Пыль

Пыль

Как долго пустует этот старый дом? Уже больше двух столетий никто не переступал его порога. Двести лет никто не нарушал тишину этих комнат. Двести лет… Всё здесь выглядит сухим и ветхим: и дубовая входная дверь, на которой ловкими руками зодчих вырезаны сцены из старинных преданий; и стены холла, обитые некогда богатым алым шёлком, превратившимся в грязную тряпицу; и широкая спиральная лестница, чьи перила украшены деревянными листьями и цветами, с которых давно слезли лак и позолота. Вверх по этой лестнице – мансарда. Там находится кабинет, кабинет гения и творца, который двести лет назад оставил этот мир. Был ли он аккуратным человеком? Пожалуй, нет. Книги в длинном ряду стеллажей расставлены как попало; многие тома загромождают пол и вытертое старинное кресло. Корзина для бумаг так и осталась полной – некому было очистить её, некому было собрать выброшенные порывистой рукой смятые и разорванные листы, бумажные комья. Что же в них? Сказки. Не много, но и не мало. Сказки. Перечёркнутые буйным пером фразы, перечёркнутые жизни героев – прекрасных и юных цветов, взращённых рукой гения, но ею же и сорванных. Чёрные и зелёные кляксы – пятна на чужой судьбе. А вот и рабочий стол старого мастера, место, где он проводил все свои дни и ночи, где существовал, где по его воле зарождались и прекращались жизни. А на нём? Орудие вершения судеб, дамоклов меч, нависающий над сказочными Принцами и Принцессами, Злодеями и Рыцарями – длинное, чудом сохранившее свою белизну лебединое перо. Изящная, червонного золота, чернильница – давным-давно опустевшая, но хранящая на донышке следы наполнявшей её когда-то жидкости. Старый граммофон, замолкший, может быть, навсегда: а в нём – мёртвая музыка, замершая пластинка и недвижимая игла над нею. Множество толстых папок, надписанных торопливым, старомодным почерком с вензелями и завитушками. И вновь листы – исписанные вдоль и поперёк тем же почерком, иногда – девственно чистые: буйная фантазия автора еще не успела добраться до них и вдохнуть в них жизнь. И всё это толстым серым слоем покрывает пыль. Ею, её тусклой затхлостью пропах весь дом. Пушистыми комьями она собирается в углах, налипает на бумагу, окрашивая её в грязные цвета, заполняет чернильницу, забивается в узоры резных подлокотников кресла. Одному лишь перу она нипочём – перо гордо сияет среди серого поля. Но что это? Скрипнула вдруг половица, и от внезапного порыва ветра пыль взлетела клочьями. Это открылась дверь в мансарду, что пустовала целых два столетия. В комнату подобно вихрю ворвался человек – молодой, цветущий здоровьем и жаждой жизни юноша, держащий в руках большую коробку. Оставляя следы на пыльном полу, он подошёл к окну, стремительно распахнул задёрнутые шторы и открыл ставни, впуская в ветхую темноту яркий дневной свет и свежий воздух. Солнечный луч заиграл в тёмно-зелёных волосах. Одним движением юноша смахнул со стола всё: и пыль, и листы, и перо, и время, и старость, водрузив на их место сияющую отполированным металлом пишущую машинку, новую чернильницу, связку нежно-жёлтых утиных перьев. Завертелась граммофонная ручка, опустилась игла на мёртвый винил. Пришло время перемен. Пришло время новых историй. Пришло время нового сказочника.