Доброе утро

Дженсен просыпается от того, что кто-то давит ему пальцами на глазные яблоки. Через секунду выясняется, что это просто солнечный свет, а зря; хоть был бы достойный повод вообще не открывать глаза. У Дженсена болит все, и чтоб так дальше жить, надо срочно становиться мазохистом, либо что-то менять; первый вариант кажется куда более просто достижимым. Конечно, он даже не помнит, что вчера было и с чего все началось - кажется, с того, что он догадался, что Кугар на самом деле Горец, а тот не стал скрывать правду и наконец признался. Кажется, сегодня у него могло бы все и не болеть, потому что накануне они нарвались на драку совершенно бесцельно. Дженсена самого немного пугает, с какой радостью он ввязывается в мордобой - с таким энтузиазмом и предвкушением праздника надо паковать подарки на Рождество, а не сдирать костяшки о рожи каких-то несчастных, решивших, что нашли легкую добычу в лице двух подвыпивших фриков. Кугара нет. Дженсен этого не видит (потому что он так и не открыл глаза), но слышит и ощущает. Он вчера ушел, когда они допили бутылку дешевой чичи, которая продается тут на каждом углу, и которой, кажется, пропитан воздух. Или они снова спали вповалку на узкой кровати с отсыревшими простынями, а ушел Кугар уже утром. Или они пили где-то в другом месте, и это Дженсен потом ушел, а знакомый запах на подушке ему мерещится. Дженсен серьезно не помнит. Он взял за привычку нажираться до беспамятства, и это тоже его слегка пугает - точнее, легкость, с которой это у него получается. Говорят, это вредно. Кугара нет, и Дженсену тем более совершенно незачем открывать глаза и шевелиться. Дженсену кажется, что так даже лучше, по крайней мере, ему пока не придется снова пытаться считать, не случилось ли чего по его лицу. Что, конечно, совершенно бессмысленно, потому что по лицу Кугара считать ничего невозможно, легче расшифровать письмена майя или долететь на луну в одних трусах. Это не отрешенность Рока, через которую просвечивает что-то совершенно отчетливо злобно-маниакальное, и не чуть мечтательное выражение лица Клэя, когда уже понятно, что кто-то сейчас огребет. Это как битый двоичный код, и когда Дженсен натыкается на него, у него опускаются руки и пересыхает в горле. Дженсен все-таки открывает глаза, потому что тянуть дальше некуда, ему все равно хочется в сортир и пить, а попытки проделать эти операции на ощупь каждый раз заканчиваются непредсказуемо. Через секунду, когда хищные яркие пятна превращаются в смутные очертания знакомого номера, Дженсен думает, что однажды он обязательно сделает так, чтобы на очки можно было звонить. Ему кажется, что его тошнит от Боливии, жопы, которую Клэй называет «залечь на дно», идиотской работы, но на самом деле его тошнит от выпитого накануне. Он свешивается с кровати и шарит рукой по полу. Почти с равной вероятностью там могут обнаружиться его очки, или его разбитые очки, или зенитка, или дохлый динозавр, или еще какая-нибудь полезная или бесполезная срань. Пальцы натыкаются на пластик - кто-то из них был настолько предусмотрителен, что оставил бутылку воды, а кто-то настолько неуклюж, что опрокинул ее. В центре полувысохшей лужи обнаруживается ботинок, а в ботинке – очки, и это лучшая новость за утро, да и скорее всего - за весь грядущий день. Потому что его ждет еще один день на фабрике, и если он не сблеванет на очередную вопиюще розовую куклу, это будет большая удача. Дженсен думает, что шутка с фабрикой затянулась. Что шутка вообще затянулась. Ему иногда хочется написать в ЦРУ, что они обязаны взять их обратно, потому что у них никогда не было и не будет таких пиздатых квалифицированных специалистов по куклам и плюшевым медведям. И пусть не отказываются сразу, потому что игрушечный бизнес, судя по количеству кукол, которые Дженсен видит в день, чертовски прибыльный. Он мог бы написать на любой адреса даже с того чудовищного лэптопа, который собрал из старых запчастей. Иногда ему кажется, что он уже написал; и тогда ему делается дурно, потому что он действительно мог. Дженсен надевает очки, переворачивается на спину и смотрит в грязный потолок, а потом снова закрывает глаза. Это шаг назад, но Дженсену плевать - он все равно уже уперся в стену, так что можно сколько угодно маршировать на месте. А в хорошие моменты ему кажется, что Боливия - это даже не самое абсурдное и безнадежное, что с ними случалось, выход вот-вот найдется, и все вернется в норму. Но только выход что-то не находится, а смотреть на Клэя, который шатается, как потерявший управление беспилотник, даже хуже, чем видеть тихое отчаянье Пуча и пока еще сдерживаемую ярость Рока. И битый двоичный код Кугара, но Дженсен все равно никогда не откажется от мысли, что его можно если не прочитать, то хотя бы попробовать исправить. Ему не хочется последовательно: снова открывать глаза, вставать, идти, и кстати, идея бритья еще никогда не была так отвратительна (если не брать в расчет вчерашнее утро). Самое главное, ему не хочется думать, но у мыслей утреннее построение, и избавиться от них также нереально как от невидимого раскаленного штыря, засевшего в левой глазнице, и судя по всему, выходящему где-то в районе третьего шейного позвонка. Дженсен думает, что было бы клево вытащить его из головы вместе с мыслями (они наверняка только на нем и держатся). А еще было бы круто сходить с племяшкой в Баскин Робинс и сожрать целую тонну мороженого. А потом махнуть куда-нибудь в Торонто кататься на лыжах, если там, конечно, катаются на лыжах, хотя наверняка катаются, это же Канада, там лыжи – официальный вид транспорта. И главное, чтобы не выше сорока по Фаренгейту и никаких бананов, вообще ни одного. Но на самом деле надо все-таки вставать и идти на сраную фабрику, как-то дожить до вечера, выпить пива (а для этого даже до вечера ждать не обязательно), и самое ужасное в том, что это не так уж и плохо. Главное, не попадаться на глаза Клэю, он бесится, когда видит, что кто-то пьет, хотя от него самого постоянно несет перегаром. А вечером можно будет снова... у Дженсена сводит желудок от безысходности и. Скрипит входная дверь, Дженсен, перекатившись, оказывается за кроватью, в бок ему упирается пустая бутылка, а в голове полный сумбур - он пытается вспомнить, где его ноутбук, а потом соображает, что надо бы пытаться вспомнить, где его пушка. Он хочет выглянуть из-за кровати, и тут же получает тупой удар в голову. Он даже почти успевает подумать, что это самое логичное, из того, что происходило с ним в последние пару месяцев, и готовиться упасть замертво, прежде чем понимает, что это всего лишь пластиковая бутылка с водой. Дженсен поднимает голову и видит ухмыляющегося Кугара, прислонившегося к косяку и понимает, что вышибить дурь из башки - это вполне себе буквальное выражение.