Чужие для мира сего

Алекс ненавидел Дезмонда Майлса. В начале, право дело, все не было так плохо. Алексу нужна была разрядка, Дезмонду нужна была разрядка – и мимолетный секс без обязательств, в котором они вжимались друг в друга, точно дурные кошки, не предвещал ничего плохого. Просто секс, просто ради того, чтобы расслабиться. Алекс делал так тысячу раз с тех пор, как понял, что отличается от остальных – и отчего-то каждый раз выходило на ура. Пока однажды, проснувшись на твердой лежанке, он не понял, что его, черт подери, до сих пор обнимают чужие руки. Алекс Мерсер, пожалуй, возненавидел Дезмонда в тот самый момент, когда тот решил остаться. Это вышло как-то случайно и совсем мимолетно. В один момент, казалось, от Дезмонда только и оставались, что грязные носки под кроватью – а позже Мерсер вскользь начал замечать чужие футболки, бутылки из-под пива (слава Богу, в мусорке!) – и чужую тушку, крепко вцепившуюся во вторую половину кровати и конкретно в любимую подушку Алекса. Последнее, к слову, было не заметить труднее всего. Они не были любовниками, не были возлюбленными. Так, просто судьба-злодейка в один момент решила, что двум парням-изгоям не хватает немного тепла под боком и регулярной, добротной личной жизни. Впрочем, Алекс не мог с ней поспорить – Дезмонд в постели был тем еще… Дезмондом. Он был непостоянен, казалось, вот он стенает под тобой, как самая последняя шлюха – а вот переворачивает тебя резко, вжимая в лежак и целуя властно, что шлюхой уже начинаешь чувствовать сам себя, и почему-то эта мысль не вызывает отвращения. Ночью, глубокой ночью при свете единственного светильника с дешевым абажуром, они могли в равной мере как заниматься сексом, стеная и мешая соседям спать, так и смотреть какой-нибудь незамысловатый фильм. Дезмонд до насмешки любил индийские мелодрамы, и Алекс почему-то замечал за собой, что засматривается на Майлса в такие моменты – когда взгляд его прикован к экрану, когда дыхание либо чуть сбито, либо ровное, глубокое. Мерсер мысленно отмечал, что зависит это от фильма, и отчего-то в подобные моменты, когда его внезапный сожитель расслаблялся, откидывался на спинку выцветшего диванчика – до боли хотелось просто сесть и опереться виском о чужое плечо. Вот просто так – без слов, без объяснений. В их отношениях было слишком много тишины, но почему-то это одновременно и устраивало, и бесило обоих – черт, да Алекс само имя таинственного «бармена» прознал лишь на третий день их сожительства! – и Мерсер, стиснув зубы, уходил к себе в комнату, мысленно желая, чтобы все это обернулось плохим сном, ночным кошмаром. И следующим утром, право дело, Дезмонда действительно не оказывается в их квартирке. Она начинает быть какой-то внезапно до скрежета зубов пустой, одинокой. Алекс отмечает мысленно, совсем случайно, что пускай Майлз уходил, а порой уходил он надолго – ночные дежурства, все такое – он всегда оставлял записку на холодильнике, крепя её каким-то глупым магнитом в виде черепашки. Но записки нет, и почему-то на душе воют волки. Забрав куртку с вешалки, Мерсер открыл дверь, ступая в ночную закатную мглу. Не взяв мобильного, не оставив записки на случай, если Майлз вернется… просто ушел. Для того, чтобы обнаружить беглеца на крыше соседней многоэтажки. - Знаешь, я часто сюда приходил, - Дезмонд говорит спокойно, и словно ему плевать на то, как Алекс запыхался. Мерсер не знает, почему он бежал, черт возьми, он даже не понимает, почему сейчас мелко-мелко дрожат ладони. – Особенно когда из дому сбежал. Тут… красиво. Пытаясь восстановить дыхание, он почему-то обращает взгляд на еще теплеющийся закат – и невольно фыркает, будто бы напившийся кислого молока кот. Дезмонд тихо смеется – и пару раз хлопает по еще теплому бетону рядом с собой. Мерсер, слушаясь, садится – и Майлс продолжает говорить, чуть хмурясь и все еще глядя в сторону света: - Ты похож на моего отца, кстати. Он тоже строгий ублюдок, что вечно смотрит-смотрит укоризненно, а толково о своем недовольстве скажет только тогда, когда напьется или злой до чертиков. Или когда и то, и другое. Жуткое зрелище. Алекс вскинул брови, слыша такую чушь. Ей-богу, все это походило на какой-нибудь незамысловатый сюжет для сериала, и не будь это реальной жизнью, Мерсер бы давным-давно начал фырчать что-нибудь на тему «не верю!». Но это была жизнь. И Дезмонд, подерите его демоны, был рядом, и смеялся тихо-тихо, рассказывая что-то еще. Мерсер не слушал, он позволил себе вольность не вслушиваться в слова. Это было странно, очень странно, но голос Майлса показался ему незнакомым. Незнакомым, но одновременно таким родным, что в груди чуть ёкнуло, а губы невольно поджались. Черт. Они занимались сексом уже раз десять как минимум – какого черта сейчас Мерсеру кажется, будто они совершенно не знакомы? - И знаешь?.. – Алекс воистину пропускает момент, когда бармен чуть придвигается, улыбаясь, и свет догорающего солнца хитрыми чертиками играет в его взгляде. - Все же мне кажется, что я тебя люблю. Мерсер не находит, что ответить – Дезмонд же, беря инициативу вновь на себя, просто подается вперед, целуя его. Это глупость, это идиотизм – они столько раз были вместе, столько раз кровать глухо скрипела под ними, но сейчас, от простого прикосновения, Алексу кажется, что он готов умереть. Просто потому что внезапно стало легко-легко, и все сомнения отпали, и страх, липкий комок страха, что преследовал его с момента пропажи бармена - растворяется без следа. - Идиот. - Сухо выдыхает в ответ Алекс, сдерживая улыбку, и в придачу ничуть не смущаясь доброму смеху Дезмонда. Где-то далеко, ближе к горизонту, вместе с последним лучиком света, блеклой вспышкой засияла молния.