***
11:55 Артур был на ногах с самого утра, но ближе к полудню единственным заслуживающим внимание событием все еще оставался незначительный обстрел, который отчего-то больше казался данью традиции. Однако Англия оставался начеку: не далее как полчаса назад ему доложили о странном ажиотаже на той стороне фронта, так что стоит быть готовым ко всему. Чувствуя беспокойство, он велел незамедлительно докладывать о любых новостях, способных объяснить эти стихийные подвижки. Теперь, после нескольких дней относительного затишья, ожидание стало только тревожнее. Впрочем, кому, как ни ему знать, что спокойствие на войне всегда иллюзорно и в любой момент может исчезнуть без следа под градом снарядов. Вот и сейчас он, оторвавшись от изучения схем на столе, сдержанно поинтересовался у пришедшего с докладом солдата: - Есть что-нибудь существенное? Почти тут же опустив голову обратно, Артур задумчиво провел пальцем по направлению возможной атаки и чуть устало вздохнул. Керкланд изучал эти карты уже не первый день и, признаться, от этого было немного толку. От него самого было мало толку. В чем смысл всех его знаний и многолетнего опыта, если единственное, что они могут себе позволить — это окопаться в траншеях и наугад обстреливать местность день за день? Конечно, эти обстоятельства — далеко не худшие из всех возможных. Занимаемая позиция напротив казалась весьма выгодной в сравнении с первыми месяцами, но от всей этой безвыходной ситуации, когда день за днем приходилось торчать на том же самом месте, не имея возможности продвинуться вперед и на десяток метров, веяло какой-то безнадегой. Даже недавний успех и занятие новой высоты не казались Керкланду значительными достижениями.[2] Погруженный в свои невеселые мысли, Англия даже не заметил, как на лице молодого солдата на мгновение отразилась мучительная борьба долга со здравым смыслом, но, переборов несколько нервную улыбку, он наконец доложил: - Пойманный немецкий дезертир на допросе сообщил, что противник в будущей атаке собирается использовать отравляющие вещества. - Химические снаряды для нас не новость[3], — Англия отмахнулся от сказанного подчиненным, как от чего-то несущественного и снова склонился над столом. Лежащие на нем карты и схемы совершенно точно не несли почти никакого тактического смысла, но Артуру нравилось иметь их в поле зрения. Так он чувствовал себя гораздо увереннее и потому всегда старался оставлять на своем рабочем столе изображение всего театра военных действий. Хотя в последнее время, к несчастью, поспевать за ними казалось все сложнее. Новые точки конфликта то и дело вспыхивали в самых отдаленных уголках мира. Отчасти он сам виноват в этом, успев построить столь обширную колониальную империю за последнее столетие. Впрочем, не только английский вклад в раздел сфер влияния оказался решающим. И глядя на эту штрихованную карту, Керкланд понимал, что меньше всего сейчас ему хочется слушать всякого рода бессмыслицы. Вряд ли после стольких месяцев ему хватит оптимизма, чтобы натянуто посмеяться над ними в своей излюбленной манере - Он говорит, что противник собирается распылить газ из баллонов, — счел своим долгом возразить докладчик, благоразумно держа при себе собственное мнение относительно этой не иначе как шутки. - Ты сам-то в это веришь? — Артур хмыкнул, отвлекаясь, и, недовольный, что тот продолжает столь бездарно тратить его свободное время, одарил солдата весьма красноречивым взглядом. — Это просто смешно. Даже заключенный в оболочку снаряда, газ продолжал оставаться палкой о двух концах, и слова беглого немца не заслуживали доверия хотя бы потому, что бесконтрольное использование такого оружия было либо самоубийственной глупостью, либо столь же бессмысленным безрассудством. Керкланд неохотно признавал, что его противник едва ли страдает тем или другим. - Не верю, сэр, — ответ был очевиден. Не в силах злиться, Англия только устало махнул рукой, молча разрешая идти. Вряд ли у солдата есть чего еще, что ему сообщить, если тот, разве что на секунду замешкавшись, начал свой доклад с этой небылицы. Невозможно даже представить, чтобы немцы действительно решились провести подобную операцию в полевых условиях, так что стоит сосредоточиться на более насущных задачах и вероятных сценариях. Пожалуй, только один человек рискнул бы отвлечь его в столь неподходящий момент. - Mon ami, я здесь, — Франциск невесело улыбнулся и, не спрашивая разрешения, зашел внутрь. Бесконечная усталость оставила свой глубокий след и на его всегда холеном лице. Непривычно коротко обрезанные и чуть сальные волосы растрепались от быстрой ходьбы, а на раскрасневшейся щеке снова сверкала свежая ссадина с корочкой засохшей крови. Наверное, ерунда, но Артур все равно едва ли мог заставить себя смотреть без жалости в лицо своему извечному оппоненту, а ныне союзнику. Всем сейчас приходилось нелегко, а Бонфуа особенно. Пожалуй, даже намного сложнее, чем Англии. Тому, по крайней мере, оставалось хотя бы тешить себя надеждой, что линия западного фронта никогда не затронет его родной остров. Француз же в этом отношении находился в положении гораздо худшем, вынужденный беспомощно наблюдать, как его страна делится окопами и траншеями на две неравные части. Впрочем, не он один. Артур быстро отвел взгляд, не позволяя жалости отразиться на лице. - Ты поздно, — вместо этого упрекнул он, стараясь говорить в своей излюбленной ехидной манере. Раньше Англия бы еще добавил какой-нибудь обидный комментарий про привычку француза часами прихорашиваться перед зеркалом, но сейчас проглотил любимое окончания, не желая расстраивать друга. Тот и так бодрился как мог, стараясь лишний раз не обращать внимания на свой потрепанный вид. - Будь ко мне снисходительнее, mon cher, — Франциск постарался беззаботно улыбнуться, подходя ближе. — Мне и так пришлось сменить мою любимую форму. Любовь к модной одежде в первые месяцы войны сыграла с Францией злую шутку: многим она стоила жизни. Лучшей мишени на поле боя и представить нельзя. Вовремя осознав, что время капризов прошло, Бонфуа был вынужден с тоской променять свою яркую сине-красную форму на менее заметный однотонный вариант[4]. Франциск по привычке попытался поцеловать англичанина, но тот остановил его не глядя, сдержанно пояснив: - Сейчас не время. - А когда время? — почти философски поинтересовался француз и, не в силах удержаться, кончиками пальцев погладил чужую щеку. — Мы торчим здесь уже много месяцев. Хотя он ранее потратил долгое время, пытаясь вымыть руки, кое-где под ногтями все равно осталась черная грязь, на которую противно даже смотреть. К сожалению, брезгливость — это не то качество, что они могут себе позволить. - Мы не можем сейчас развлекаться. Англия повернулся и, взяв Бонфуа за запястье, насильно отвел его руку от своего лица, стараясь не причинить боли. Тому и так постоянно доставалось. От проникновенного взгляда изумрудных глаз Франции на мгновение стало стыдно, и он безропотно прекратил свои попытки дотронуться до чужой щеки. - Ты совершенно прав, — вздохнув, Франциск с нежностью погладил запястье англичанина, не представляя, как еще выразить чувства. — Не знаю, что бы я без тебя делал. - То же, что и всегда, — по-доброму усмехнувшись, Англия беззлобно подколол своего старого знакомого, — стремительно удирал. Наверное, иногда слышать колкости друг от друга было им просто необходимо, чтобы хоть как-то взбодриться, вспоминая старые добрые времена. - Ты жесток, mon cher. Франция тоже скривил губы в усмешке и, закрыв глаза, на мгновение уткнулся лбом в чужое плечо, признавшись: - Иногда мне не хватает этого. - О чем ты? - Ты ведешь себя со мной, как с фарфоровой вазой, — то ли в шутку, то ли всерьез пожаловался француз, укоризненно смотря на друга. — Я крепче, чем ты думаешь. Не найдя, что ответить, Англия снова опустил взгляд, рассеянно постукивая пальцем по столу. Раздумывая над словами друга, он даже не заметил, что ноготь безотчетно уперся в черную стрелку на схеме. Артур внимательно рассматривал ее с самого утра, словно пытаясь испепелить взглядом, кажется, в любой момент готовый, что та вот-вот оживет и сама прорвет линию фронта. - Мы должны удержать этот рубеж ради сохранности портов[5], — вслух проговорил он, в сущности ни к кому не обращаясь. Все это было и без того очевидно. - Порты, — Франция изо всех сил постарался непринужденно рассмеяться, борясь с усталостью на лице, — кто бы мог подумать, что мы когда-нибудь будем защищать их вместе, правда же? Им обоим было что вспомнить и, несмотря на то, что хорошего в этих воспоминаниях было мало, где-то глубоко в душе они вместе дорожили ими. - То дела давно минувших дней, — Англия на мгновение приподнял уголки в улыбке - Ты прав, тогда все было намного проще. Франциск и сам толком не знал, почему говорит об всем с такой ностальгией. В войнах никогда нет ничего красивого, но в те времена, по крайней мере, никому и не снились столь жестокие и бесчеловечные методы их ведения, уже настолько приевшиеся, что стали чем-то обыденным. С грустью покачав головой, Бонфуа не сразу осознал чужие слова. - Мы были по разные стороны баррикад. Замолчав, Артур бросил короткий взгляд за спину и бесшумно вздохнул: их отношения тоже были намного проще. Ненавидеть друг друга — легко, а вот уважать, терпеть, стараться действовать сообща… Все это требовало невероятных усилий от них обоих и изматывало не меньше, чем атаки противника. Хотя ради общего успеха Англия был готов идти на компромиссы. - Крепостных стен, если быть точнее, — зачем-то уточнил Франциск, закрывая глаза. Он мечтал хоть на мгновения забыть об обстоятельствах, которые снова свели их вместе здесь и сейчас. У него было немного свободного времени, и Франция, кажется, и сам не знал, зачем пришел тратить его здесь, то ли желая обменяться с Артуром парой слов об их совместных планах, то ли просто посмотреть в его глаза, надеясь увидеть в них твердое обещание, что весь кошмар закончится уже очень скоро. Увы, сам он слишком хорошо понимал, что, вполне возможно, это еще только начало. Он остался еще ненадолго, чтобы выслушать мысли Англии о сложившейся ситуации и украдкой полюбоваться его сосредоточенным лицом, обсуждая планы на ближайшие дни. Если не обращать внимания на обстановку, можно было даже насладиться чужим обществом, позволив себе расслабиться ненадолго и немножко поддразнить англичанина, как в старые добрые времена. Наблюдая, как стрелки часов медленно подползают к двум часам, Франция наконец неохотно поднялся. - Мне пора, — он постарался ободряюще улыбнуться своему собеседнику, от всего сердца добавив. — Рад был увидеться. Англия только молча кивнул в ответ. Снова отпускать француза совершенно не хотелось, и Артуру все время казалось, что они до сих пор не успели поговорить о чем-то важном: он был готов придумать что угодно, вспомнить каждую мелочь, пусть даже не заслуживающую их внимания, чтобы найти благовидный предлог задержать друга хотя бы еще ненамного. Но Керкланд сдержался и, не глядя, сдержанно согласился: - Понимаю. Я тоже. Франция невесело улыбнулся, полностью разделяя чужие чувства, но тоже не говоря ничего вслух. Он только подошел совсем вплотную и, почти невесомо поцеловав англичанина на прощанье, ободряюще подмигнул тому как смог. Едва ли этот жест действительно мог хоть немного успокоить Англию, но тот предпочел сделать вид, что все в порядке, невольно касаясь своих губ кончиками пальцев, и снова окликнул Бонфуа только на пороге: - Эй, будь осторожнее. - Конечно, mon cher, а как же иначе? .. — Франциск постарался беззаботно улыбнуться и, шутливо отдав честь, направился обратно, неосознанно плетясь еле-еле. Он всегда расставался с товарищем по несчастью крайне неохотно.***
17:05 Ровно в пять часов где-то в отдалении загрохотали тяжелые гаубицы, и Англия, чувствуя, что что-то неладно, затаившись в одной из траншей, попытался в бинокль рассмотреть происходящее, почти лежа на земле. Ему осталось только с беспокойством наблюдать, едва морщась от звука ответных залпов. Артиллерия противника смолка почти сразу, но нехорошее предчувствие заставляло продолжать вглядываться в полоску ничейной земли перед его французскими союзниками. Дальше ничего было решительно не видно и, отвлекшись на мгновение, Артур машинально протер стекла рукавом, предполагая, что в спешке мог ненароком их заляпать. Ничего не изменилось: позиции противника были скрыты в поднимающейся над самой землей зеленоватой дымке, и Англии, как и многим другим свидетелям, оставалось только молча недоумевать о природе этого явления.***
17:07 - Вентили открыты, — доложили Германии, который предусмотрительно наблюдал за всем с возвышения. Он сдержанно кивнул в ответ и, дождавшись, когда солдат отвернется, быстро потер слезящиеся глаза, не желая показывать слабость. Средства защиты были далеко не совершенны и, должно быть, кто-то не слишком расторопный все равно успел глотнуть ядовитых паров, и теперь сам Людвиг чувствовал слабые симптомы отравления. Он считал это разумным риском и был заранее готов к чему-то подобному, проговорив подчиненному: - Передай, чтоб не стреляли. Огонь только по моей команде, — Германия нахмурился, не сумев избавиться от першения в своем голосе и, сдерживая сухой кашель, через силу закончил. — Наши залпы могут рассеять газ. Часто моргая, он, убедившись, что его команду бросились с рвением исполнять, снова посмотрел туда, где клубы желто-зеленого газа медленно стелились по земле по направлению ветра, постепенно рассеиваясь на воздухе. Все шло по плану. Подобравшись ближе к чужим позициям, газ, проникая во все щели и углубления, должен был заставить французов бежать сломя голову от ядовитого облака, стремительно отступая. Существенная их часть, вероятно, не сможет сделать даже этого и задохнется, отравившись хлором, так что наступающая следом немецкая пехота не встретит активного сопротивления. Предполагалось, что они смогут занять позиции без боя под прикрытием артиллерии, уничтожающей орудия противника.***
17:45 За приближающейся желтовато-зеленой дымкой Франция вместе с остальными наблюдал с любопытством и недоумением, пока не почувствовал, что воздух начинает нещадно, до слез, жечь глаза. Еще чуть позже до него до него донесся резкий, раздражающий запах. Не выдержав, Франциск зажмурился и громко чихнул, а потом еще раз и еще, не в состоянии это прекратить. Сопли лились из носа рекой, и ему ничего не оставалось, кроме как утереться рукавом, часто моргая. - Что за? .. — не успев закончить, Бонфуа судорожно закашлялся, слыша, как першит в горле и чувствуя противную горечь во рту. Протерев глаза, он с трудом заставил себя оглядеться вокруг, с ужасом осознавая, что это происходит не с ним одним. Люди вокруг него то и дело жмурились и рефлекторно дотрагивались до горла, заходясь в сухом кашле. От увиденного Францию замутило. Он резко тряхнул головой, пытаясь прийти в себя, но от этого стало только хуже: головокружение и резь в глазах заставили француза упасть на четвереньки, чувствуя предательскую слабость. Опершись руками о землю, он часто задышал, но быстрые глубокие вздохи не приносили облегчения, и Бонфуа оставалось только, закрыв глаза, слушать собственное свистящие дыхание, пытаясь подняться. Франция не имел не малейшего понятия, что происходит, и это пугало, заставляя сердце бешено биться о грудную клетку, а самого француза заходиться в непрекращающемся кашле, в кровь сдирая горло. Мерзкая слизь вылетала на изо рта вместе с ошметками чего-то красного, и он даже не видел, как воздух вокруг постепенно густеет, приобретая неестественный желтовато-зеленый оттенок, но на мгновение действительно испугался, что выплюнет на землю куски собственных легких, продолжая надрывно сотрясаться в бесплодных попытках откашляться. В рту скопилась вязкая слюна, но Франциск не мог даже как следует сглотнуть, изо всех сил прикусив губу. Прикрывая глаза и вытирая непроизвольно выступившие слезы, он, собрав всю волю в кулак, медленно выпрямился и, задыхаясь, побрел куда-то назад, едва ли замечая, что размазывает влажную грязь по своему лицу. Все больше людей вокруг него поступали точно так же, в панике бросая свои позиции, и, заходясь в мучительном кашле, стихийно отступали, падая на землю и пытаясь ползти дальше на коленях. От одного взгляда на эту картину Бонфуа замутило еще сильнее. Страдания своих товарищей он воспринимал куда острее, чем хотел бы, и теперь мечтал ослепнуть и оглохнуть — только бы не слышать этого непрекращающегося кашля и измученных стонов. Но ужасные звуки как назло только сильнее впивались в голову, вызывая невыносимую мигрень. А может, это тоже из-за газа, которого он вдоволь наглотался по глупости. Казалось, удушливый ядовитый запах заполонил собой все уголки сознания француза. Тот не мог думать ни о чем другом, чувствуя, как к горлу подступает тошнота. Кашель и слезы не прекращались ни на секунду, и Франциск едва разбирал куда идет, растирая грязными кулаками опухшие и покрасневшие глаза. Слишком поздно Франция осознал сущность желтовато-зеленого облака, плотной завесой окутавшего их позиции, и теперь ничего не мог сделать, не в силах даже посмотреть на ад вокруг сквозь слезы. Он был в состоянии только еле-еле переставлять ноги, опираясь на земляные стены и едва не падая на колени, словно груз чужих страданий с каждым шагом тянул его вниз. В один момент мир вокруг окончательно помутнел, и Франциск, пошатнувшись, снова упал на землю, в ужасе хватаясь за шею. Царапая и расчесывая покрасневшую кожу, он не мог заставить себя сделать ни единого вздоха — горло свело судорогой, и Бонфуа бился в панике, чувствуя, что задыхается, широко распахнув слезящиеся глаза. Он раз за разом беспомощно раскрывал рот, пытаясь вздохнуть, но только чувствовал, как тело скрутила невыносимая боль, не в силах даже закричать. Только спустя несколько секунд, показавшихся почти целой вечностью, француз, прекратив биться в судорогах, смог кое-как глотнуть показавшегося живительным воздуха, восстанавливая дыхание. Частое, поверхностное, оно постоянно прерывалось и пропадало на несколько секунд, словно Франция на некоторое время забывал, как дышать, но все же позволило ему снова подняться, цепляясь пальцами за что попало. Бонфуа едва был в состоянии бороться с головокружением, не замечая, как раз за разом погружает ногти во влажную почву — ему бы не хотелось знать, от чего. Грудь и горло нещадно болели, совсем лишая мужчину возможности соображать. Он мог только брести вперед, едва ли замечая, как задыхаются другие вокруг него. Кому-то везло, и они, отдышавшись, снова поднимались и продолжали идти, другие же так и оставались лежать на земле. Их пытались тащить, но толку от этого было немного. Те и без того были почти трупами, и присоединяться к их числу никому не хотелось. Где-то вдалеке, со стороны, откуда прилетело ядовитое облако, послышались выстрелы, и Франция, держась за ноющую грудь, попытался ускорить шаг. Он только один раз задумался, что едва ли газ сможет навредить ему еще больше, и тогда, может, стоит лечь на землю и переждать, пока желтоватый туман пройдет мимо, но тут же отогнал эти мысли прочь. Бонфуа знал, что не имеет никакого права здесь задерживаться: от одного человека все равно мало толку — разве что, может, только рассмешит врага своими бессмысленными попытками сопротивляться. Он понимал, что должен хотя бы выбраться и предупредить о ядовитом облаке всех остальных. В том числе Артура. Франциска мутило при одной мысли о том, что он опоздал с этим по меньшей мере на час.***
18:05 Наблюдая за неожиданно успешной атакой в бинокль, Германия в один момент, не сдержавшись, судорожно закашлялся, не в силах остановиться. Покачнувшись от внезапной слабости, он вынужденно оперся на вовремя подставленное кем-то плечо, на мгновение закрывая слезящиеся глаза. Сделав над собой усилие, немец снова выпрямился и, задержав дыхание, с каменным лицом выслушал донесение: - Французы отступают без сопротивления, но часть газового облака ветром отнесена на наши позиции. Об этом Людвиг уже догадался и сам, чувствуя себя не очень хорошо, хотя испытания несомненно оказались куда результативнее, чем он мог предполагать. Ради этого можно было потерпеть и небольшие издержки, слишком незначительные, чтобы расстроить его планы. - Выдайте солдатам больше защитных средств и уведите подальше от облака, — хриплым голосом приказал он и тут же снова сухо закашлялся, прикрывая рот рукой. От вопроса о его самочувствии Германия только отмахнулся, уверенный, что это вполне справедливая цена за полученное преимущество. Оставалось надеяться, что среди его людей не будет значительных потерь.***
18:27 Англия ни на миг не отрывал бинокль от лица, продолжая с напряжением вглядываться в желтовато-зеленое облако, окутавшее позиции союзников. Оттуда то и дело доносились звуки пальбы, и он слишком хорошо знал, что это не может означать ничего хорошего. От осознания этого где-то в животе Артура тугой беспокойной змеей вился страх, но он продолжал упрямо сжимать губы, стараясь не думать о том, что могло произойти. Ему уже донесли, что виной всему газ, и англичанину оставалось только клясть себя за то, что не послушал, не предупредил. Не счел важным, посчитав очередной небылицей… Скоро с той стороны показались люди, в которых с трудом узнавались солдаты французской армии. Они брели почти на ощупь, закрывая глаза, кашляя и спотыкаясь на ровном месте. Кто-то падал на колени, оставляя на земле пятна крови из старых ран и свежих ссадин, и даже Англия, который за столько лет, казалось, должен был привыкнуть ко всему, на мгновение зажмурился, чувствуя неконтролируемый ужас от одного взгляда на этих несчастных. Позади них газ уже рассеивался в воздухе, отнесенный переменившимся ветром в безопасном направлении. Кто-то уже поспешил на помощь французам, подхватывая под руки и помогая дойти, но Артур не мог заставить себя и сдвинуться с места, только продолжая вглядываться в нестройные шаткие человечески ряды, не отдавая себе отчета, что от напряжения до крови кусает губы. Наконец Англия увидел его и, не задумываясь, бросил бинокль, поспешив к тому, кого так долго выискивал среди жертв. Франциск, шатаясь, брел почти самым последнем, выглядя так, что краше и в гроб кладут. Его лицо было покрыто багровыми пятнами, а горло разодрано в кровь, словно тот пытался процарапать его насквозь. Слезы, кажется, непроизвольно текли по грязным щекам, и едва ли он видел что-либо дальше собственного носа, потому как только растерянно замотал головой, когда англичанин схватил друга и силой перекинул его руку через свое плечо, помогая идти. - Ар..тур? — от хриплого звука чужого голоса у Англии на мгновение защемило сердце, но тот постарался отогнать прочь неуместные мысли. Он должен оставаться в трезвом рассудке, несмотря ни на что. - Да, это я. Не говори много. Испытывая безумное облегчение, Франция безропотно позволил себя вести, с трудом выдавив из перехваченного спазмом горла: - Это газ. - Я знаю, — не отвлекаясь ни на мгновение, Англия почти тащил друга на себе, приказывая. — Молчи. Он изо всех сил надеялся, что с Бонфуа ничего серьезного, и, пытаясь убедить их обоих, что угрозы для его жизни нет, приволок француза к себе. Все же они не люди, хотя очень похожи на них почти во всем, так что у Керкланда были все основания считать, что для Франциска это отравление не смертельно Артур мог до самого конца говорить себе, что просто не желает загружать медсестер лишней работой: те и так уже сбились с ног, пытаясь оказать помощь пострадавшим, но в глубине души слишком хорошо знал, что никому не может доверить друга. Именно поэтому он, усадив француза на свой стул, собственноручно промыл его глаза струей чуть теплой воды и после заставил прополоскать горло слабым раствором питьевой соды, следя, чтобы тот не захлебнулся ненароком. На этом его медицинские знания закончились, и Артур присел на пол возле друга, с беспокойством заглядывая в его лицо. - Как ты? - Уже лучше. Глаза, горло… Да что там, все тело по-прежнему болело, и Франция едва нашел в себе силы приоткрыть опухшие веки, с трудом видя обеспокоенное лицо англичанина почти возле носа, но все же он не соврал. Франциску стало намного легче хотя бы оттого, что этот кошмар наконец-то закончился и теперь, как бы эгоистично все ни звучало, он нем позаботятся, как следует. Он только надеялся, что вскоре уже будет в норме, не испытывая желания становиться для приятеля обузой. - Уверен? Может, мне позвать медсестру? — Англия выпрямился, без боли не в силах и смотреть на несчастного француза. - Нет! — испугавшись, что Артур бросит его одного, тот, не отдавая себе отчета, схватил англичанина за руку, сорвавшись на хрип. От резкого движения тут же потемнело в глазах, но Франция усилием воли остался в сознании, умоляюще цепляясь за чужую руку. - Хорошо-хорошо. Англия аккуратно разжал побелевшие от напряжения пальцы, успокаивая француза, и только сейчас заметил кровь на его ладонях, с беспокойством уточняя: - Ты ранен? - Нет, кажется нет, — Бонфуа постарался глубоко вздохнуть с видимым трудом и перевел расфокусированный взгляд на свои руки. — Это не моя, наверное… Он не был в этом уверен, и Англия, не спрашивая разрешения, на всякий случай промыл спиртом чужие ладони, чтобы избежать инфекции. Те, впрочем, оказались почти целы, если не считать парочки ссадин. Вероятно, француз содрал кожу о камень при падении и теперь, после пережитого, даже не вздрогнул, чувствуя неприятное жжение. Не остановившись на этом, Керкланд помог другу снять грязную одежду и, выдав кое-что из собственного взамен, уложил в свою постель, готовый проигнорировать любые возможные возражения. Впрочем, их и не последовало. Измотанный до невозможности, Франция уснул почти сразу, как только мокрая от воды голова коснулась жесткой подушки, и Англия, посидев рядом еще немного, ушел, велев какому-то солдату найти медсестру и присмотреть за пострадавшим. Как бы трагичны ни были произошедшие ранее события, еще не все потеряно, и даже слепому очевидно, что у противника не так много свободных сил, чтобы вовремя занять образовавшийся прорыв. Возможно, если они поторопятся, то успеют заделать его уже к утру, сведя на нет все полученное немцами преимущество.***
19:42 Облако газа уже почти рассеялось, и территория просматривалась на километры вперед, но ночная мгла постепенно брала свое. Скоро совсем стемнеет, и Германия мог только хмуриться, сжимая пальцами бинокль: он совершенно четко понимал, что резервов не хватит, чтобы до наступления глубокой ночи занять освободившийся участок в прорванной линии фронта. Наступление пехоты оказалось крайне медленным, и неудивительно. Войска действительно не были соответствующе обучены для ведения боевых действий в таких условиях, и потому их мобильность во время газовой атаки оставляла желать лучшего. Ко всему прочему, многие заработали себе отравление легкой и средней тяжести. К счастью, о летальных исходах ничего не было известно, и не только пострадавшие, но и сам Людвиг чувствовал себя уже достаточно сносно, не испытывая никаких заметных последствий. К тому же, успех испытаний казался очевидным. Они продемонстрировали, что баллоны с газами, при условии соблюдения определенных предосторожностей, могут быть использованы в будущем во время более крупномасштабных операций. Результаты были ошеломительными, несмотря на то, что в испытаниях задействовали только часть общих запасов. - Целесообразно в ближайшее время ударить по местоположению канадских частей Британской армии, чтобы заставить их покинуть позиции и закрепить наше преимущество, — негромко заключил Людвиг, обращаясь к кому-то за своей спиной. - Вы рассчитываете повторить успех? - Маловероятно, — он покачал головой, — мы не сможем рассчитывать на фактор внезапности, но новое оружие в любом случае показало свою высокую эффективность. На мгновение обернувшись, Германия кивнул тем, кто отвечал за техническую подготовку триумфа, признавая их заслуги перед Империей.***
21:35 Англия устало отнял бинокль от лица, признавая поражение. Он безуспешно пытался разглядеть хоть что-нибудь в окутавшей все вокруг кромешной тьме, но был вынужден смириться с тем, что это просто бесполезно. Оставалось только верить, что где-то там сейчас вновь прибывшие войска и старые резервы старались изо всех сил хоть как-то закрыть брешь, спасая, казалось бы, уже безвыходное положение. - Видно что-нибудь? — спросил Франция, кутаясь в чужую форменную куртку: по вечерам здесь все еще чувствовалась прохлада, и он был благодарен, что Артур столь любезно одолжил ему свою. Бонфуа уже действительно стало значительно лучше, и он, чуть не поругавшись со всеми, все-таки вышел насладиться свежим воздухом вместе с другом. Обезболивающие сделали свое дело, и француз наконец-то мог дышать почти свободно, не заходясь в приступе удушающего кровавого кашля от любого неосторожного движения. Было видно с первого взгляда, что Франциск выглядел гораздо лучше, чем несколькими часами ранее, несмотря на жуткие мешки под глазами и устало опущенные уголки губ. В отличие от многих его товарищей, тому повезло оклематься достаточно быстро, но едва ли это могло быть достаточной причиной для радости. Ему становилось горько при одной мысли о том, сколько еще людей так и остались лежать на дне окопов, задохнувшись в облаке ядовитого газа. - Нет, — Артур устало покачал головой, отвлекая приятеля от невеселых мыслей, — слишком темно. Они помолчали немного, не зная, что еще сказать. Оба изо всех сил старались не думать о трагедии, но это удавалось из рук вон плохо: все вокруг как будто кричало во весь голос, напоминая о ней. - Ты предупредил Мэтью? — Франциск первым нервозно нарушил затянувшуюся паузу, к своему стыду вспомнив об этом только сейчас. Сдержанно кивнув в ответ, Англия поспешил успокоить своего собеседника: - Первым делом, — он действительно сообщил обо всем канадцу, как только выдалась свободная минутка, чтобы связаться с подопечным. — Он беспокоился о тебе. С облегчением улыбаясь, Франция на мгновение закрыл глаза, чувствуя душевное тепло при одной мысли о том, что Мэтью до сих пор заботится о его самочувствии. Они почти не имели возможности видеться, тем более наедине, и Бонфуа был счастлив осознавать, что их отношения ничуть не изменились за время, проведенное врозь, хотя канадец, наверное, имел все основания не очень-то жаловать своего экс-опекуна. - Я знаю. Он прелестный юноша, — наконец с нежностью произнес француз и тут же нахмурился, опечалено отводя взгляд. Сердце сжималось при одной мысли о том, что с его дорогим мальчиком тоже может случиться нечто подобное: Франция до сих пор содрогался, вспоминая пережитый ад. Одно лишь воспоминание об этом вызывало удушье, и Бонфуа слишком хорошо осознавал, что, в отличие от многих других и, наверное, даже от него самого, Мэтью точно не заслужил и сотой доли таких страданий. Переживая, Франция, кажется, и сам не заметил, что произнес свои мысли вслух: - Это слишком жестоко. - На войне всегда так, — эхом откликнулся Артур, покривив душой. — Либо ты, либо твой враг — третьего не дано. Он не считал себя примером для подражания, прекрасно отдавая отчет, что и сам часто применял бесчеловечные методы против своих врагов, действуя ничуть не лучше, но все же увиденное им сегодня потрясло англичанина до глубины души. Наверное, это было чересчур жестоко даже для него и пугало до дрожи в коленях. - Боюсь, если подобное станет обыденностью, то в один ужасный день может статься, что не останется уже никого. Посмотрев куда-то вдаль поверх головы собеседника, Франция только горько вздохнул, чувствуя, как кашель снова подступает к горлу, а Англия не нашелся, что ему ответить. Да и нужны ли слова, если Франциск всего лишь, ни на мгновение не задумавшись, в один момент озвучил их общие мысли?