Глава 7
7 февраля 2016 г. в 18:39
Возможно, я тогда всё слишком утрировал, но итог один тот же: я снова замкнулся в себе. Ал легко всё сгладил, когда до него дошла сама суть моего конфуза, отправил меня одеваться, обещая не подглядывать, и улыбался. Нет, не так, будто бы вот-вот заржёт, а по-доброму. Когда я вернулся во всём чёрном, как смерть, в длинных закатанных штанах и в футболке размером XXL, он не переставал со мной беседовать, особо не упоминая то, что произошло. Он был даже чересчур внимательным и разговорчивым, чем обычно. Видимо, понимал, как меня это задело. В первые дни я даже в душ идти не хотел, цепляясь за одежду всеми правдами и неправдами. Нагота меня пугает после всего. Я даже подумывал попросить Ала вправить мне мозги, но в последнее время мне кажется, что в этой квартире не мне одному нужен психолог, да или хотя бы просто друг. Мне хватало Ала во всех смыслах: он выслушивал меня, баловал, дурачился, обнимал, даже изредка целовал. Он заменял мне всех. И семью, и друзей… а о том, что, возможно, и роль моей половинки, я старался не думать. Эта тема для меня ещё более пугающая, чем обнажёнка. Но вот взамен я не мог дать ему ничего. Ясное осознание этого пришло мне в голову, когда я случайно наткнулся на его телефон. Я живу с ним, наверное, уже вторую неделю, а ему никто ни разу не позвонил, не заходил в гости, а также он всё чаще меня обнимал, всегда крепко и без стеснения — то ли хотел показать так, что мне нечего бояться, что я в безопасности, то ли просто ему было самому одиноко. И я решил попробовать стать и ему другом. Но столкнулся с тем, что я понятия не имел с чего начать. Я знаю, что зовут его Алан и что он, по его же словам, работает психологом. Что ещё я знаю о нём? И я решил поспрашивать, но кажется тогда я выбрал не самый удачный момент.
Он, по своему обыкновению, готовил. Получалось у него всегда вкусно, только вот с сахаром и солью был у него извечный косяк. Телек мы снова перетащили и поставили на подоконник, чтобы я мог составить ему компанию, хотя он и не настаивал. Я бесцельно перематывал каналы, пытаясь найти хоть что-то интересное днём в выходной, как увидел в его руках банку с белым сыпучим песком.
— Стоп! — заорал я во весь голос.
И не дожидаясь его вопроса, выхватил и посолил жидкую субстанцию в кастрюльке самостоятельно. Он лишь ухмыльнулся и отвесил галантный поклон. Ал всегда был с придурковатостями, но затем из телевизора донеслась какая-то песенка. Я не особо принял это во внимание, но затем заметил, как он нелепо замер вполоборота и уставился на экран. Он никогда не проявлял особо интереса к ящику, но тут конкретно завис. Я даже рукой у него перед лицом помахал, но он продолжал загипнотизировано смотреть какой-то момент из «Красавицы и чудовища». Я тогда перепугался за него и поспешил выключить телевизор, но отошёл он не сразу. Просто стоял всё это время и смотрел туда не моргая.
— Эй, ты в порядке? — спросил я, когда он растерянно захлопал глазами и сфокусировал свой взгляд на мне. — Тебе плохо? Может скорую или ещё чего?
Он что-то неразборчиво промычал и отвернулся к плите.
— Ал, — злобно прошипел я. — А ну, тварина, отвечай!
— Всё в порядке. Прости, что напугал, — тихо пробормотал он под нос.
Я немного растерялся и за неимением лучшего варианта снова врубил мультфильм «Красавица и чудовище». Он больше ничего не говорил, но то и дело поглядывал со всё таким же слегка растерянным видом. Тогда я предположил, что он его в детстве любил, и решил с этого и начать «знакомство». Но он грубо молчал, даже изредка шикал на меня, когда я становился слишком назойливым. Я пробовал у него хоть ещё что-то поспрашивать, помимо детства, но после этого он совсем закрылся. И вся наша идиллия покатилась к чертям. Неловкость в нашей тишине становилась ещё более напряжённой и давящей, поэтому я решил оставить его в покое и ушёл из кухни. В спальне я наткнулся на всё тот же сломанный стол, разбитый монитор и раскиданные тетради. Стоило навести порядок, ведь виновником этого погрома был я. Монитор я аккуратно отставил к стене, все осколки сложив на стуле «от телика». Сложить тетради по стопкам, даже сортируя по цветам, заняло слишком мало времени, но я успел приметить, что все они одинаковые: с пружинками по сорок восемь листов. Однотонные обложки были жёлтого, синего и всего лишь одна красного цвета. Я честно боролся со своим любопытством, но обида на Ала сослужила мне разрешением. Я взял одну из жёлтых, скорее всего, неосознанно ассоциируя с его глазами, но в ней не было ничего интересного. Даты, множество непонятных мудрёных словечек, но суть до меня дошла. Здесь он описывал свои наблюдения за пациентами. Интересное чтиво, но только с расшифровкой. Их было среди остальных больше всего. Отложив это на потом, я принялся за синие. Те же самые даты, но уже здесь не было мудрёного языка. Довольно просто и ясно. Я открыл середину тетради и принялся читать.
29.07.2013
Сегодня бабушке стало ещё хуже. Она старается не подавать виду, улыбается и по-прежнему учит меня жизни, но стоит мне отвернуться, как она сразу же горестно вздыхает. Пытается скрыть, что передвигаться ей даже по квартире уже тяжело. Но что хуже всего, это неизлечимо. Я взял отпуск, чтобы побыть с ней, ведь ей остались считанные недели. Так погано на душе, что хочется… всё то, что я терпеть не могу.
Нужно записать всё, хотя, как по мне, остальное значения не имеет.
Рыжик нашёлся, покоцаный, но живой. Старая пройдоха. Скоро, видимо, опять в соседнем дворе появятся рыжие котята.
И я снова расстался с очередной девушкой. Сколько, недели две? Почему-то они совсем не вызывают во мне ничего, только какая-то пустота внутри.
Ума не приложу, что мне делать, когда её не станет…
Это… Что же… Его дневники? Я начал как можно быстрее пролистывать, ища имена. Ведь в записях о пациентах он точно также выделял даты, а ещё всегда помечал имя пациента. Знаю, глупо подписывать свой дневник, но всё же. Он не пропускал ни дня. Хотя бы две строчки, но писал. А это ещё что? Были написаны две даты, а между ними всё перечеркано красным фломастером и слегка смят лист. В этом месте пропущено пол месяца? Всё-таки не такой уж он и педантичный. Но зачем же красным чиркать, словно психанувший ребёнок? Я покосился на загадочную красную тетрадь. Интересно, а сейчас он ведёт дневник? Может там и про меня что-то есть? Только я положил тетрадь на место и потянулся за другой, как Ал заговорил:
— Что ты делаешь?
— Мне скучно, — а ещё очень стыдно. Я ведь по сути роюсь в его личных вещах, но тем не менее подавлял свой вид нашкодившего котёнка, стараясь выглядеть как можно наглее и расслабленнее.
— Тебе нельзя это читать. Там дела моих пациентов, а это запрещено.
— Тогда зачем ты их хранишь?
— Чтобы не забыть. Кирс, прости меня за то, что не отвечал, — от меня не скрылось то, с какой лёгкостью он с серьёзного тона перешёл на виноватый.
— Ты не хочешь об этом говорить, так? — он кивнул. — Тогда ничего не поделаешь. И тетради я больше трогать не буду, можешь не волноваться об этом. Я просто их разложил по цветам, вот и всё.
— Кирс, — я поднялся, когда он схватил меня за руки, придерживая лишь за кончики пальцев, и прижался лбом к моему. Он не смотрел мне в глаза, но его веки подрагивали. — Я не против твоего интереса ко мне, но я не хочу о себе говорить. Мне просто нечего тебе рассказать. Кирс, я сам тебе откроюсь, только постепенно. Не нужно ничего спрашивать и искать. У меня нет никаких страшных секретов или ещё чего. Ты ведь мне веришь?
— Верю, — на автомате ляпнул я.
— Тогда просто подожди, — он провёл кончиком носа по моему и слегка потёрся им. Это движение было настолько трогательным и интимным одновременно, что я весь покраснел до ушей. Но отвлекла меня от этого его лёгкая дрожь в руках. Он чем-то обеспокоен. И у него, скорее всего, никого нет кроме меня. Впервые я сам его обнял, обхватил его за талию и прижал к себе. Почему-то именно такому Алу я верил больше. Наверное потому, что нормальные люди не могут просто так подбирать людей и постоянно улыбаться, поддерживать и обнимать их каждый день. А вот одинокие — вполне.