sweet pain

— Я тебя не разбудила, милый? — ядовитое шипение рассекает ледяной сталью сухой воздух погруженного в полумрак люкса прежде, чем щелкает лапка выключателя, на миг ослепляя его. Клаус резко подается вперед, порываясь высвободить запястья, скованные бичевкой над головой, и ринуться на заигравшуюся вампиршу. Та заливисто смеется, отбрасывая со лба прямую шоколадную прядь — вжиться в роль Елены ей, как и всегда, не составило труда, и он с неохотой признает собственный промах. Катерина изгибает в хитрой усмешке вишневые губки, взгляд, припорошенный тенью пушистых ресниц, вспыхивает лукавым довольством, когда с уст гибрида слетает раздраженный рык и некогда светлые радужки наливаются угрожающим янтарем. Короткое мгновение, и металлический стержень иглы прокалывает кожу, из шприца вводя в организм Первородного вербену. — Это для страховки, — в притворном сожалении объясняет Пирс. — На случай, если подарок ведьмы, — кивок на веревки, стянувшие его запястья. — Даст сбой. — Я разорву тебя на куски, Катерина… — выдыхает Клаус, скрипнув зубами от нарастающего жжения, вызванного вербеной. — Ну, разумеется, — издевательски тянет она, обволакивая звенящие интонации мягким бархатом. Ласковая улыбка так и не сходит с плутовски-припухлых губ вампирши, когда тонкое лезвие, тускло поблескивая в узкой ладони, принимается срезать с поджарого тела гибрида ткань одежды, измельчая ее до бесполезных рваных лоскутов. — Теперь мы поиграем в игру, Никлаус, — Кэтрин склоняется к нему, полностью обнаженному и открытому перед нею, непривычно беззащитному, мягко поглаживая по тронутой колючей щетиной щеке. Секундная вспышка боли и тепло собственной крови на холодной коже сопровождают стремительный укус: смертоносные клыки, жадно разрывающие пульсирующую яремную вену на бледной шее, и ловкий язык, мгновенно ловящий рубиновые капли. «Так неожиданно… сладко» — думается ему вдруг. Кэтрин усмехается, нарочито небрежно скользя мягкими губами по раздраженной коже. Алые зигзаги разбегаются по аккуратного подбородку, ломаными ручейками очерчивая длинную шею, ныряя в ложбинку между грудей. — Неужели, Клаус? — саркастично тянет бесовка, бросая лукаво прищуренный взгляд на возбужденный член. Обхватить рукой, обвести сочащуюся смазкой головку большим пальцем, провести вдоль напряженного ствола… Или запутать пальцы в шоколадные пряди, что вновь скручиваются привычными упрямыми колечками, и толкнуться в этот влажный, призывно приоткрытый ротик… Так даже лучше… — Ты ведь этого хочешь? Невесомое, как крылья бабочки, прикосновение к пульсирующей плоти. Ленивый мазок ловкого язычка, и пухлые губки, обхватившие тугим кольцом напряженный член на несколько коротких мгновений, которых хватает лишь на пару рваных движений. — Кэтрин… — полу стон, полу рык срывается с искусанных губ, еще один резкий рывок руками в попытке освободиться от зачарованных пут. — Чертова сучка… Серебристый смех рассыпается вокруг пригоршнями задорной веселости. Хищно ведет кончиком языка по припухшим губам, очерчивая их мягкий контур. Зажимает меж бедер крепкий торс, удобнее усаживаясь сверху него и предвкушающе сверкая темными глазами. Металлическая застежка узкого платья стремительно вжикает, и тонкие брители сползают с покатых плеч, обнажая высокую грудь, едва прикрытую воздушным кружевом белья. Она небрежно отбрасывает прочь дорогую тряпку, ладони с хрустом проходятся вдоль боков, подцепляя ноготками плоские соски. Неосознанно, нехотя, но не имея сил противиться, он раз за разом выгибается в пояснице, ерзая под оседлавшим его гибким телом и сотрясаясь возбужденной дрожью, когда болезненно ноющий член ненароком скользит меж упругих ягодиц. — Мне хочется тебя ударить, — выдыхает ему в самые губы, обдавая чем-то горько-сладким, напомнившем выдержанное в дубовых бочках вино. — Только не переломай себе косточки, дорогуша, — он ядом прыщет, точно забрызгивая едкими каплями ее лихорадочно алеющие щеки. — Тебе может не понравится альтернатива… Ажурные вены, переплетаясь, набухают под глазами, искажая красивые черты звериной гримасой, когда она оставляет на бледной груди мужчины очередной короткий укус. И пока горячая, алая, как маков цвет, кровь продолжает струиться из рваной раны, Кэтрин обмакивает в нее подушечки пальцев, слизывая солоноватую влагу. А затем скользит рукой меж его ягодиц, вводя разом два пальца на пол фаланги, резко проворачивая, едва-едва задевая простату. Приторная полуулыбка в ответ на его хриплый стон и грубое ругательство, брошенное сквозь плотно стиснутые зубы. — Мне продолжить, Клаус?.. Толкается глубже, разминая тугое кольцо мышц, расслабляя, сильнее надавливая на чувствительную точку. Клаус взрыкивает, запрокидывая голову до хруста в шее, в тщетной попытке обуздать нахлынувшее, болезненно-сладкое наслаждение. Нервно закусывает губы до алых бисеринок крови и просяще вскидывает бедра, насаживаясь на умелые пальцы. Она коротко целует сначала одно колено, затем другое, обводя кончиком языка каждую выпирающую косточку. Влажно и долго — внутреннюю сторону бедра, чуть подавшись вперед. И, практически подминая гибрида под себя, наваливаясь гибким телом, когда он готов срываться на жалобный скулеж — так скручивает пах от подступающей разрядки — стальная хватка бледных пальчиков сжимается у основания болезненно пульсирующего члена. Ныряет ловким язычком во впадинку пупка, небрежно очерчивая, дует на жесткие паховые волоски, обдавая напряженный живот ментоловой прохладой, что пронзает резким контрастом разгоряченную кожу. — Кэтрин… Пожалуйста… — Хороший мальчик. Расслабляет ладонь, позволяя, наконец, расслабиться, выпуская наружу скопившееся возбуждение. А он слишком оглушен подступающей предоргазменной волной, чтобы увидеть кривой костяной кинжал, зажатый в узкой ладони. Катерина колеблется ровно долю секунды, роковой секунды. Стремительный взмах клинка, и в то же мгновение — свистящий шелест разорванных веревок. Клаус перехватывает занесенную руку в сантиметре от собственной груди, такой уязвимой еще совсем недавно… Сухой треск сломанных позвонков, и вампирша безвольно опадает, временно нейтрализованная. Обыгранная. Поверженная. Гибрид небрежно сбрасывает с себя ее отяжелевшее тело и садится на мягком ложе, разминая затекшие запястья. Шелковым платком, оставленным Катериной на прикроватном столике, отирает с лица и груди кровавые подтеки. И, спешно натянув джинсы на голое тело, склоняется над безжизненной пока Петровой. Холодные пальцы ласково дотрагиваются до молочно-белой щеки. — Ты ведь не думала, что сможешь играть лучше меня, девочка? Не бойся, я научу тебя, как правильно…