Я вернусь 5

Эвон уехал. Перрон опустел, так же как и моя жизнь. Последний вагон военного эшелона скрылся за поворотом. А я все стоял... и вспоминал наше с ним случайное знакомство в бассейне. Как он учил меня плавать, а я с наслаждением вдыхал его потрясающий запах. Запах сирени после дождя. В то время Эвон часто пользовался спреями-нейтрализаторами, скрывающими его аромат, а я тогда часто ловил себя на мысли, что мне нравится бета. Но однажды он удивил меня течкой. А после еще много раз удивлял меня. Неумением готовить, неумением выбирать цветы или красиво говорить. В нашей маленькой семье он хоть и был омегой, но повадки его были альфьи. Я часто все делал сам, пенял ему, говорил что он разнеженный родителями мальчишка, а он терпел и молчал. Потом была его первая командировка. Именно тогда я узнал все, и про родителей, про детдом и спецшколу. Про скорую отставку, всего-то через шесть лет. Прошло уже пять с половиной и я очень надеялся, что эта его командировка будет последней и Эвон больше не подпишет контракт и поселится дома, под замком, и будет рожать мне детишек. А пока я должен был сколотить капитал на нашу с ним безбедную старость. Очнувшись от воспоминаний, я наконец ушел на работу. В фирме, где я работал, платят хорошо, но мне казалось, что я стою большего, так что взяв в руки телефон, начал обзванивать все сети, торгующие нефтью. Да, я нефтяник, инженер-нефтяник. Мне повезло на пятый мой ритуальный звонок, на мое предложение о внештатном инженере ответили отказом, но предложили постоянную должность. Работать в городе, рассчитывая, как правильно проложить дороги, мне надоело, не моя это профессия, хоть это я умел, как-никак, вторая специальность для заработка на хлебушек…, но вот хотелось положить на него еще и икорки. И это могла обеспечить мне моя первая специальность по нефтяной промышленности, точнее по нефтедобыче и проектировании буровых установок. Я ни минуты не сомневался, с компанией шабашил «на стороне» часто, платили хорошо и вовремя, часто подкидывая халтурку. Когда-то давно я сам искал эти телефоны, сам налаживал контакты и теперь раз в неделю звоню начальникам инженерных служб и спрашиваю, могу ли чем помочь. Иногда для решения проблемы нужны свежие взгляд и мысль, именно это я и обеспечивал. Собеседование на новое место работы я прошел быстро. Вот только взгляд сына гендиректора мне не понравился. С самого первого дня я начал замечать Люсьена в офисе, по словам всех работников, он никогда раньше так часто не заходил к отцу. А теперь его путь всегда пролегал через мой кабинет, с обязательными пирожками, от которых у меня началась изжога, и чаем, и неизменными разговорами о том, какой он хозяйственный и замечательный. Мои же слова о муже он как будто и не слышал, а фотографию любимого просто переворачивал вниз изображением. Однажды я даже нашел ее после долгих поисков в мусорном ведре, после чего накричал на омегу и уже готовился получить выговор с увольнение и начал собирать вещи, но меня простили. В компании я остался... Именно это стало началом моего конца. Все случилось на корпоративе. И виноват в этом был только я сам. Эвон часто говорил мне: «Верь в меня, и я всегда вернусь к тебе. Верь даже когда веры ни у кого УЖЕ не осталось. Верь, даже когда меня похоронят. Я вернусь. Верь.» А я веру потерял. Потерял, когда мне позвонил в дверь его начальник. Погон на нем не было, так же как и кителя, он был одет в спортивный костюм. Мужчина был пьян и шатался. Мы были знакомы, встречались на нескольких вечеринках, и именно он предупредил меня, что если омега, мой омега будет плакать по моей вине, мне не жить. Я ему верил и старался соответствовать. А теперь этот кремень а не мужчина стоял передо мной шатаясь и держа в руке непочатую бутылку водки. На кухне, заикаясь и разливая водку по рюмкам, он рассказал о том, что на базе, где был Эвон произошел мощный взрыв, что ребята уже неделю как пропали и официально считается, что они погибли. Мы пили молча. Много. Вспоминая моменты счастливой и теперь уже прошлой жизни. В этот же вечер мне позвонил мой директор и несмотря на мое невменяемое состояние заставил приехать на корпоратив, отметить юбилей фирмы и мой день рождения, я же как-никак семимильными шагами шел по карьерной лестнице. Весь вечер меня окучивал Люсьен, встретивший меня у входа и проводивший к столику. Весь вечер он крутился рядом, танцевал так, чтобы я видел его. Приносил коктейли и водку. Куда и что он добавил, не знаю, ночь помню смутно, но точно помню что я его трахал, что у него началась течка и была сцепка. Все как в тумане. А на утро он подал мне кофе в постель и я его опрометчиво выпил. Снова туман в глазах и его улыбка. Халатик Эвона, что ему велик, медленно съезжает с его плеч, и снова секс, я накинулся на него сам, овладел, как похотливое озабоченное животное. И снова сцепка. И его смех… Беременность. Скандал. Я пытался обвинить его в отравлении меня, а он показал мне договор. Брачный договор, который я подписал прошлой ночью. По нему выходило, что если мы в течении месяца не поженимся, то все мое имущество перейдет к моему еще не рожденному сыну. А я остаюсь без работы, потому что меня увольняет с волчьим билетом и дорога мне только на паперть. Решив разобраться с этим договором, пошел к юристу, и тут меня ждал крах. Шестьсот человек видели, как я подписывал этот документ добровольно, а отец Люси дружески хлопал по плечу и называл сыном. Выхода я пока не видел. Пришлось жениться и терпеть эту пустышку. Терпеть и оплакивать любимого. Однажды, уже смирившись со своей ничтожной жизнью, я вернулся домой. Путь был недалеким, через парковку и в лифт. Уже подходя к квартире, я ощутил запах Эвона, я еще тогда подумал, что мозг меня начинает обманывать, выдавая желаемое за действительное. В квартире запах стал ярче, насыщеннее, а Люсьен собирал вещи в сумку. — Что ты делаешь? — Мне надоело жить в этом скворечнике. Хочу за город! Капризы. Да и хрен с ними. Пусть. Мне уже было все равно. На кухне, в холодильнике, как всегда коробка с суши и пицца. Люсьен готовить не умел, да и не хотел. Жуя холодную пиццу, я вернулся назад. Проходя мимо комода с зеркалом у входа, я вдруг заметил ЕГО. Шарфик. Шарфик, который подарил Эвону на нашу первую годовщину. Шарфик, который он носил, не снимая. Хватаю в руки и вдыхаю любимый, незабытый и такой родной аромат. Я помню. Точно помню, как сам повязывал его любимому на перроне, перед отправкой поезда. Помню все это и понимаю… — Люсьен! — Что ты орешь? — Откуда это? Показываю вышедшему омеги шарфик и смотрю в бесстыжие, злые глаза. — Мой шарфик. Другу давал, он сегодня его вернул. И тут я понимаю. Нет фоторамки, той самой где Эвон смеется, держа в руках сладкую вату. Нет его выигрыша в тире, мягкой игрушки, львенка. Нет его тапочек. Как я раньше всего этого не заметил? Я просил Люсьена, умолял рассказать все. Я молил. Он же только смеялся. Хлестал меня по мокрым от слез щекам, а потом… Потом приехал его папа — главрач больницы и я вырубился. Как оказалось, своего свекра надо знать не только в лицо, но и со всех сторон. Я оказался заперт в загородном доме под присмотром психиатра, одного из подчиненных своего младшего свекра. Меня кололи лекарствами, пока я не успокаивался. Мне внушили, что на фоне нервного стресса у меня чуть съехала крыша, но уже через год меня выпустили из заключения. Я стал холодным. Отстраненным. Мне стало все равно, где я, кто я, и кто со мной рядом. Люсьен каждые выходные уезжал к любовникам, я же отдал себя всего работе, видя сына-омегу всего три раза в месяц, когда устраивал себе выходные. Так продолжалось пять лет, пока однажды вечером меня не вырвали с совещания на опознание сотрудники ДПС. Он летел по проспекту на предельной скорости. Пьяный. Под кайфом. В лоб бетономешалке. От Люсьена осталось только изломанное тело, которое я опознал на месте, холодно окинув взглядом пустую оболочку, раскинувшуюся передо мной. Именно тогда я вдруг понял, что ребенок растет таким же, как его папа, и решил изменить его судьбу. Я перестал работать круглосуточно, выделяя на работу только положенные шесть часов. Водил сыночка в обычный садик сам, забрав от элитных нянек, покупал игрушки и гулял с ребенком на обычной площадке. Баловал, но в меру, рассказывая каким он должен вырасти: нежным, хрупким, красивым и заботливым. Совсем не таким, каким был его папа. Майкл меня понимал. Мы нашли с ним общий язык и паренек расцвел. Я кажется начал жить заново, но омеги уже совсем не интересовали меня, таблетки и уколы кажется заглушили во мне все функции альфы. Такое мое состояние длилось еще два года, до того момента, пока не наступило очередное первое сентября и я не повел своего сына в школу. На торжественной линейке я любовался сыном, оглядывал его класс, и был спокоен. Двое маленьких альф взяли его под свою опеку. Двое альф, которые мне очень напоминали кого-то. Двое альф, которых привели на линейку оба родителя в военной форме. Альфа, с изуродованным лицом в темном кителе с погонами и омега, рангом явно выше, в белоснежном кителе и в фуражке. Он привлек мое внимание не сразу, но почему-то я следил за ним. А после понял. Я сошел с ума. Потому что передо мной стоял Эвон. В белом кителе. Красивый. Счастливый Эвон. Кажется, именно тогда я начал верить в ангелов, которые всегда охраняли меня и не давали в обиду, и которые когда-то обиделись на меня, отняв веру в лучшее. — Эвон… Я шептал, но он услышал. Застыл с выпрямленной спиной и даже не обернулся. Зато ко мне повернулся альфа, что его сопровождал. — Вы ошиблись. Холодно, с угрозой в голосе, которая заставила меня на миг поверить в то, что это правда. Увы, но этого мига моего замешательства им хватило и машина с визгом умчалась, оставив меня одного среди веселящейся толпы. Улыбки и крики поздравлений, первый вход в классную комнату сына и странные альфы вокруг него. Все это прошло как в тумане. Казалось, что мимо меня прошла моя счастливая жизнь. Мне хотелось перемотать ее назад и ждать. Ждать хоть до последнего дня своей жизни, просто закрывшись в квартире. Ждать столько, сколько ему потребуется, чтобы ОН вернуться. Что бы быть счастливым. С ним.