Плохое настроение

У Ильи было плохое настроение. Причин для этого могло быть много. Точнее, поводов могло быть много, причина была всегда одна. Причина тратила кучу времени на укладку и кучу денег на дорогие костюмы. У Ильи было плохое настроение. Настроение Курякина всегда становилось плохим, когда у Соло оно было чересчур хорошим. И в восьмидесяти процентах случаев оно портилось, стоило только напарнику открыть рот. У Наполеона был талант достать кого угодно, искусно нащупав его болевые. Причем зачастую даже не прилагая к этому усилий. А уж если в его гениальную голову взбредало выбесить человека намеренно, он всегда добивался поставленной цели. У Ильи было плохое настроение. Не то чтобы его трудно было вывести из себя. Вспыльчивость, проблемы с управлением гневом – это было указано даже в личном деле, да и, в принципе, сложно это скрыть, когда в стороны от тебя разлетаются мебель и люди с переломанными костями. – Ты не умеешь расслабляться, – как-то завел свою шарманку Соло, – выпускать пар до того, как он повалит из ушей. А ведь есть столько замечательных вариантов, как это сделать. Творчество, спарринг, секс, в конце концов. – Творчество для тебя – воровство? – рыкнул Курякин и отвернулся. – Фи, как грубо, – ухмыльнулся напарник, и, о да, эти ухмылочки тоже были в списке поводов для испорченного настроения. – Но ты прав, я всегда творчески подхожу к своему… хобби. – А я просто называю вещи своими именами. – Недотрах, – тут же парировал Наполеон. – Что, прости? – Если ты называешь вещи своими именами, то не стесняйся мне назвать причину своего вечно плохого настроения. Недотрах. У Ильи было плохое настроение. И в данный момент он не мог сформулировать, что именно его так раздражало. Хотя нет, в целом все было понятно. Наполеон флиртовал с Габи. Она, конечно, фыркала и отшучивалась, но очарованию Соло сложно было не поддаться. Он флиртовал со всеми, абсолютно со всеми, и делал это на автомате, не задумываясь, если, конечно, это не было частью миссии. Если было, то щелкал тумблер, и обаяние намеренно выкручивалось на максимум. Курякин про себя называл это «включить очаровашку». И когда Соло включал очаровашку, у Ильи снова портилось настроение. – Эй, Большевик! Ты что, ревнуешь? – проницательность Наполеона тоже была фактором, выбивающим из равновесия. Вот оно! Ревность. – Не волнуйся, котик, не трону я твою Габи. Она не в моем вкусе. «А кто тогда в твоем вкусе?» – Курякин благоразумно не произнес этот вопрос вслух. За время их… знакомства в постели у Соло женщин перебывало больше, чем у Ильи за всю жизнь, и все они были абсолютно разные. Поэтому фраза «не в моем вкусе», произнесенная по отношению к красивой девушке, звучала из уст Наполеона по меньшей мере странно. У Ильи было плохое настроение. Но теперь хотя бы он осознавал причину. Причину… Да, причина всегда была одна, и ее звали Наполеон Соло. И он был прав. Это ревность. Благо, проницательности напарника пока не хватило, чтобы понять, кого к кому он ревнует. Значит, стоило продолжать использовать Габи как прикрытие. Да, это было глупо и не совсем честно. И то, что Соло все равно обо всем догадается, было очевидно – это лишь вопрос времени. Возможно, этот прохвост прав, нужно выпускать пар, направлять энергию в полезное русло. Потому что чаша терпения переполнялась и закипала. И от этого кипения действительно едва ли не пар валил из ушей. Вообще, нельзя было говорить Соло фразу «Ты был прав». Категорически противопоказано было это делать. Тот и без этого был феерически доволен собой, а уж после такого и вовсе разве что из своих дорогущих брюк не выпрыгивал от распирающего ощущения собственного превосходства. Тем не менее Илья это сделал. – Ты был прав, – сообщил он и увидел самодовольную улыбку на губах напарника. – Мне надо как-то выпускать пар. И мне нужна помощь. – Ну, раз творчество тебе предлагать бесполезно, то выбирай, Большевик: спарринг или секс? Да, это была провокация с иллюзией права выбора. Но у Соло на лице было написано, что победа за ним при любом раскладе. – Выбирай секс, Большевик, удовольствия больше. Хотя можем и совместить, если ты фанат чего-то подобного. Ты мне нравишься, большой парень. – В каком смысле? – слегка растерялся Курякин. – Во всех. И в том самом тоже. В моем вкусе, – уточнил Наполеон. – Я… – Что, не такой? Брось, Большевик, я же вижу, как ты на меня смотришь… – Я не хочу быть интрижкой на одну ночь, – честно признался Илья. Возможно, надо было отшутиться. Нельзя сразу вскрывать все свои болевые. – Ты мне нравишься больше, чем мне самому хотелось бы, – внезапно признался Соло. – Откровенность за откровенность, ладно, Большевик? Я не люблю быть уязвимым, но я тебе доверяю. Это был нечестный прием. Это был удар под дых. А потом случилось то, к чему все изначально шло с самой первой встречи. У Ильи портилось настроение, стоило только Соло открыть рот. Но не в этот раз. Оказалось, что его язык способен не только на язвительные реплики. У Ильи сердце стучало в ушах и ноги подкашивались, а Соло столь самозабвенно отсасывал ему, что в пору было кричать. Останавливало от этого только то, что за стеной спала Габи. У Ильи было плохое настроение. Было, а после – растворилось. В поцелуях, спонтанных ласках, горячих прикосновениях. Соло положил руку ему на грудь, и волна жара прошла по всему телу насквозь. От широкой ладони, сквозь ребра до самого позвоночника. Жар спустился ниже, к животу и паху, свился в тугой клубок, заставляя кровь пульсировать в висках. Наполеон был опытным партнером, умело ведущим этот сверхчувственный спарринг, и, даже находясь снизу, умудрялся морально доминировать. Коктейль эмоций кружил голову, удовольствие смешивалось из плотских ласк и морального удовлетворения. Доверие на грани смерти, любовь почти до истязания. Этой ночью они делили одну кровать, и Курякин, прижимая к себе мирно сопящего Соло, поймал себя на мысли, что именно в таких условиях он чувствует себя в безопасности. У Ильи было плохое настроение. Такое случалось, да, потому что его угораздило влюбиться в Наполеона Соло. У Ильи было плохое настроение, но, как известно, настроение – штука переменчивая, а вот если его спросили бы, счастлив ли он, то он взглянул бы на причину всей своей эмоциональной нестабильности – причина обязательно скорчила бы в ответ ехидную рожу – и ответил бы: «Да, определенно счастлив».