salvation

Лучи воскресного солнца такие же тягучие, как и поцелуи Мина. Хань плавится, выгибается дикой кошкой в сильных руках и льнет к рыжеволосому дьяволу. Музыка из настенных колонок льется приглушенным томным голосом, вспарывает душу наравне с откровенными ласками миновых пальцев, что нагло терзают каждый миллиметр кожи плавящегося от желания Ханя. Веки тяжелеют, а цветные круги обещают сладчайшее падение в нирвану после, кажется, взрыва апокалиптического уровня, и Хань прикусывает чужие губы, мажет языком и загнанной птицей трепыхается-задыхается, когда Мин клеймит очередным укусом-поцелуем чувствительную кожу шеи, пробегает пальцами по ребрам и сжимает пальцами чужое возбуждение, ловя губами то ли всхлип, то ли стон. Пальцы зарываются в выжженные белые ханевские волосы, до боли сжимают у корней и оттягивают голову в сторону, открывая доступ к дергающемуся кадыку. Блондин сглатывает часто-часто и трется о Мина, жмется теснее к чужим бедрам и вскрикивает, едва чужие зубы царапают кадык, чтобы после скрестить щиколотки за спиной рыжего, цепляясь пальцами за плечи, шепча - "... еще, Мин, еще, умоляю". А словив ехидную усмешку, не успеть и рта открыть, как быть сразу распятым под крепким телом прямо на кухонном столе. Ловить краем глаза падающую сахарницу, что разбивается, как мечты о чем-то нормальном, красивом и чистом. Потому что ну не может у них быть всё, как у людей. Потому что они испивают друг друга до дна, иссушают и падают вниз головой в эту мелодичную нирвану с расцарапанными плечами\руками\бедрами и тихим, слегка хриплым - "... еще". Тяжелое сбившееся дыхание рыжего вторит хрипам Ханя. Младший царапается\кусается и тут же, извиняясь, ластится все той же кошкой. Целует, ласкает чуть теплыми подушечками пальцев, пробегаясь по напряженным мышцам спины\рук\плеч. Песня заезженным повтором сопровождает каждое тягучее движение пальцев Мина в податливом мальчишке, разложенном поверх бульварных сплетен, что тянет тонкие руки к своему мучителю и выдыхает мантру - "..еще!", и Мин не скупится, добавляя уже третий палец, внутренне удерживая себя от резкой расправы над таким доверчивым и разнеженным любовником, растягивает атласные стеночки, шепча при этом грязные\сладкие пошлости, вызывая этим у Ханя экстаз, заставляя изгибаться ломаной линией, до боли ерзая по твердой\грубой поверхности стола. Возбуждение электрическими разрядами бьет по вискам, перекатывается слюной на языках и расходится по мышцам приятной-опасной болью. Минсок ограничивается плевком на ладонь, размазывая слюну по до боли возбужденному члену, и приставляет головку ко входу. Лухан пропускает тихое "сейчас..." и послушно\жадно подается на чужую плоть, насаживаясь сразу до конца, стискивая зубы от боли. Скребет ногтями по плечам, получает легкий шлепок по ягодицам и замирает на мгновение, тяжело выдыхая в грудь старшему, ловя цветные круги за закрытыми веками. Кажется, воздух в комнате становится вязким, словно кисель или сироп, и Лухань жадно вдыхает\вбирает в себя спасительную нить, связующую его душу с бренным миром, потрескавшимся подоконником и, конечно же, Минсоком. А старший далек от бытовой заезженной философии, он лишь ускоряет движения бедрами, стискивая зубы от жаркой\атласной тесноты луханевого тела. Мажет руками по плоскому животу, молочным бедрам и впивается пальцами в еще не прошедшие космических оттенков синяки\ссадины. Ханю чудится, что пальцы личного дьявола вспарывают кожу, пробираются сквозь ломкие кости до самой сути, до самой души, если таковую блондин еще не утратил, и подчиняют себе. И Хань готов отдать всего себя, лишь бы получить возможность вознестись к небесам усилиями Мина. Все равно, что придется падать, и падать будет больно. Они упадут вместе или же поднимутся еще выше. Когда голос срывается, когда нет сил сфокусировать взгляд и дыхание сбивается, грозясь вовсе прерваться, Мин добивает их обоих, делая пару резких толчков, и заполняет Ханя своим семенем. Наблюдает с секунду за агонией младшего, ловит губами громкий стон и обессиленно падает сверху, чувствуя между телами липкое доказательство их очередного помутнения. Чуть позже, немного придя в себя, Мин покидает расслабленное тело любовника и утаскивает того на диван, в гостиную. Утыкается носом в ключицы, мнется под боком и едва не мурлычет котом, чувствуя нежные пальцы в волосах, на лбу\щеках. - Ты сумасшедший, - смеясь выдает китаец и ойкает, неудачно повернувшись. Мин тут же заботливо тянет на них клетчатый плед, обвивает осторожно руками тонкое тело и вдыхает персиковый запах атласной кожи. - Люблю твой гель для душа, - мурлычет-таки старший и слышит тихий смешок. - А я тебя люблю. Мин прыскает в чужое плечо и бубнит что-то вроде "я тебя тоже", но Ханю не надо отчетливей\громче\с выражением. Он и так все знает, чувствует и лишь сильнее льнет к теплому телу, наблюдая за воскресными наглыми лучами.