Китнисс Эвердин для слабаков.

Мысль о том, что сон — это маленькая смерть, вполне банальна, но от того не становится менее справедливой. Что вы чувствуете во сне? Если кто-то скажет, что вообще чувствует этот процесс, чтож, в таком случае многие покажут на него пальцем и назовут лжецом. Сон – это ничто, как и смерть. И лишь сны дарит эмоции, в этой пустоте. Многие люди строят теории, что сон, который нам снится сродни новой жизни после смерти, но так ли это? Никто не знает. Каждое утро в людских постели просыпается немного другой, немного не тот человек, что ложился в нее вечером. Люди редко об этом задумываются, но чувствовать — чувствуют. Никто не может отрицать чувство нового дня. Кто-то считает, что утро доброе, кто-то что жизнь стала на день короче. Утро прокрадывается в сознание людей первыми рассветными лучами, гуляя солнечными зайчиками по векам, щекоча ресницы восточным ветром. Говорят, что утро приносит долгожданное облегчение после темной ночи, несет свет и мудрость. В шесть тридцать утра Мэнди проснулась и выругалась. Это напоминало работу часов: она была большой резной кукушкой, по которой хоть будильник выставляй. Ругалась Мэнди не только по утрам, но утреннее ругательство было особенным, это помогало ей встряхнуться и начать день свежим, выбросив из головы ночную бессонницу и холодные мысли. Если бы семье Милкович повезло, то они бы родились где-нибудь на просторах Капитолия, ну или хотя бы Дистрикта 1. Но увы, судьба не была так благосклонна к этим людям и они родились в Дистрикте 12. Завтрак в их семье начинался с криков и громких сборов шести братьев Мэнди, которые были не многим умнее консервной банке. Эти шесть слоупоков, под предводительством никчёмного папаши съедали всё, что было на столе, под столом, за столом, за стеной, под стеной – в общем везде. Вполне очевидно, что юной девушке оставалось разве что посуду помыть и прибраться, что она, разумеется, и делала за отсутствием в их семье другой женской руки. Мэнди усердно трет железную тарелку под голос неизменного ведущего Голодных Игр Цезаря Флкермана. Он амбициозен, харизматичен, даже нравился Мэнди в те времена, когда она носила две забавные косички и небесно-голубое платье. Платье, часто было не очень чистым, но кого это волнует верно? Холодная вода обжигает кожу, руки девушки приобретают неприятный красный оттенок. Горячая вода – роскошь, которая недоступна семье Милкович, как впрочем, и любому другому жителю Дистрикту 12. Цезарь говорит о жертвах, о могуществе. Милкович громко хмыкает в пустом доме, лицемерия Капитолию не занимать. Мэнди ненавидит школу, она много что ненавидит, но школу больше всего. Школа обитель зла и унижения, место где каждый день умирают, где каждый день дети, рискуют стать родителями и где каждый день рождается новый социопат или убийца. Последняя/пустая парта - пристанище, безопасное в период штиля. Никто не поворачивается, никто не шутит, не смеётся. Раскрыв тетрадь, Мэнди просто водит ручкой по полям. Штрихи приобретают форму лишь после нескольких минут и кажутся знакомыми. Словно из забытого сна, но, кажется, чего-то не хватает, чего-то важного. Мэнди откидывается на спинку стула, хлестко и безразлично откидывая карандаш в проход между партами. Он врезается кому-то в висок (укус pandinus imperator, резкий, острый, черный) и она поднимает голову с легкой ухмылкой, как раз в тот момент, когда учитель окликает её, грозя очередным наказанием. В школе все знают Милковичей, их имена всегда ассоциируются с чем-то плохим. Они внушают страх, никто не любит с ними связываться, ведь половины их семьи преступники и бывшие зэки. Имя же Мэнди у каждого второго – синоним шлюхи. Мэнди это прекрасно знает и лукаво облизывает губы. Проходя в коридоре. Она никогда не скажет, что не заслужила этого, пожалуй, не была слишком разборчива в своих связях. Если честно, ей было плевать, лишь бы забыть мерзкое ощущение отцовских угольных лап на её коже. Ирония в том, что нечего не помогало и все эти руки, были словно его. Но так трудно остановиться, она как чертова глупая белка в колесе. Не может остановиться, и крутиться, вертится в этом водовороте пота и спермы. После школы Мэнди не останавливается и бежит прямиком к любимой дырке в заборе. Это незаконно, но только здесь она может провести пару свободных часов, прежде чем нести обед в шахты своим юродивым родственникам. Мэнди любит охотиться, высматривая цесарок и белок в лесу, их неплохо продавать на черном рынке, а ещё лучше выменивать. На хлеб, молоко, масло, что угодно. Самодельный лук припрятан под каштаном у оврага. Он дает три сантиметра промаху, но лучше всё равно ничего нет. Ни один сумасшедший плотник в Дистрикте 12 не согласится сделать для неё что-то лучше. Этим днем она долго выслеживает неуклюжего тетерева, но так и не стреляет. Ноги сами несут её по привычному маршруту и вот она уже прячет лук под знакомым каштаном. Жидкая похлебка из не очень хорошей гречи – лучшее, что могут позволить себе Милковичи на обед. Мэнди несет небольшой котелок, рассчитанный ровно на восемь порций. Семь порций для неё, братьев и отца. Мэнди что думала, что и сама бы могла бы работать в шахте. Нечего трудного, но прораб сказал, что ему хватает Милковичей на площадке и он не собирается платить какой-то шлюховатой девчонке. Когда он это говорил, то не отрывал взгляда от обнаженной шеи Мэнди. «Ублюдок», - прошипела ему в лице Мэнди, яро разворачиваясь на пятках.