deadly silence

      Тишина комнаты ударяется о пустые стены, резонирует с ними, отталкиваясь от них, множась на миллионы частиц. Миллионы частиц тишины, которые врываясь в сознание, разрывают тебя изнутри. Слишком громкая тишина. Настолько, что лопается голова, оставляя красные следы на стенах.       Энди сидит посреди пустой комнаты, и жует сигарету. Нет зажигалки, чтобы зажечь. Нет ничего, что могло бы его спасти от этой тишины, которая давит на плечи, вдавливает в пол настолько сильно, что почти размазывает в мокрое ничто.       Комната заполнена белым дымом. Свое он уже успел выкурить до того, как выкинул зажигалку куда-то вглубь этого тумана. Он пожирает его. Хочется кричать, плакать, стонать, звать. Но никто его не услышит. Эта белая пелена все скроет, все мольбы о прощении, все признания в любви, все чувства и слезы. Она скроет все. Но только эта тишина вдруг испаряется.       Энди видит только размытый силуэт, который спрашивает:        — Зачем?       А он и не знает зачем. Просто, потому что он может сесть на пол пустой квартиры, выкурить две пачки сигарет и забыться. Забыться легким сном, который принесет с собой пространные видения, как его друг склонился над ним, трогая его, возбуждая его.       — Зачем ты себя доводишь?       Энди бы тоже хотел знать, зачем? Но, возможно, он слишком творческая натура. Либо никак, либо погружаясь в омут с головой. Так и сейчас было. Никогда он столько не курил, чтобы отключаться, чтобы терять связь с реальность. Но это почти получилось. Если бы не открытое окно и Эшли.       — Эшли…       Тихий, почти беззвучный шепот. Но на него откликаются, как на крик о помощи. Безумный крик, который заставляет все органы сжаться где-то там внутри. До тошноты страшно, что этот бледный парень может сотворить. Все, конечно, верят в него, но всё равно пропускают иногда и страшные мысли.       А Эшли тут как тут. Как личный супер-герой, который всегда придет на помощь: откачает, даст пару пощечин, отвезет домой, уложит спать, даст очень важный совет. Эшли, в общем-то, и не очень против, просто иногда это его действительно заебывает. Он ведь тоже человек, и не должен постоянно следить за каким-то Бирсаком, который в очередной раз усрался в жопень.       — Ради чего? — Эти тихие слова просто бьют по самому больному. Ради чего все это Энди делает? Ради творчества? Может быть. Ему нужно быть на изводе, на пределе, чтобы наконец-то достичь совершенства. В чем? Да во всем. В музыке, в пении, в стихах. Он месяцами ловит свои плохие настроения, все пытается любыми ссорами вывести себя из привычной колеи, но не все так просто.       Люди просто не понимают его и не идут на встречу. Кроме Эшли, который, как, всегда готов предложить ему свою помощь, о которой еще и сам не догадывается.       — Энди…       Тихое «Энди» отзывается тысячами эхо в самое сердце. Да так громко, что Бирсак готов потерять сознание. Эти глаза, эти черты лица. Нет, он не влюблен. Просто это его супер-герой, который в очередной раз спасает его из липких лап непонятно чего, в которые Бирсак себя в очередной раз загнал.       Сердце бьется в груди, не ускоряя свой бешеный вальс, ритм, просто иногда чуть громче и отчётливее звучит именно с Эшли. А иногда и пропускает пару ударов, отчего Энди кажется, что он умирает. Умирает самой простой и легкой смертью — от любви. Или влюбленности.       Все слишком сложно, и одновременно просто. Это не то, чего он ожидал от судьбы, но возможно, один из самых лучших подарков, подаренных ею.       Легкое прикосновение к плечу, и Энди чуть прикрывает глаза. Уже не столько от чувств, как от пробирающих до мурашек слов, шепота. Но все его существо стремилось к этим легким касаниям, которые пробирали до тока.       Он не знал, как это объяснить, как это правильно чувствовать, но он понимал, что всё это — слишком странно для них обоих. Ничего не могло случиться выходящего извне. Только не с ними, нет. Они обычные люди, которые контролируют все ситуации, которые с ними происходят.       Нет, они не вопьются друг другу в губы, не схватятся друг за друга, как за спасательные круги. Нет. Они лишь могут крепко пожать друг другу руки и разойтись по разным комнатам. Почему? Потому что никто из них не собирается пересекать эту невидимую черту, за которой лишь только неизвестная и страшная пустота.       Никто не рискует, никто не пьет шампанского. И язык не щиплют пузырьки. Нет. Они просто находятся в разных частях комнаты, тихо зовя друг друга по имени.         — Энди.         — Эшли.       Их призывы не становятся громче, только тише. Как будто их слушает вся вселенная, которая желает знать, как у них дела. Как далеко они продвинулись в своих непонятных призывах? Недалеко? Ничего страшного, у нас ещё много времени, мы готовы слушать это вечно.       Целую вечность они зовут друг друга по имени, но так и не отзываются. Они слушают, но они слишком глухи к самим себе. Будь всё немного иначе, то и ничего бы такого не произошло. Возможно, они никогда бы не встретили друг друга, возможно, полюбили бы друг друга. Но пока, они могут только звать друг друга по имени, перебирая все известные их варианты.       — Эшли.       — Энди.       И вроде бы ничего необычного, но они все никак не отпускают друг друга. Отпусти они друг друга и все в разы бы стало бы легче. Никаких путаниц, никаких чувств. Все просто, почти до обидного.       — Перестань.       Энди отворачивается от Эшли, который вдруг неожиданно оказался сидящим рядом с ним. Он не помнит, как так вышло. Как этот парень сел рядом, как забрал у него сигарету, и как она теперь оказалась во рту у Эшли.       — Отдай.       Нет, Эшли её не отдаст, Энди и сам знает. Пёрди лучше сам выкурит всю пачку на глазах у Бирска, чем даст ему притронуться хоть к одной сигарете. Может, это самопожертвование? Может, это любовь?       Энди лишь ухмыляется. Какая, к черту, любовь?       Они же парни, меду ними только глубоко дружеские отношения. И всего лишь. Но он упускает из виду тот факт, что Эшли всегда находится рядом с ним. В любой ситуации. Иногда это доходит до фанатичного: я готов подержать свечку.       Нет, эти тихие мольбы — это не любовь. Только привязанность одного к другому. Они связаны всевозможными нитями, которые проходят сквозь них. Почти насквозь. Задевают нервы, пропускают ток от прикосновений. Нити, за которые кто-то невидимый для них, дергает, толкая их ближе друг к другу. Настолько близко, что уже нет пути назад.       — Эшли.       Это больше похоже на предсмертную мольбу. Как зов, на который нельзя не откликнуться. Как будто это последнее желание умирающего.       — Я здесь. Я рядом.       Просто слова утешения. Они не знают что делать. Они не знают, как поступать. Они просто сидят рядом, прижимаясь друг к другу, стремясь друг к другу всем своим естеством. И они вроде понимают, что все не должно быть так. Но с другом стороны: тогда как? Как они должны поступать, чтобы оставаться за своими линиями/чертами, не пересекая своих пределов и лимитов?       Километры исписанной бумаги. Всё впустую. Энди действительно пытался всё выразить словами, но каждая строка давалась ему с трудом. Каждую строчку он просто выпытывал из себя, вызывая собственное я на слишком интимный и личный разговор. «Кого ты все-таки любишь? Насколько сильно ты любишь этого человека?»       Но его Эго продолжает молчать, трепеща только перед небезызвестным Эшли Перди, который сейчас касается его плеча.       «Ты любишь его?»       «Нет, конечно, нет»       «Тогда кого?»       «Того, кто скрывается в этой комнате»       Но проблема только в том, что нет никого в комнате кроме их двоих. Только Эшли. Только Энди. И только громкая тишина, которая разрывается тысячами воплей в голове, множась, размножаясь на миллиарды криков, который заставляют почти потерять сознание.       — Так невозможно, Эшли.       — Я знаю.       Они зовут друг друга по имени, надеясь услышать ответ. Но всё так и остается, ровным счетом — никак. Они пытаются услышать друг друга, но остаются глухими. Глухими настолько, что оказываются в комнате поодиночке. Они ничего не видят, кроме белых стен, которые отражают их слова, возвращая обратно.       — Так невозможно Эшли.       — Так невозможно, Эшли.       — Я знаю.       — Я знаю.       Они вроде бы в одной и той же комнате, но совершенно в разных временах. Один на несколько часов опережает другого. Они не слышат друг друга, они не видят друг друга. Один родился слишком рано, а другой слишком поздно.       Между ними всего несколько часов, но уже ничего не вернуть.       Красные брызги на белых стенах кажутся слишком яркими в дневном свете, а без света кажутся слишком черными. Почти бесконечный черный, который Эшли пытается оттереть.       Он опоздал всего на несколько минут. Но эти минуты теперь были так дороги. Теперь они стоили целые состояния. Всего каких-то жалких 6 с половиной минут, но которые стоили чужой жизни.       А Энди сидит рядом и ничего не может сделать. Вокруг стекается слишком яркое темное пятно, которое наполняет комнату металлическим привкусом.       — Зачем, ты доводишь себя?       Слова Эшли ударяются о пустые стены, множатся на миллионы вопросов и возвращаются обратно. Голова готова лопнуть.       — Объясни мне.       Он сидит рядом и держит слишком тяжелую голову в руках. Холодная рука покоится на его колене, но он не может поверить, что всё закончится вот так. Вот так просто.       Какие-то жалкие 6 с половиной минут отделили их друг от друга на целую вечность. Вечность, которая не измеряется ни минутами, ни часами. Только тысячелетиями и миллиардами лет после нашей эры.        — Расскажи мне.       Эшли ложится рядом, а горячие слезы уже стекают по впалым щекам.       — Просто скажи хоть слово.       Но никто ничего не говорит. Потому что не может, потому что не хочет. Потому что это невозможно.       Почему?       Потому что мертвые не ведут разговоров с живыми. Они только невидимо улыбаются им и наблюдают за теми, кто им действительно дорог.