Невпопад

xTRiPx - I miss U

      — Куина, ты когда-нибудь чувствовал себя так, будто бы находиться должен не здесь и не с этими людьми? — задумчиво перебирая волосы друга, измученные очередной покраской, Субару отмечал их мягкость. Гладкие, точно шелк, изгибы нечаянных кудрей, что крупными кольцами вились, спускались к шее и щекотали её едва уловимо.       — Опять ты начинаешь? Ну уходи если хочешь, я же тебя не держу, — вышло весьма убедительно, и Куина сам бы поверил, если бы до дрожи в голосе не боялся начала этого разговора, если бы не вжимался так отчаянно в чужой живот, зарываясь лицом в мягкость поношенной толстовки. А ведь где-то рядом сновали согруппники: Казуки отчитывал дурачащихся лентяев, удобно устроившись на соседнем диване, сами лентяи потели гораздо больше прочих, жаль не работая, а силясь облить друг друга из добытых невесть где водяных пистолетиков. Так по-детски, так светло и непринуждённо было происходящее, что даже жаль казалось портить настрой подобным разговором. Именно по этой причине Куина говорил тихо, почти шепотом, и уж точно так, что слышать его мог только вокалист. — Никогда не держал. И сейчас не собираюсь.       — Держишь, и ещё как.       — Мне встать?! — голос всё-таки дрогнул, а Куина, повысивший тон, нервно принялся обдирать рисунок с облюбованной чужой вещи, царапая когтями и её, и нежную кожу парня под ним.       — Я не об этом совсем, — обречённый выдох и даже Казу насторожился, прерывая речь на полуслове, а оттого пропуская и несколько выстрелов, что окропили его идеальную синюю водолазку россыпью смазанных капель разных размеров. Эта мотивация заставила его вернуться к вопросу воспитания согруппников с куда большим энтузиазмом, не отвлекаясь на тихих, а значит опасности не представляющих.       — Не понимаю тебя, — обиженный вдох, именно обиженный, заставил грудь Куины резко приподняться и опуститься вновь. Он не чувствовал себя виноватым ни в чём, и даже предположить не мог, что вина за непонимание могла принадлежать и ему тоже.       — Хорошо, — позже, за проявленное терпение, Субару обещал самому себе поставить памятник. А пока лишь собирался с силами: моральными, чтобы втолковать в эту взлохмаченную лаской голову хоть что-то, и физическими, чтобы при надобности удержать начавшее сопротивляться тело в зоне слышимости. — Давай представим, что мы с тобой гитары.       — Что?       — Гитары. И звучим мы с тобой одновременно, но невпопад. Это неправильно.       — Конечно неправильно, если невпопад! — тут же оживился парень, вспоминая, что он, собственно, гитарист: и в душе, и в жизни. — Одна гитара должна дополнять другую.       — Вот!       — Одна должна создавать фон, а другая вести соло.       — Именно!       — Одна должна быть ведомой, а вторая —ведущей, но… я всё равно не понимаю, к чему ты начал всё это.       — А к тому, мой дорогой друг, — и слово «друг» прозвучало с куда более глубоким подтекстом, чем могло бы, — что я хочу видеть твою роль ведомой, а не ведущей. Понимаешь?       — Кажется… кажется да, — Куина просто не мог отрицать чужой правды, когда ему объясняли практически на пальцах, когда на него смотрели сверху вниз так пристально, с надеждой. Он хитро улыбнулся в ответ и даже кивнул для уверенности, сменяя тревогу в чужом взгляде облегчением, а после обратился уже к Казуки: — Казу, это жизненно важно, но не мог бы ты исполнять и мои соло-партии тоже. Очень нужно.       — Ну… если нужно, — Казуки пожал плечами и согласно закивал в ответ, соглашаясь на не особо-то сложное предложение. Для него вообще не было ничего сложного, когда речь касалась гитарных дел. Песней больше, песней меньше – он всё равно уже знал наизусть и партии Куины тоже, а потому не требовал пояснений к подобному капризу. Отворачивался и не видел, как удар Субару по собственному лицу ладонью едва не лишил его — чрезмерно тактичного — главного рабочего инструмента. Точнее лица.       — Что-то не так? — Куина — сама невинность — вопросительным взглядом окинул согруппника, прежде чем по новой уткнуться в тепло уютных складок толстовки. Ему не ответили, да и не ждал он ответа, наслаждаясь мгновениями обречённости на лице близкого друга. Столь близкого, что мурашки по телу бежали от его тепла, от его родного запаха и нежного голоса, умеющего срываться так сладко.       — Всё. Так, — Субару вновь вплёл пальцы в мягкость чужих волос, удерживая себя от желания сжать их у корней со всей силы. И в благодарность за ласку, не перешедшую грань насилия, его обнимали за талию мучительно дразня, но не предлагая большего.       А Куина всё посмеивался в тёплый живот, почти жалея, но нет — вовремя спохватываясь и одёргивая себя, слабовольного. Он не хотел становиться понимающим с полуслова мальчиком там, где ему желалось нечто более откровенное от самого Субару: слова, действия, мысли. Он предоставлял ему свободу выбора, но от собственных фантазий прикусывал губы нещадно, понимая, что выдать себя стоном в компании всех согруппников будет не лучшей идеей. Он продолжал звучать всё также — невпопад, мотивируя своего вокалиста быть в разы смелее и решительнее, пусть не сегодня, но когда-нибудь. Обязательно.