Бездна

      Стар была похожа на море.       Марко видел его в глубине и неповторимости ее глаз, что имели удивительное свойство приобретать самые разные оттенки синего — от небесного до лазурно-серого; он слышал его в сладком пении загадочных и прекрасных сирен ее голоса; наблюдал в солнечных бликах, игравших на спокойной, черной глади забавными и скачущими пятнами и переливавшихся в сверкающем золоте ее волос.       Стар, безусловно, можно было назвать детищем Посейдона. Она пахла морской солью, выдыхала приятно охлаждающий бриз, легким движением руки смахивала с себя еле заметные песчинки и пожимала плечами, мол, все в порядке.       Но она не будила в Марко воспоминания о белых песчаных берегах, цветущей растительности или о лазурных водах под открытым небом и палящем солнцем, как в других. Стар была для него живым портретом беспокойного, капризного, черного моря.       Марко босыми ногами ступал по серым камням, гладким и покладистым, отполированным безутешными, разъяренными волнами. Он неотрывно, словно опасаясь непредвиденной беды, смотрел на удивление спокойную пыльно-синюю гладь воды и оранжевые блики закатного солнца, ловил губами холодные потоки неприятеля-ветра, нещадно бьющего в лицо.       Говорят, если в сердцах позвать море, оно, несомненно, явиться пенистыми волнами и дотянется до ступней.       Однако Марко не звал Стар; она сама манила его в свои воды. Вечно являлась жадными и пугающими волнами, которые, казалось, сокрушатся всей тяжестью на него и тотчас утянут за собой, и всегда она призывала их обратно домой в миллиметре от него, словно играя в какую-то странную, понятную только ей игру. Марко лишь наблюдал недовольно шипящую пену прямо под ногами, которая тщетно пыталась ухватить его за пальцы, и старался поймать смысл ее действий.       Тогда внутри постепенно зародился ранее неведомый ему азарт - желание, чтобы Стар все-таки дотянулась до него. Марко это прикосновение казалось необыкновенным и необходимым, чудодейственным и особенным, будто после он обретет то, чего ни у кого никогда не было в руках, будто это в корне поменяет его скудную и однообразную жизнь, внесет в нее больше света и радости, улыбок и веселья, а для достижения цели стоило лишь протянуть руку.       Одурманенный жаждой и мыслями о невозможном, Марко сделал небольшой шаг навстречу к морю, и море приняло его. Оно дало знать об этом, когда слегка прикоснулось к его ногам и ускользнуло обратно к себе домой, словно приглашая его пройти дальше. И покоренный ее мягким и нежным поцелуем, Марко не смог устоять от такого добродушия и любезности.       Он переступал по маленьким и крупным камням, обреченным и неестественно мягким, со слабой улыбкой на лице и задорностью в глазах смотрел на то, как прежде устрашающие его волны теперь ласково облизывали ступни и, уходя обратно в море, возвращались с новым приливом страсти и теплоты.       Марко переливчато смеялся, и Стар смеялась вместе с ним. Он подвернул джинсы.       А когда поднялся, увидел, как почерневшее море глотало пылающее костром и вопящее в страшных муках солнце, позволяя лишь последним отчаянным лучам, вырывающимся из горящего нутра, оповещать мир о потере и освещать его, насколько возможно. Небо окрасилось в красный.       Море улыбалось искренне и радостно. Но безумные глаза под усыпляющей рябью Марко заметил только сейчас. Волны превратились в ораву жестоких клинков.       Внутрь незаметно закрались сомнения и страх, кувалдой ударяя по вискам. Марко опомнился. Почувствовал едкий холод в теле, неприятную влажность, кожей поймал острые иглы морского ветра. Небо горело огнем, а огонь этот пожирался жадным и ненасытным морем. А за спиной тихим шелестом и воем надвигалась тьма. Ему стало не по себе. Лицо его исказилось подозрениями и борьбой с самим собой.       "Нельзя доверять им. Беги!!"       Марко судорожно выдохнул, и искристое личико Стар мигом переменилось. Объединенная с ним в единое целое через море, она поймала его зыбкие, еще не до конца сформированные мысли о побеге. Губы ее задрожали, а глаза покрылись влажной пеленой. Она выпустила колющий поток слез с душераздирающим криком.       — Предатель!       Она била руками о черную воду и проклинала все на белом свете. По-детски всхлипывая и не по-детски раздирая глотку от горькой обиды и разочарования, ревела, бушевала, выла и не знала, в чем найти утешение. Море взволновалось и подняло своих мрачных воинов. С новым воплем они ударились о ноги Марко, выталкивая его на берег.       — Предатель! Предатель! Уходи прочь!       Волны яростно врезались в Марко, выгоняя его из своего дома. Стар закрыла красное и мокрое от слез лицо ладонями и наклонилась, словно желая нырнуть в бездну моря оскорбленной до глубины души русалкой и больше не подниматься на поверхность. Она скулила и судорожно вздыхала, а волны с гневным воем и свирепым шумом стремились выбросить наглого гостя за порог.       Марко не знал, как ему поступить. Уйти прочь по наказу моря или остаться, утешить, объясниться. Одно он знал точно: каменная опора под ногами резко прерывалась через несколько метров. Пару шагов навстречу, и мутные воды с красными бликами от умирающего светила поглотили бы его, утянув в бесконечную пропасть.       Опасения и колебания терзали все нутро. Инстинкт самосохранения вопил о немедленном отступлении, но Марко был связан со Стар теплыми, дружескими, проверенными временем узами, которыми очень дорожил.       Когда он позвал Стар в первый раз, она не услышала, замкнутая в круге печали и горя. Лишь с третьего раза заглушенный нахлынувшими чувствами слух поймал осторожный, но мягкий голос. Подняв голову, она увидела лицо неловко улыбающегося Марко, который сделал еще один шаг навстречу безутешному и угрюмому морю, оказавшись в воде по пояс.       Стар радостно улыбнулась, и глаза ее заблестели в ночной мгле. Марко осознал, что он потерян.       Стар определенно можно было назвать дочерью моря. Она бросала в черные воды грубые и неровные камни, которые собирала с берега по утрам, а ночью строила замки из податливых и ровных. Она звала к себе братьев-волн, что касались ее босых ступней белоснежными барашками, теряющимися меж камней, и отвечали на ее зов задорным шумом. Она лежала на поверхности звездочкой и напевала странные песни, чьи звуки ревностно впитывало в себя море, и, казалось, что все — от малюсенькой ракушки до дневного светила — принадлежало только ей.       А Марко сидел на скальном береге, не без интереса и от врожденного любопытства наблюдая за непонятной для него особой. Он брал в руки камни, грелся о них и наслаждался их мягкостью, шелковистостью; приходил к выводу, что вскоре тоже станет таким же покорным и неестественным. Когда же они теряли теплоту, накопленную от жара солнца, Марко отправлял их в бездну.       Стар подбегала к нему с широкой улыбкой и детским блеском в глазах, в радужных платьях и с блестящим золотом, заплетенным лучезарными феями в ее волосах. Выслушивая пулеметные речи ни о чём, Марко грустно улыбался и, глядя на еще одну смерть дня и красные небеса, размышлял, почему у хмурого и нелюдимого моря такая светлая и радушная дочь?       Стар ластилась к нему: целовала — то нежно, то невинно, то страстно — в губы, в щеки, в шею, грелась о него в холодные ночи и в объятьях встречала рассветы и закаты, мягко зарывалась пальцами в его волосы, упивалась его запахом, запасалась жаром его тела; она смеялась, смущала, желала, жаждала.       И Марко нередко начал ловить себя на мысли, что Стар просто обворожительная, обаятельная, исключительная и яркая, а внутри она пустая и черная, опасная и коварная, как сирена из самых страшных и темных глубин. Сирена, которой удалось утянуть еще одну заблудшую душу в свое мертвое, поникшее без света и тепла царство.