких тварей. Больше донесений, в которых упоминалось имя мятежного принца, в Денерим не приходило. Фердинанд даже подумывал выписать отряд ривейнских следопытов, чтобы они нашли самозванца или его труп и доставили в столицу, но посредники запросили такую сумму, что король после долгих раздумий отказался от этой идеи. Впоследствии, когда то из Вольной марки, то из Антивы приходили слухи о светловолосом рубаке, называвшего себя законным королём Ферелдена, он неоднократно об этом пожалел. Но время шло, письма из Вал Руайо становились всё холоднее и холоднее. Император Флориан требовал, чтобы Недремлющее море стало тихим и безопасным. И оправдания Фердинанда, что мятеж больше не поднимает головы, уже не могли его впечатлить.***
Флотилии пиратов, нападавших на торговые и военные корабли Империи, не давали королю-орлесианцу спокойно спать. Штормой Великан, Морская волчица, Буревестник — эти имена Фердинанд произносил в ежедневных молитвах Создателю, желая их обладателям скорой смерти. Мак Энриги, Эремоны, Раххарты, Ганны. И это только те семейства, пиратскую славу которых было бессмысленно скрывать. А сколько ещё баннов Побережья прячет в изрезанных фиордах тартаны и полугребные корабли самой сомнительной конструкции? Ни один корабль с солнцем на парусе не мог пройти по Недремлющему морю без внушительного конвоя — беззащитный корабль в лучшем случае рисковал быть ограбленным, а в худшем — потопленным. Впрочем, и другим кораблям тоже приходилось несладко. Орлесианские торговцы молили императора совладать с ферелденскими пиратами, нападающими на них, как стаи бешеных волков. Император, разумеется, отдавал очередной приказ своим адмиралам, в очередной раз боевые корабли выходили в рейд в Недремлющее море, из которого возвращались либо с пустыми руками, либо с потерями, после чего император слал очередное раздражённое письмо в Денерим, требуя от Фердинанда искоренить преступления своих подданных. И что Фердинанд мог сделать, если его собственный флот насчитывал лишь горсть кораблей? Тем более в этих обстоятельствах вывести флот из денеримской Гавани означало подарить пиратам новехонькие корры антиванской постройки. Иногда в минуты раздражения он писал черновики указов, приговаривающих всех, кто был уличён в пиратстве, к смертной казни через повешенье, но прекрасно понимал, что дальше камина эти указы не уйдут. Побережье напоминало пропитанный воспламеняющейся жидкостью плащ. Достаточно малейшей искры — и ты сгоришь дотла в пламени нового мятежа. Большего всего Фердинанда злило, что в ясные дни при помощи подзорной трубы он мог с башни Форта Драккона полюбоваться на очертания островов, где пропивала награбленное золото морская вольница, бесцеремонно портившая его жизнь. И ведь там даже был свой город, и не один, порты, верфи… Даже родной кузен Феликс, которому Фердинанд доверял почти как себе, признался на дыбе, что гнал гваренские корабельные сосны в Аламар… От бессилия у короля опускались руки. И тогда Аерин, его прекрасная Аерин, производившая детей на свет с такой методичностью, словно желала повторить подвиг королевы Аши Кампаны, подсказала начать с Байрона Хоу, который слишком смело слал торговые корабли с зерном и шерстью во все открытые порты Марки. И, удивительное дело, никто не слыхал, чтобы хоть один корабль с медведем на бело-жёлтых парусах был захвачен или потоплен в Недремлющем море. У Байрона имелись очаровательная восьмилетняя дочь и оставшийся без родителей девятнадцатилетний племянник. Фердинанд повторил финт с помолвкой, предложив обручить дочь эрла со своим сыном, и, кроме того, предложил племяннику Байрона, Рендону Хоу, чин секунд-лейтенанта королевской гвардии. Ниточка, которую добавил в свою руку король, была тонка и провисала в пальцах — Амарантайн и без того был покорен короне, но чутье опытного игрока подсказывало, что он на верном пути. Молодой лорд Рендон прекрасно пришёлся ко двору, чуть мрачный, но по-ферелденски преданный и практичный. Он быстро свёл нужные знакомства и сдружился с Леонасом Брайландом, премьер-лейтенантом гвардии и фаворитом Фердинанда. Подобная дружба вначале вызвала опасения у короля — он слишком хорошо помнил предательство Хирема, но доклады соглядатаев не давали поводов для подозрений. Да и через год дружба быстро подошла к концу: после нескольких королевских охот в Южном Пределе Рендон испросил у эрла разрешения жениться на сестре Леонаса, Элайн, не делая секрета, что в первую очередь его интересуют связи и приданое девушки. Леди Элайн приняла это предложение, старый эрл не стал противиться. Лорд Леонас закономерно разозлился на сестру и демонстративно порвал все контакты с Рендоном. Недолгая дружба истаяла, как дым. К чести Леонаса, он был умён и не стал пользоваться расположением короля, чтобы свести счёты с молодым Хоу. Фердинанд это оценил и изящно сталкивал напоминающих рычавших псов ферелденцев лбами. Чем больше они грызутся между собой, тем меньше у них возможности объединиться и устроить заговор. Честолюбие юного Хоу импонировало Фердинанду. Король приблизил молодого лейтенанта к себе и как-то на прогулке со свитой вскользь проронил, что жалеет, что Рендон приходится эрлу Байрону племянником, а не сыном… Андрасте свидетельница, какой бы достойный владетель вышел из секунд-лейтенанта, распорядись судьба иначе… Хоу, и без того сидевший в седле так, словно проглотил палку, вымолвив слова благодарности, ещё больше выпрямился. Какое-то время Фердинанд размышлял — а действительно, не послать ли барда к Байрону? — но отбросил эту мысль: если юный Хоу действительно так целеустремлён, как это демонстрирует, то всё сделает сам. И не ошибся: дождливым летом последнего года Благословенного века на кортеж лорда Байрона напали бандиты. Эрл в бою получил тяжёлую рану, которую ни лекари, ни маги не смогли исцелить. Его смерть несколько месяцев спустя сделала Рендона Хоу эрлом Амарантайна, и юноша был вынужден покинуть двор. Большинство амарантайнских фригольдеров двойственно относились к новому эрлу. Его покойный дядя был любим в народе, а слухи об обстоятельствах нападения росли и множились. Некоторые банны открыто говорили, что вместо Рендона эрлинг должна унаследовать девятилетняя дочь эрла Байрона. Но разговоры походили и утихли. А когда в первый год нового века Дракона в Амарантайне состоялась свадьба леди Элайн и эрла Хоу, посланник императора передал молодожёнам самые горячие поздравления.***
В том же девяносто девятом году случилось прелюбопытнейшее событие. Приблизительно через пару месяцев после появления при дворе Рендона Хоу Леонас Брайланд испросил высочайшей аудиенции и признался, что род Кусландов, до войны владевший тэйрниром Хайевер и считавшийся пресёкшимся во время первых лет завоевания, вовсе не угас. Всё это время в Южном Пределе скрывались прямые потомки этого рода — тэйрн Вильям и его сын Брайс. И якобы лежащий на смертном одре тэйрн Вильям готов присягнуть королю Ферелдена с тем условием, что его сын будет восстановлен в правах. Фердинанд раздумывал недолго и во время очередной поездки в Южный Предел нанёс визит на отделённую ферму возле Пика Дракона. В присутствии узкого круга доверенных вельмож — в том числе Владычицы Броннах — принял оммаж у полуживого старика. Первоначально в планах Фердинанда было незамысловато перевести наместника Хайевера куда-нибудь в другое место, может быть, даже дать титул повыше, но Кусланды, вернувшие себе имя из рук орлесианца, имели бы на Побережье малый вес. Так что король приказал тайно устранить наместника и его семью. Такая трагедия. Вспыхнувший в кузне пожар уничтожил почти все хозяйственные постройки, перекинулся на казармы и сам замок. Столько жертв, которых можно было бы избежать, не начнись паника. Полностью выгорело западное крыло замка, погибла бесценная библиотека. Осиротевший Хайевер нуждался в защитнике — и тут неожиданно появились прямые потомки древнего рода и заявили свои права на эту землю. Это был красивый гамбит. Его немного подпортила смерть старого тэйрна и бледное лицо наследника — наивные ферелденцы не могли даже предположить, каким именно образом замок перейдёт в их руки и сколько крови на них окажется. Молодой Кусланд повязан смертями и знает, кому обязан. Это славно. И вдвойне славно, что об этом знает не только он. Поскольку Брайс был единственным сыном, то именно ему пришлось перевезти тело отца из Южного Предела, где тот провёл свои последние годы, в Хайевер. Возвращение Кусландов в Хайевер после почти семидесятилетнего отсутствия было встречено народом с изумлением. Банны и фригольдеры Хайевера наперебой хотели встретиться с Брайсом и принести ему клятву верности. Многие фригольдеры из приграничных с Амарантайном земель тоже пожелали присягнуть новому тэйрну вместо своего эрла, что впоследствии добавило осложнений. Тэйрн Брайс провёл четыре месяца, осматривая свои родовые земли и принимая вассальные клятвы, прежде чем явился в Денерим с личным донесением, что банны Побережья согласились пойти под его руку. И в самом деле, рапортов о пиратстве стало меньше. А непристойных песенок про Морскую волчицу — больше. Королева Аерин насчитала по меньшей мере десять вариантов исполнения стремительно набравшего популярность шанти «Волчица и Солдат», да и король, задумавшись, начинал насвистывать вульгарно-прилипчивый мотив. Видимо, с вассальными клятвами не всё было так гладко, как об этом рассказывал тэйрн Брайс, и без стычки с капитанами морской вольницы дело не обошлось. В начале молиориса, или по-местному, волноцвета, когда столица в соответствии с имперскими традициями праздновала Летнедень, молодой тэйрн Кусланд представил ко двору свою невесту, Элеонору Мак Энриг. Для Фердинанда это стало еще одной незримой победой. Грохот музыки и вспышки магических фейерверков отошли на второй план, когда Брайс подвёл самую знаменитую морскую разбойницу к ступеням трона. Фердинанд знал, что Элеанора Мак Энриг молода, но в белом платье она выглядела совсем юной девушкой. Вместо реверанса она неловко кивнула, что-то пробормотав, но Фердинанд сделал вид, что не заметил вопиющего нарушения протокола. — Так это вы, дорогая, самый умелый капитан Недремлющего моря? — спросил он с любопытством и шевельнул пальцами, подавая слуге знак. Элеонора ощутимо напряглась, ожидая нападения. Ладонь Брайса крепко стиснула её плечо, удерживая девушку на месте. Фердинанд, внутренне ликуя, смотрел, как узловатые, совершенно не аристократические пальцы молодого тэйрна мнут дорогой тонкий бархат — вместо того, чтобы лечь на рукоять парадного меча. Между рослыми гвардейцами просочился слуга-эльф и остановился возле Морской Волчицы, церемонно держа на вытянутых руках поднос с гербовой бумагой в зачарованной обложке из красной кожи. — Это мой свадебный подарок для будущей леди Хайевера. Патент на адмиральский чин королевского флота. Девушка с плохо скрытым подозрением воззрилась на бумагу. Музыка заиграла тише, стало слышно, как по зале побежали шепотки придворных. — Однако у меня есть условие, дорогая леди. Как вы видите, в патент не вписано имя. Брак, увы, может внести свои коррективы в самые продуманные планы, — сказал Фердинанд, посмотрев на королеву Аерин и обменявшись с ней заговорщицкими улыбками. Взрыв смешков заглушил оркестр: страсть королевы к охоте была притчей во языцех, как и то, что почти все первые годы царствования зимняя королевская охота проходила без короля и королевы: в это время Аерин была на сносях. Дождавшись, когда шум стихнет, Фердинанд продолжил: — Да, брак может внести коррективы. Так что если вы, дорогая леди Элеонора, решите остаться на берегу с вашим будущим супругом, то я попрошу вас вписать в патент имя кандидата, которого вы сочтёте достойным. Я полностью полагаюсь на ваш выбор. Девушка медленно протянула руку и взяла патент двумя пальцами, будто тот мог превратиться в демона. — Я приму к сведению, — вымолвила Элеонора, по-солдатски поклонившись. И после небольшой паузы неловко добавила: — Ваше величество. Тонкая паутинка Амарантайна притянула за собой канат. Наконец-то на горизонте забрезжила победа.***
Весна третьего года века Дракона для Фердинанда была счастливой: после пышной свадьбы Элеонора, уже Кусланд, вписала в патент имя одного их своих братьев — Ансельма, который принял под свою руку восемь антиванских корр. Конечно, Фердинанд не питал иллюзий, что патент примет сам Штормовой Великан или Морская Волчица, и справедливо ставил под сомнения умения молодого адмирала. Его они вообще не интересовали: даже если бы юноша оказался бездарностью, к нему в любой момент можно было приставить толкового адъютанта, закончившего императорскую морскую школу. Куда важнее родство адмирала с Мак Энригами. Морская Волчица не только беспрепятственно появилась в Денериме, но и была благосклонно принята при дворе. Это сыграло свою роль: морские разбойники получили знак, что у них есть законный способ отступления. «Приходите на службу короне, и вы будете обласканы, а ваши преступления будут забыты». Родич самого известного пирата Недремлющего моря, поступивший на королевскую службу и получивший высокий чин, был хорошим тому примером. Вместе с Мак Энригами вся восточная и центральная часть ферелденского побережья оказалась под контролем короны — если ходящие под рукой банна Ферхара рыбаки-разбойники и продолжали ходить на промысел, то им хватало ума не попадаться. Опираясь на совместные усилия стражи Амарантайна, Хайевера, Штормового берега и Денерима, молодой адмирал начал методично наводить порядок, вычищая всех мелких баннов, дававших укрытие морским разбойниками. С попавшимися на пиратстве не церемонились — если команда не оказывала сопротивления, то корабли конфисковались, капитанов ставили перед нехитрым выбором — серьёзный штраф с последующей службой в королевском флоте или виселица. Матросам, которые не выявляли желание влиться в королевский флот, ставили на тыльную сторону ладони клеймо и разрешали убраться восвояси. Тех, кто уже был клеймён, без разговоров сажали в клетку и отвозили в ближайший порт на суд. К осени каждая гавань на Побережье была украшена висельниками — красноречивым предупреждением о судьбе, ждущей всех искателей лёгкой наживы. Морская торговля набирала обороты, Недремлющее море стало почти спокойным. Почти — потому что не желавшая отказываться от привычного образа жизни разбойная молодёжь уходила в Аламар и острог Брандела, откуда нападала с особой жестокостью. Пришёл черед кузена Феликса слать письма из Гварена, полные жалоб и требований совладать с пиратами. Разница между Феликсом и императором была лишь в одном — император не снизошёл бы до поездки в Денерим, чтобы излить раздражение на тронутую ранней сединой голову короля. А Феликс приехал, как только аламарские пираты захватили третью его флотилию, груженную лесом. Фердинанд был в псарне, когда прибыл Феликс. Король отбирал щенков, которых хотел оставить себе. Он бросил недовольный взгляд на кузена: в кожаном камзоле, вышедшем из моды два сезона назад, и высоких гваренских сапогах с отворотами, Феликс мало чем отличался от баннов, изводивших его с утра до ночи. Разве что банны не сыпали ругательствами, от которых покраснел бы портовый грузчик. — Нечего было торговать с ними за моей спиной, дорогой кузен, — мстительно отрезал Фердинанд, выслушав его жалобы. Феликс невольно повёл плечом, когда-то выбитым на дыбе, чем доставил королю какое-то извращённое удовольствие. — Они же на твои деньги порт отстроили, думаешь, я не знаю? Лучше бы тракт через Бресилиан в порядок привёл. Глядишь, не только через море торговал бы. Феликс присел на корточки, подхватил жемчужно-серого щенка и со знанием дела оглядел его со всех сторон. — Лес проклят. А маги ничего с ним сделать не могут, — пробурчал он наконец. — Попробовал, как вернулся. — Тогда закладывай верфи и строй боевые корабли, — смягчился Фердинанд. — Это война. Теперь тебе не удастся откупиться от Аламара. Вокруг них тявкали щенки, за перегородкой взволнованно вздыхали гончие, дожидаясь, когда и им уделят внимание. — Позволишь мне повидать детей? — тихо спросил Феликс. — Разумеется. Антуан на стрельбище, Элайза и Луис занимаются в библиотеке. Я прикажу, чтобы их к тебе привели. — Феликс вздохнул с облегчением, и Фердинанд смилостивился: — Впрочем, если хочешь, младших можешь забрать в Гварен. Антуан останется в Денериме. — Я не подведу, кузен, — серьезно ответил Феликс. — Обещаю. Последние пучки свежесобранной веретёнки источали горчащий аромат, перебивающий запах псиной шерсти. Король смотрел на седые виски кузена, сосредоточенно возящегося со щенками, и думал, что за эти двадцать лет они заметно постарели и размякли.***
К сожалению, прогноз оправдался. Из тех немногих пиратов, которые ещё тревожили Недремлющее море, дольше всех продержался Озрик Райз по прозвищу Буревестник, как выяснилось позже — молочный брат банна Ангуса. Фердинанд знал, что рано или поздно Буревестник сдастся. По записям мытарей, за три года борьбы с пиратами денежных поток в баннорне сильно обмелел: большинство ферелденских торговцев предпочитали более дальний, но зато безопасный маршрут через Хайевер, орлесианских и марчанских купцов сопровождали конвои. Буревестник и его люди были загнаны в угол. У них оставалось только три варианта. Влиться в ряды законопослушных моряков и зарабатывать на хлеб перевозкой товаров и ловлей рыбы, что головорезам, привыкшим за двадцать лет к разбойной жизни было как нож в сердце; бросить родные дома и уйти в Аламар, Иствоч или Лломеррин; или помышлять грабежом своих же соседей. Увы, у Буревестника не хватило мужества отказаться от прошлого или от родины. Он выбрал третий путь и был обречён. Когда на стол Фердинанда легло письмо с печатью в виде рулевого колеса над волной, король если и удивился, то тому, как долго банн Ангус решался на этот шаг. Банн Ангус писал просто, без прикрас и увиливаний, кратко обрисовывая проблему и возможные пути решения. Он просил только об одном — чтобы последнему мятежному капитану Ферелдена даровали быструю смерть. Корабли вышли из Амарантайна и Хайевера, пристали около укромной бухты на границе с Западным Холмом, где их поджидал проводник эрла Эремона. Десант высадился на берег и отправился в тайное пристанище Буревестника. Озрик Райз и не думал сдаваться — он сражался до последнего, однако часть пиратов удалось взять живьём. А это время в Денериме король стоял возле подробной карты Ферелдена и красной тушью проводил линию по части Побережья, контролируемого банном Ангусом. Когда она сомкнулась краями с остальной красной линией, он некоторое время стоял, закусив губу, не веря, что только что произошло. Он победил. Пусть не полностью, пусть оставались пираты с Аламара, отрога Брандела и остальных безымянных островов в Амарантайнском океане, но здесь и сейчас он победил.***
Время постепенно ускоряло бег. На следующий год после расправы над Буревестником Фердинанд получил официальное императорское приглашение в Халамширал, первое за все эти годы. Там он узнал две царапнувшие новости, в денеримской суете промелькнувшие мимо, — скончалась великая герцогиня Мелизандра, а принц Рейно обзавёлся дочерью. Это серьёзно осложняло ситуацию с наследованием трона. Не для империи, для Фердинанда. Если Флориан, не приведи Андрасте, умрёт раньше своего младшего брата, то трон перейдёт Рейно, а затем этой малявке, которую Фердинанд ни разу не видел, но уже ненавидел всей душой. Казалось бы, только недавно он бродил по полузабытым залам Зимнего дворца, брови под маской отчаянно чесались, и ему, второму по значимости лицу в империи, приходилось сдерживаться изо всех сил, чтобы не лезть пальцами под маску, как ребёнку. Достаточно и того, что придворные Флориана отпускали шутки, в которых неизменно фигурировали собаки. И вот совершенно внезапно выясняется, что с поездки в Халамширал минуло три года, а малышка Кейтлин не только выросла, но и уже два года как замужем. Аламар, заноза в седалище, никак не сдавался. Противостояние с пиратами затягивалось, и решение никак не находилось — не объявлять же войну собственному острову. Боевые корабли отгоняли пиратов от торговых путей, но те просто отходили подальше и терпеливо высматривали добычу, как коршуны. Владычица Церкви Броннах пыталась взывать к долгу ферелденцев, убеждая держаться подальше от богохульников, живущих в царстве порока, но после её проповедей бездельников, желающих отправиться на поиски острых ощущений в Аламар, становилось едва ли не больше. Как-то тихо умер эрл Рендорн Геррин, а ведь при нём состоял маг из Круга, по словам Северана, достаточно компетентный, чтобы поддерживать в порядке сердце не старого ещё мужчины. Видно, сил оградить эрла от чрезмерных нагрузок ни у него, ни эрлессы Марины не было. Эрл вернулся с верховой прогулки, поднялся в покои сменить платье к ужину и больше не спустился. Отгоревав, эрлесса вернулась в родной Ансбург, передав с разрешения короля управление эрлингом дочери. Фердинанд не был доволен этим раскладом. Он прочил Роуэн роль статс-дамы при принцессе Кейтлин, но не оставлять же граничный с варварами эрлинг в руках семнадцатилетнего мальчишки, который всё время проводит в конюшне да на турнирах?***
Минул год, затем другой. Радость от празднования Винтерсенда испортила депеша из Монтсиммара, резиденции орлесианских Серых Стражей, с просьбой разрешить группе Стражей пересечь границу провинции. Оказывается, по двухвековому эдикту какого-то короля, не менее безумного, чем император Ревиль, Орден Стражей в Ферелдене был объявлен вне закона, а их крепость оставлена и забыта. Фердинанда эта новость взбесила так, что он орал на всех — на хронистов, советников, даже на королеву Аерин. «Двадцать пять лет! Двадцать пять лет я правлю этой страной, а мне даже не сообщили, что Стражи в Ферелдене вне закона! Я пятнадцать лет бьюсь с пиратами! Денег геометрам заплачено горы! И где на карте эта крепость? Где?! Почему о крепости на Побережье меня уведомляют орлесианцы? Всех повешу! На виселице! Чтобы завтра же!..» Досталось даже неповинным музыкантам, в которых король в сердцах запустил подносом с пирожными. К чести хронистов, утром все материалы расследования заговора Серых Стражей ждали короля в его рабочем кабинете. Все одиннадцать ящиков. Король сам был не рад, что запросил сведения и углубился в это дело. Если бы он проявил сдержанность и просто приказал подготовить указ о возвращении Ордену законного статуса в Ферелдене, то сейчас ничего бы не нарушало привычный образ жизни. Он бы даже не заметил эту экспедицию: отряд всадников проехал от перевала Гарлена до цитадели Кинлох и обратно, пару недель про них ничего не было слышно, потом что-то произошло в Башне магов, и снова наступила тишина. Шпионы докладывали, что Серые Стражи каким-то образом оказались в Башне, что был бой с демонической тварью и говорящими порождениями тьмы. Пострадали множество храмовников и магов, из семерых Стражей выжили только двое… Но это внутренние дела Церкви и Серых Стражей, и только полный дурак решится встревать между ними. Вопрос: каким образом Стражи снова оказались на территории Ферелдена, если точно известно, что границу они не пересекали? Если легенды не врут, и по Глубинным тропам можно незамеченным ходить туда-сюда, то как ловить контрабандистов и прочих проходимцев? А если из-под земли появятся не просто головорезы, а порождения тьмы? Опять платить геометрам, чтобы нашли все подозрительные выходы в предгорьях? И что делать, возле каждого из них построить сторожевой пост? Переписка с Монтсиммаром росла, как снежный ком, констебль Стражей своей хваткой и напористостью напоминала мабари, и графа «Пик Солдата» в королевской учётной книге с каждой неделей пополнялась цифрами, от которых у короля начиналась резь в животе. Серые Стражи, несомненно, герои, спасители Тедаса от тёмных сил Мора, но сколько можно клянчить деньги? Последний Мор прошёл четыре века назад, и казалось полным безрассудством выбрасывать такие суммы на ветер. Конечно, восстановление крепости выгоднее, чем строительство новой, но это утверждение относится к обычным крепостям, а не проклятым… Кто же знал, что «по стенам бродят демоны» — это не художественное преувеличение? Пришлось спешно привозить магов и храмовников из Джайнена — так дешевле, чтобы избавиться от такого нежелательного наследства.***
С возрастом король становился всё скареднее и раздражительнее. К примеру, любому, кто появлялся при дворе, перед аудиенцией доходчиво объясняли, что без острой на то необходимости слова «пират», «захват» и «Аламар» ни в коем случае нельзя произносить, иначе настроение короля может непоправимо испортиться. Пока была жива королева Аерин, она умиротворяюще действовала на своего венценосного супруга, теперь же вспышки раздражительности тяжёлым грузом ложились на плечи советников и принцессы Кейтлин. К концу второго десятилетия века Дракона он с одинаковым неудовольствием жертвовал деньги на Орден и принимал доклады адмиралов. Он бы и вовсе снял Пик Солдата с содержания, но каждый раз вспоминал оценивающий взгляд императора — «Вот как? В Ферелдене есть собственные Стражи?» — и со вздохом подписывал документы. Так что, когда в девятнадцатом году века Дракона из Пика доставили сообщение об огре, встреченном на границе с Коркарийскими пустошами, Фердинанд был уверен: командор диктовал его с торжествующим выражением лица. А выражение лица короля, наоборот, было страдальческое — если уж к его несчастной стране подбирается Мор, то когда же удастся спокойно поцарствовать? Следующие месяцы Фердинанд провёл за штудированием хроник Третьего и Четвёртого Мора, и с каждым днём будущее виделось ему в самых мрачных красках. Некстати вспомнилось письмо из Антивы, в котором дипломат упоминал о светловолосом ферелденце по имени Мэрик, направляющегося в компании подозрительных личностей на запад, в болота Теллари. Может, заплатить-таки ривейнцам? Или сразу Воронам? Мор всегда приносит войну, смуту да козни, рожает в крови и грязи ту неопределённость, которой жаждут воспользоваться недовольные устоявшимся положением дел. Следопытам он всё-таки приказал заплатить, но затея не увенчалась успехом. Ни таинственный ферелденец, ни отряд следопытов из болот не вернулись, сгинули в неизвестности. Неудача больно ударила по самолюбию Фердинанда, ещё больнее — внезапная смерть императора и то, что Совет Герольдов отдал трон шестнадцатилетней дочери великого герцога Рейно. Его кандидатуру не рассматривали вовсе, не прислали даже короткой весточки о совещаниях по такому важному делу! Не упомянули его имя ни в одной строчке! Подобное отношение оскорбляло до глубины души, Фердинанд затаил обиду — увы, бесплодную, — на кузена, укравшую трон племянницу, Совет и весь Вал Руайо в придачу. Однако советники у юной императрицы были умны, так что с коронации Фердинанд приехал заваленный дарами и слегка обалделый от вороха комплиментов и громких обещаний. В конце концов, ещё не всё потеряно. Не зря же Селина делала намёки на брачный союз с сыном Кейтлин? Нарыв Мора под боком зрел не один год, ненависть Фердинанда к пиратам успела отойти на второй план. Королевские рейдеры с солнцем и мабари на парусах по-прежнему патрулировали Недремлющее море и острова в Амарантайнском океане, гоняя аламарских пиратов. Сине-серебристый герб с грифоном стал привычен для простых ферелденцев. Даже слишком, судя по усилившемуся роптанию от податей в пользу Стражей. Попытка Наместника Киркволла снять сливки с морской торговли провалилась с треском. Наивному глупцу Тренхолду вскружило голову ощущение безопасности, после того как он заручился поддержкой наёмников. Он приказал натянуть знаменитые цепи, оставшиеся со времён Империума, рассчитывая собирать с каждого орлесианского корабля дополнительные пошлины. Фердинанд приказал своим адмиралам не вмешиваться, гильдии торговцев — не пересекать пролив и не заходить в Киркволл, и с интересом принялся наблюдать за ходом событий. Временное подорожание металла Ферелден мог пережить. А вот кирквольцам без ферелденской пшеницы и рыбы приходилось туго. Тем более, после того как новый Наместник снял цепи, цены на металл упали, а цены на продовольствие — нет.***
В двадцать восьмом году из Вал Руайо прибыл посланник от императрицы с настоятельной рекомендацией разместить в ферелденских крепостях дополнительные гарнизоны из орлесианских шевалье. «Заранее», — многозначительно сказал посланник, разбивая хрупкую надежду, что Мор обойдёт Ферелден стороной. Фердинанд слёг, чем серьёзно напугал и двор, и принцессу Кейтлин, настойчиво убеждавшую отца не быть «каждому горшку крышкой» и давать себе хоть какие-то поблажки, чтобы не отправиться на встречу с королевой Аерин подле трона Создателя. Надо ли говорить, как отреагировал на подобные слова король? Ожидание скорой беды давило на затылок, из Круга пришлось выписать ещё одного мага, не советника, целителя. Так что когда птичьей почтой из Остагара пришло сообщение, что вместо мелких стычек с группами порождений произошёл первый серьёзный бой, король вздохнул с облегчением. Можно уже не ждать. И всё было так, как предупреждали бесстрастные хроники. И начался Мор, и завертелись жернова войны, переламывая жизни и судьбы, и вспыхивали междоусобицы между бывшими союзниками, и предавали за обиды двадцатилетней давности те, от кого этого не ждали, и горел Денерим, и меч Стража отсёк голову Архидемона… Но это уже совсем другая история.