Замечательный сосед

В одном большом городе, где живет множество людей и каждый день проезжают по улицам машины, жил человек по имени Торин Эйкинскьяльди*. Все его богатство составляли колючие кактусы в горшках, стоявшие на окне, доставшийся в наследство от деда большой алмаз да еще арфа. Торин был музыкантом — а этой профессией, как известно, много не заработать, если только ты не поешь на большой сцене, где очень много людей и очень дурные вкусы. А Торин считал ниже своего достоинства опускаться до того, чтобы выступать на такой сцене. Он ездил в метро на редкие выступления и возил с собой свою арфу, завернув ее в чехол, чтобы никто не мог случайно повредить струны. Люди в метро обычно очень сердились, когда музыкант заходил в переполненный вагон со своей арфой — там ведь и без того было мало места. Но сердились они ровно до тех пор, пока Торин не снимал чехол с инструмента и не начинал играть. Музыка арфы будто специально призвана успокаивать сердца и доставлять радость тем, кто ее слышит. И те, кто готов был кричать на музыканта, смущались и отводили глаза. Торин жил в маленькой квартире под самой крышей большого и длинного дома — и его это полностью устраивало, потому что из окна его комнаты было видно небо и крыши других домов. А по вечерам, когда он усаживался со своей подружкой-арфой немного поиграть, можно было наблюдать очень красивые закаты. Еще с Торином жили двое других обитателей этой квартиры: маленький ручной вороненок по имени Роак и старый дедушка Балин. Фамилию свою дед не говорил, да она и ни к чему была — они с Торином всегда называли друг друга по имени. Оба соседа по комнате были найденышами. Вороненка Торин подобрал во дворе, как раз когда мальчишки перебили ему камнем крыло. Разогнать детей ему удалось быстро, едва посмотрев на них, а вот ухаживать за птицей пришлось дольше, пока не зажило крыло. А потом вороненок наотрез отказался улетать. Он любил бродить по крыше и стучать клювом по черепице, так что казалось, будто пошел дождь. Вечером он возвращался на свой насест, который для него соорудил музыкант, и засыпал, устроившись в гнезде из веточек и пуха. А старик Балин нашелся в соседнем дворе, у подъезда. Он сидел там на лавочке, понурившись и вздыхая. Когда Торин осторожно спросил у него, не может ли он чем-то помочь, старик только покачал головой: — Нет, молодой человек, у вас наверняка есть и свои дела. Идите с миром. Арфист тогда все же настоял на ответе — и не зря. Оказалось, что старого Балина выгнал из дома собственный сын. Может быть, ему надоело возиться с хворым отцом, а может, просто захотелось освободить место для своей новой семьи — как знать! Вот так старик и оказался на улице, и пойти ему было не к кому. Торин сперва хотел было пойти и разобраться с тем сыном, который способен просто так вышвырнуть своего родителя на улицу, но потом передумал. Ничего бы это не изменило, в сущности. Стоит ему уйти — и дедушка снова окажется беззащитным перед несправедливостью. И тогда Торин пригласил старика к себе домой. Сперва — просто переночевать (для себя в ту ночь музыкант постелил на кухне). А потом они оба сами не заметили, как Балин остался у него навсегда. У Торина не было ни жены, ни детей — он оправдывал это тем, что еще не встретил подходящего человека. Отец и мать его давно умерли, так что его одиночество оказалось чудно скрашено беседами с умным стариком, благодарным ему за помощь. — В старые времена, мой мальчик, - говорил Балин, сидя в кресле-качалке и попыхивая трубочкой, - ты мог бы стать великим воином или королем, я уверен. Были на Земле времена, когда доблесть и честь ценились куда больше, чем толстый кошелек. — Если такое и было, то только до тех пор, пока первый толстосум не купил первого героя, - заметил Торин иронично. - Извини, что перебил, Балин, но я не верю в героев. Ты можешь быть добрым человеком или быть злодеем — но большинство тех, кто бродит по нашей Земле, просто люди, не дурные и не хорошие. Наверное, в этом их ценность. И Роак подтвердил: — Кар! По весне дом, в котором жили друзья, расцвел плющом. Тонкие зеленые веточки пробирались по стенам, обвивали оконные рамы и залезали даже в квартиру, будто щупали своими пальчиками все, до чего могли дотянуться. Дом становился мохнатым и взъерошенным, как старый пес, и было абсолютно невозможно закрыть раму. Балин бережно убирал ветки плюща от окон, чтобы они не загораживали свет и вид на закат. Старику нравилось хозяйничать по дому, прибирать и готовить, чтобы его благодетель не питался готовыми обедами из ближнего кафе. Все ведь знают, какое дурное качество у такой пищи и как от нее может болеть живот! С увеличением числа проживающих в его квартире расходы музыканта возросли вдвое. Можно было бы сказать, что Торину достаточно продать дедов алмаз, чтобы долгие годы жить подобно королю. Но он ни за что не расстался бы с единственной памятью о своей семье, об этом нелепо было даже подумать. Дом, где обитал музыкант со своими квартирантами, крышей почти соприкасался с домом напротив. Фактически, квартирка Торина была почти чердаком — всего две крохотные комнатушки, в одной из которых жили он сам и его друзья, в другая служила кухней и столовой одновременно. Чердак же напротив пустовал, сколько его помнил музыкант. Там селилась только моль — да и та быстро понимала, что есть тут нечего, и улетала на поиски лучшей жизни. Как-то раз весной, когда ярко засветило солнце, а в водосточном желобе под самой крышей дом напротив стали вить свои гнезда ласточки, заброшенный чердак обрел нового жильца. Торин тогда был на работе, его пригласили выступить на концерте и посулили приличный гонорар — больше, чем он получал обычно. Довольный музыкант вернулся домой очень поздно, и Балин рассказал ему, что весь день вокруг соседнего дома возились рабочие в форме с эмблемой фирмы, устраивающей переезды. — Их машины тут все заполонили, - сообщил старик, пододвигая проголодавшемуся музыканту тарелку с вареной лососиной. - Я такую кучу народа только в молодости на войне видел, когда к нам англичане пришли и скинули всех этих немецких собак. — Ну ты сравнил, - усмехнулся Торин, отправляя в рот кусок рыбы. - Спасибо, вкусно, как всегда. Так, значит, к нам по соседству кто-то переехал? А ты не видел, кто это — семья или одинокий жилец? — Пока не видал, там не было никого, кто был бы похож на человека, которому может принадлежать такая куча вещей, - признался Балин. - Думаю, мы с ним или с ними еще познакомимся. На том разговор о новом жильце закончился. Для мирного и тихого квартала, в котором жили друзья, новый квартирант был событием серьезным, однако обсуждать его, не увидев предмет беседы, Торин посчитал излишним. На другой день, как раз когда часы на далекой башне пробили пять, Торин сидел у распахнутого окна своей квартиры и играл на арфе. Он занимался этим каждый день, чтобы не растерять сноровку и не забыть, как касаются струн пальцы. Ноты были не нужны — музыкант импровизировал, играя скорее для души, просто так, даря звуки музыки улице и прохожим, отяжелевшему алому солнцу, клонившемуся к закату, и окрасившемуся в оранжевый небу. И вдруг он услышал чьи-то аплодисменты. Они доносились из-за окна и были громкими и очень искренними. Обычно так ему аплодировали разве что на публичных концертах, жители их двора уже привыкли к ежедневной музыке и воспринимали ее больше как фон. Торин поднял голову и выглянул в окно. Ему хлопал молодой паренек, стоявший в окне того самого чердака, что много лет пустовал. Ах, вот что, новый сосед! На добродушном круглом лице юноши было столько восхищения и искреннего восторга, что Торин невольно улыбнулся. Вот для таких людей он обычно и играет… — Извините! - крикнул юноша, заметив, что музыкант опустил руки и смотрит на него. - Я не собирался вам мешать, продолжайте, пожалуйста. Я хотел бы дослушать до конца. Торин вернулся к игре — и на сей раз действовал даже более старательно, зная, что в окне напротив сидит слушатель, внимательно ловящий каждую ноту. Когда мелодия закончилась, юноша уже сидел на подоконнике, растроганно вздыхая. — У вас чудесно получается, - сказал он. Окна их были так близко, что Торин слышал каждое слово и мог бы пожать руку своему благодарному слушателю, если бы высунулся из-за рамы чуть дальше. — Я играю каждый день, - сказал он. - Так что, боюсь, еще успею вам надоесть своей арфой. — Что вы! - молодой человек казался шокированным. - Как арфа может надоесть, это же королева всех музыкальных инструментов! Моя матушка играла на арфе немного, я частенько засыпал под такие мелодии. Правда, у нее выходило и вполовину не так хорошо, как у вас, должен признать. — Вы слишком добры, - улыбнулся музыкант и все же протянул руку в окно. - Торин Эйкинскьяльди, к вашим услугам. Вы ведь только сегодня переехали? — Бильбо Бэггинс, ваш слуга, - отозвался парень, охотно ответив на рукопожатие. - Да, я приехал только сегодня вслед за своими вещами. Дивный город, всегда мечтал тут поселиться, хотя сам я из другой страны. — Судя по вашему имени и говору, вы англичанин, - догадался Торин. - Это просто замечательно! Мой друг очень любит ваших соотечественников, говорит, что это именно благодаря вам он остался жив во время Второй Мировой войны. Бильбо рассмеялся. Улыбка у него была удивительно теплая и широкая, этот человек явно не стеснялся своих чувств и проявлял их открыто — по крайней мере, на первый взгляд. И Торин подумал, что ему очень повезло встретить такого славного юношу. Они могли бы стать настоящими друзьями со временем. Его предположения оказались верны. Бильбо был писателем, переехал сюда из тихого городка на юге Англии и намеревался изучить культуру и быт местных жителей, чтобы впоследствии написать свою книгу. Все это он рассказал вечером, за ужином, когда Торин пригласил его в гости. — А на какую тему книги вы пишете, молодой человек? - поинтересовался Балин, подлив юноше еще чаю. Писатель смущенно потер переносицу. — Я пишу детские сказки, - признался он. - У меня самого не было братьев и сестер и уж подавно не было жены с детьми. Так что я хочу, чтобы мои рассказы читали другие дети. Таким известным, как фрау Астрид Линдгрен, мне не стать, конечно, но я могу попытаться. Вороненок, в последние месяцы сильно подросший и превратившийся в довольно крупную птицу, неспешно подошел к Бильбо и взмахнул крыльями, забираясь к нему на плечо. — Кар! - поприветствовал он гостя. — Да у вас тут целый волшебный мир, - засмеялся юноша, погладив ворона по перьям. - Чудесные птицы, звуки арфы, мудрые чародеи, чей совет ценится дороже золота… Он глянул на Балина, и старик закивал, важно поддержав шутку — мол, да, да, это обо мне! А ближе к ночи, когда Бильбо, поблагодарив за чай, ушел к себе, Балин сказал Торину: — Очень славный мальчик, не правда ли? Пригласи его к себе на концерт, друг мой, раз уж он так любит музыку. С этих пор так и повелось: Торин вечером садился у окна и играл на арфе, иногда сопровождая игру пением, а писатель сидел на подоконнике, слушая его, и смотрел в небо. Обычно после этого на Бильбо накатывало бешеное вдохновение и он садился писать, едва дослушав музыку своего друга. Они переговаривались через окно и ходили в гости друг к другу, и Бильбо рассказывал за чаем что-нибудь интересное. А потом они с Торином помогали старику Балину улечься спать, а сами сидели в наступающей темноте на подоконнике, свесив вниз ноги, и говорили, говорили, не в силах остановиться и расстаться. Когда пришла зима, видеться через окно стало невозможно, для этого было уже слишком холодно. Стекла затянуло морозным инеем, на котором проступили красивые узоры в форме цветов и ветвей. Балин сидел у батареи, согреваясь и покашливая, а Торин бегал по магазинам, покупая для него лекарства и горчицу, чтобы положить ее в носки. Бильбо пришел в гости, чтобы засучить рукава и весь день варить варенье из купленного крыжовника — удивительно вкусное и свежее, как потом оказалось. Они ели его, намазывая на тоненькие ломтики хлеба, и оставили пару баночек на остаток зимы. И никто совершенно не удивился, когда Бильбо слизнул с пальца Торина каплю варенья, подмигнув и улыбнувшись. Той ночью он не вернулся на свой чердак и остался в гостях. В объятиях друг друга арфисту и писателю было гораздо теплее, чем у батареи или под одеялом. А с утра Балин, поглядев на раскрасневшиеся от поцелуев губы своего друга, одобрительно кивнул. Они поженились очень тихо, зайдя в церковь и заключив союз без лишних свидетелей, лишь обменявшись кольцами. Обоим было ясно, что отметки в паспорте ничего не значат, по сути, но хотелось порадовать сильно ослабевшего в последнее время старика Балина, который очень хотел увидеть своего друга счастливым. Собственно, Балин прожил еще вполне достаточно, чтобы застать приезд в гости родственников Бильбо с их славным сыночком Фродо — вот уж было счастья старику, обожающему культуру Англии и тамошних жителей! А когда он скончался — так же тихо и вежливо, как жил, — оказалось, что на самом деле старик был не так уж беден. По завещанию после его смерти Торин и Бильбо получили солидную сумму, которой вполне хватило бы, чтобы перебраться в квартал получше и жить там в свое удовольствие, ни в чем не нуждаясь. Самое забавное, что сын Балина со своей женой пришел добиваться своей доли наследства — и как же он рассердился, поняв, что не получит ничего! Торин не спустил его с лестницы только потому, что не хотел проявить невежливость по отношению к его жене и детям — но недвусмысленно дал понять, чтобы ни один из них тут больше не появлялся. Впоследствии супруги задумались, что делать с наследством. — Давай лучше оставим эти средства на счету, - решил Бильбо, посовещавшись с мужем. - Если нам захочется со временем усыновить ребенка, ему очень пригодятся деньги, которые мы ему оставим. И Торин с ним согласился, а черный ворон Роак подтвердил: «Кар!» А еще через некоторое время музыканта заметил один очень хороший менеджер, впечатлившийся его талантом. Ох, как смеялись Торин и Бильбо, когда в один и тот же день получили свои гонорары: музыкант — за сборы от концерта, а писатель — за новую книгу сказок, разошедшуюся вполне приличным тиражом. И долго еще жители окрестных домов слышали по вечерам тихую мелодию арфы, доносившуюся из окна верхнего этажа. Музыкант играл в память о старом Балине, чтобы у каждого, кто слышал эту музыку, стало немножко теплее на душе.