Вечер

      После трудного рабочего дня идти быстро не хочется. Хочется прямо у печки лечь на лавочку и уснуть. И пусть лавочка твердая и спать на ней можно лишь в одной позе, зато идти никуда не нужно. А тут слякоть и дождь накрапывает. И ты идешь, уставший до одури, еле передвигая ноги почти на край города, чтобы в одиночестве поесть холодной пищи и лечь спать в супружескую постель, которая никогда не согревается теплом светлой любви. Домой не тянет. Там она опять не удостоит своим взглядом, отвернётся и будет ходить по дому, как привидение, делая вид, что меня не существует, или что я бесплатное приложение к дому, которое изредка спасает её от кошмаров. А если удостоит, то уж лучше грозным и обиженным, чём извиняющимся за всё, что произошло. За этот непонятный брак, испортивший ей жизнь, за свою преданную, как у собаки, мою любовь, за дом, в котором смех слышится только от её младшей сестры, за эту никчёмную игру и правила президента. За то, что в этом всём она винит себя и меня. Не тянет…но и тянет одновременно. Хочется сидеть у холста и рисовать ночами её, украдкой смотреть, как она перебирает ягоды, которые смогла собрать в лесу, видеть её смущённый взгляд, когда она понимает, что я наблюдаю за ней. Прижимать к себе ночами и знать, что в этот момент она только моя. Спасать от кошмаров, которые посещают её каждую ночь и слышать слова благодарности, и бывает, что за словами следует поцелуй, но он тут же забывается ей, лишь солнце покажет свои лучи. Но я до безумия рад этому. Неправильно всё сложилось. Должно было быть совершенно по-другому. Она должна была полюбить меня, я бы сделал ей предложение, девушка обязательно ответила бы мне согласием, мы сыграли бы свадьбу и жили бы долго и счастливо, насколько конечно можно в Дистрикте. А получилось… Когда президент поставил нас перед выбором: либо жить семьёй и не тужить, как только стукнет восемнадцать, либо здравствуй продажная жизнь победителей Голодных игр. Естественно, мы выбрали первое. Точнее, Китнисс выбрала, не дав мне и рта раскрыть. Видимо, в тот момент она думала больше о себе, чём обо мне. Ей даже в голову не приходило, что мне будет тошно от такого вот брака. В тот момент она заботилась только о себе. Так я думал. Позже выяснилось, что на её выбор повлияла угроза Сноу о немедленном уничтожении всех её родственников, включая незаменимого Хоторна. Моя родня, кстати, тоже там фигурировала. А после была свадьба! В тот день люди как-то приободрились, и по всему Дистрикту слышалась веселая музыка. Весь город радовался за нас, кроме нас самих. Китнисс выжимала из себя радость и счастье, я старался не показывать до боли разбитое сердце. Вроде держались мы молодцом. Нас поздравляли все, кто только хотел. И когда подошла Сей, я заметил, как лицо Китнисс, первый раз за вечер, произвело настоящую эмоцию. И как не странно, это были не слёзы. Улыбка. Она одарила улыбкой Сей, когда та, что-то прошептала ей на ухо. Её веселые светлые глаза посмотрели на меня, и тут же перекинулись на Сей. О чем они говорили, я так и не узнал. Хоторн же на свадьбу не явился. Китнисс ждала его, по ней было заметно. Но дружок-кузен не соизволил порадоваться за подругу. Я бы тоже не пришёл на его месте. В целом вышло неплохо — для Капитолия. Для меня и Китнисс — хуже некуда. Было ощущение, что на нас надели удавки и смотрят, кто же первый сойдет с дистанции. Но не всё было ужасно, и кое-что положительное было в этом дне. Наша первая брачная ночь. До сих пор не пойму, почему Китнисс согласилась? Я не настаивал и не уговаривал. Лишь просто поцеловал её тогда, как мне давно хотелось: в шею, постепенно спускаясь до плеча. И сразу же отстранился. Она, повернувшись ко мне, не дала мне уйти. Это была самая превосходная ночь в моей жизни. И больше мы интимом не занимались. Вот тебе, Пит, то ли благодарность за спасение на играх, то ли мучайся теперь до конца жизни, потому что ты этого больше не получишь. Как хочешь, так и понимай. Какой-то кнутовый пряник. А между прочим, такой вот пряник делает еще хуже. Каждую ночь я сгораю от возбуждения, переделав с ней в мыслях такое, о чём говорить стыдно. А она спит рядом и даже не подозревает об этом. Поднимаюсь на крыльцо. Вижу, что свет в гостиной горит. Значит, она дома. Открываю дверь, захожу. Только делаю шаг, после закрытия двери, как в коридор влетает Китнисс в голубом платье, бросает мне в руки какой-то предмет.       - Держи! Надевай! Я тут все вымыла, — и пулей влетает в гостиную. В руках у меня оказываются тапочки. Удивлённо смотрю то на них, то на место, где только что была жена. Что это сейчас было? Надеваю тапки и прохожу в гостиную. И на меня тут же веет уютом. На стенах висят фотографии, которые, по всей видимости нашла Китнисс. Тут несколько моих детских карточек с отцом и матерью; есть одна с братьями; всей четой Мелларков; тут же и семья Китнисс; она одна на луговине и с Прим. Над камином в самой большой рамке стоит наша свадебная фотография: нас тогда запечатлел Цинна.       - Вот здесь, — подает голос Китнисс, показывая на другую стену, — я хочу повесить одну из твоих картин. Думаю, лес подойдет. И несколько в коридоре. Как думаешь? Её серые глаза устремляются на меня. Я не знаю, что ответить. Она какая-то другая. Никогда меня так не встречала, никогда не говорила со мной таким сладким, родным голосом. Китнисс ожидает ответа, я лишь хлопаю глазами, пытаясь понять, что происходит? Не дожидаясь ответа, Эвердин, а точнее миссис Мелларк, говорит:       - Ну, потом обсудим, — тянет меня за рукав рубашки, приглашая за стол, который накрыт на двоих. Усадив меня во главе стола, она уходит на кухню. Я же щипаю себя за ногу. Больно — значит не сплю. Тогда что происходит? Почему она так себя ведет? Тут появляется Китнисс с блюдом на руках. Она ставит его на стол, подойдя к нему левым боком, и я замечаю, как она немного прислоняется ко мне. Быстро хватаю её за руку, она не ожидает этого, поэтому вздрагивает.       - К тебе Сноу заглядывал? — спрашиваю.       - Нет, — спокойно говорит она. — Почему это тебя интересует? Терпение надрывается, но я пытаюсь держаться.       - С чего бы вдруг такое поведение?       - А тебе не нравится? — с нажимом говорит она.       - Я просто не понимаю, почему? Два месяца ты меня игнорируешь, делаешь вид, что меня не существует. Живешь своим миром. А тут такая приветливая, ужин приготовила, чуть ли не целоваться лезешь. Если это такая тактика Сноу, говори сразу, мы же договорились об этом на туре. Я не хочу…не смогу стерпеть еще одну ложь с твоей стороны. Не нужно пичкать меня иллюзией и давать надежду. Но она молчит. Партизанка, блин. Нервно постукиваю по столу пальцами. Через время она начинает говорить.       - Я думала…хотела…сделать тебе приятное. Вся эта история вымотала нас, вывернула наизнанку и выкинула, как ни в чем не бывало. Всё, что я считала правильным, повернулось против меня. Никто не может меня понять, или просто побыть рядом. Мама так и не обращает на меня внимание, Прим пытается понять, но в том-то и дело, что только пытается. Она еще мала влезать в это болото. Гейл…- тут она затихает на минуту. Вижу, как она кусает губы, её лицо делается злым, и она с раздражением произносит. — Гейл считает меня предателем. Только почему, не могу понять. Наверное, потому что не пожертвовала жизнью на играх. Только ты со мной, — она смотрит на меня добрым взглядом, от которого злой пыл в моей душе гаснет и отдает место любви, — ты всегда рядом, даже когда я этого не хочу. Я только недавно поняла, как же ты страдал от моей заносчивости, от дурости. Мне так стыдно, — она скрывает своё лицо в ладонях. А я таю. Её слова разносят по мне тысячи салютов, которые взрываются наслаждением. Но я продолжаю делать невозмутимый вид, мне хочется услышать продолжение её монолога.       -Ты, Пит, как оказалось, самый родной. Больше у меня никого нет. И поэтому я тут ужин приготовила, постирала, убралась. Уюта навела. Потому что хочу, чтобы у нас получилась настоящая семья, где друг за друга горой, в огонь и в воду. Хочу узнать тебя получше, хочу, чтобы мы подружились. Стали, как брат и сестра. Ну опять двадцать пять! Не выдерживаю и говорю:       - Я не хочу быть твоим братом, — получилось слишком резко.       - Знаю, — тихо произносит она, устремляя глаза в тарелку. — Знаю, чего ты хочешь. И в этом проблема. Я не испытываю таких же чувств, как ты. Но это не значит, что я не смогу тебя полюбить. Просто мне нужно время. Тем более, что ты…- она опять запинается, начинает теребить в руках салфетку, — ты…мне нравишься. Очень… Её слова просто выстреливают мне в голову и, кажется, я её теряю. Она сказала, что я ей небезразличен, и что она может меня полюбить! Да лучшего в моей ситуации быть не могло! Хочется плясать от радости. На лице появляется улыбка. Китнисс с трудом поднимает на меня глаза. Какая же она стеснительная, когда доходит до обсуждения чувств.       - Коли так, тогда это не будет лишним, — говорю я, подаюсь вперед и целую девушку. Китнисс немного теряется, но сразу включается в процесс. Её губы мягкие и податливые, я каждой клеточкой чувствую, как ей приятно, и самое главное, как ей это нравится. А как мне это нравится! Желание бурлит в крови, добираясь до самых потаённых мест. Мы целуемся какое-то время, я сдерживаюсь, чтобы не натворить чего-нибудь преждевременного. Выберу тактику постепенного ухаживания.       - Так что ты там говорила про жаркое? — спрашиваю я, когда мы заканчиваем целоваться. Китнисс из смущенной девчонки сразу же превращается в домовитую хозяйку. Весь вечер мы сидим за столом и общаемся. Потихоньку узнаем друг друга, рассказывая забавные истории из своего детства. В этот вечер я впервые за всё время слышу её завораживающий смех и вижу прекрасную улыбку, по которой я соскучился. Теперь я точно знаю, что сделаю эту девушку самой счастливой несмотря ни на что.