***
Фред схватил штаны, из кармана которых выпала блестящая упаковка — новая разработка. Шоколад, позволяющий читать мысли только одного человека. Они планировали делать такой на заказ, главным ингредиентом были волосы того, чьи мысли ты, собственно, хочешь узнать, но Министерство, тут же узнав о такой небывалой — и, надо признаться, поистине грандиозной — затее, тут же забраковали товар, ссылаясь на права волшебников и что-то там ещё, что они с братом не пожелали нужным выслушивать. У них осталась только одна упаковка, пробная, которую Фред, горестно вздохнув, бросил в камин, не зная, что в углях тлеет плитка обычного шоколада.***
Не смотри, не смотри, не смотри. Он сидел возле Грейнджер, — в юбке! — которая, закинув ногу на ногу, страдальчески поглощала бекон, постоянно оглядываясь по сторонам и, кажется, прислушиваясь. Не смотри, не смотри, не смотри. Подол двигался с каждым её движением, поворотом, — а вертелась она сегодня непривычно много — и он глотал тяжёлый воздух, еле сдерживаясь, чтобы не прикоснуться к гладкой коже. Гермиона вдруг резко посмотрела назад и, не удержавшись, начала медленно падать на спину, на что сидящий рядом Уизли отреагировал мгновенно — годы тренировок в Квиддич — одной рукой придержал ровную спину, а другой — о, Мерлин — схватился за округлое бедро, удерживая Гермиону в равновесии. Её кожа была мягкой, холодной и нежной, и он, поспешно отвернувшись на её "спасибо", сжал ладонь в кулак, всё ещё, кажется, чувствуя на подушечках пальцев почти что мраморную кожу. Мерлин, помоги. — Что? — Гермиона прищурилась, положила свою руку поверх его и мягко, волнуясь, спросила: — Что-то случилось? Тебе нужна помощь? О, да, Грейнджер, мне нужна твоя чёртова помощь. Её брови стремительно поползли вверх, и она, видимо, хотела уже что-то сказать, как он опередил её, улыбаясь во все тридцать два и старательно делая вид примерного — а не разнузданного — мальчика. — Всё в порядке. — Но... Во имя Годрика, просто отвернись. Гермиона, на лице которой начала читаться обида, отвернулась, бросив что-то вроде "как хочешь". Весь завтрак он просто пялился на её ноги и, кажется, перестал думать. Грейнджер больше не вертелась. Фред старательно избегал встреч, пропустил обед и ужин, и к вечеру, когда гостиная по его подсчётам должна была быть пустой, вернулся, любовно разворачивая какое-то огромное, стащенное с кухни пирожное, и мысленно успокаивал лишённый пищи желудок. На диване, согнув колени и читая какую-то книгу, лежала она. Мерлин, вот оно — наказание, за все его козни и проделки. Нельзя было, что ли, помягче, а? Полоска белого белья, которое должно было быть, по идее, скрыто под юбкой, виднелось, а отблески камина, игравшие на её голых ногах, толкали его, кажется, в спину. — Фред? — два горячих угля удивленно взглянули на него, повторно задавая этот чёртов вопрос. — Всё нормально? О, нет, Грейнджер, что может быть "нормально", когда ты такая, такая... — Ты чего? Она поднялась с дивана — такая живая, удивлённая, красивая — и поближе подошла к нему, останавливаясь в нескольких шагах. — Фред... Гермиона пахла шоколадом, и — о, Годрик — на её губах осталась именно эта сладость. Попробовать. Просто попробовать. — О чем ты? Чёрт бы побрал всё остальное. Когда его губы впиваются, кусают, пробуют, наслаждаются ею, он растворяется, тонет, падает с огромной высоты и взрывается, кажется, яркими красками, которые на миг заливают комнату. Ну же, Грейнджер. А она, словно читая его мысли, подается вперед, отвечая, убивая, стреляя в него на поражение. Утром, когда его рука спокойно покоится на её — черт, действительно восхитительном — бедре, а она не будет хмуриться или краснеть, разрешая ему — о, да, Годрик — всё, Фред будет думать, что, пожалуй, шоколад стал инициатором всего этого. Гермиона, как ни странно, будет думать так же. Ты дотронулся до меня, и, внезапно, я превратилась в лиловое небо.