У меня два отца. А у вас?

Крыша была отвратнейшая. На бетонном грязном полу валялись бутылки и пивные банки, окурки, баллоны из-под краски для граффити, осколки тут и там. Наверное, если хорошенько порыться, то можно найти и одноразовые шприцы, и гандоны. А еще разбитые надежды, пыль возвышенных чувств и засохшую кровь. Тут даже стоял рядом с лестницей, прислоненный спинкой к невысокой стенке трахательный диван, который постоянно пользовала «золотая» молодежь нашего района. Он был когда-то бордовым и «замшевым», а сейчас у одного края торчала вырвавшаяся на свободу пружина, сам он был засален и вытерт, а вместо красного его можно было бы назвать черно-коричневым. Иногда на нем появлялись простыни. Обычная крыша девятиэтажки. Таких миллион по Москве. И… Я вот сейчас стою на самом краю. И думаю, что вся моя жизнь — похожа на эту самую крышу. С кучей говна, продавленным диваном и битым разноцветным стеклом бутылок. Внизу осенний ветер заставляет опавшие листья танцевать твист. Внизу — оголившие свои уродливые, узловатые как старушечьи пальцы ветви деревья. Они — безмолвные свидетели…многому. Они живут в этом дворе уже много-много лет. И видели много-много. И меня видели. Как я открыл дверь подъезда, зная, что там нет домофона вовсе — редкость для столицы, наверное. Входная деревянная дверь грохнулась об стену и резко закрылась, а я, прыгая через ступеньку, побежал наверх. Мне не хотелось ничего тогда. Было гадко. А, нет, вру. Хотелось. Заорать на весь мир «за что?!». Или что-то вроде этого. И… Я даже не ненавидел. Внутри все перегорело. А кого ненавидеть-то? Своего отца? За что? Что вырастил меня? Что сделал человеком? Дал возможность получить хорошее образование? За то, что мой отец спит с мужиками? За то, что я считаю лет с десяти, после того, как от нас ушла мама, что у меня два папы? Папа Миша и дядя Слава? За что ненавидеть?! За что?! Голова идет кругом. Я слышу как в висках стучит прилившая кровь. Я разъярен и хочется нарваться на хорошую драку. Из-за того, что у меня такая «не такая» семья, моя девушка меня бросила. Я люблю ее. А она, познакомив меня со своими родителями, захотела познакомиться с моими. Я привел ее домой… Мы даже поужинали все вместе. Она мило улыбалась и держала меня за руку. А на следующий день она устроила скандал, разревелась и, дав мне пощечину, бросила меня. Я тогда так и стоял, на улице, уронив на мокрый асфальт сумку с книгами. Стоял и смотрел ей в след. Она рассказала об этом в институте. Сначала своей подруге, та другой девчонке. Через пару часов об этом знал весь мой поток. Я не знал куда мне девать глаза, потому что я… В их глазах был тоже такой «не такой» как все, что… Со мной даже за одной партой в лектории никто не сидел. Да за какой партой, на одном ряду со мной. И косились так, будто я прямо сейчас поймаю кого-то и выебу в жопу. На переменах между парами кто-то обязательно начинал подшучивать. И с невинных, шуточки переходили на неприкрытое издевательство. А тогда я срывался и начиналась драка. Потому что мне срать, с кем спит мой отец. Он от этого не перестает быть моим отцом. Хорошим человеком. Он не перестает быть человеком, которого я уважаю. Один раз нашу драку разнимала декан. Всем зачинщикам — строгий выговор. Нам пригрозили отчислением за рецидив. Теперь эти суки караулили меня за оградой институтской территории. У выхода. А я… Шел. Стиснув зубы, заткнув уши наушниками. Просто шел, не обращая внимания на то, что мне под ноги плюют. Однажды, одна девочка, первокурсница, подошла ко мне и долго разговаривала со мной. Все пыталась узнать про мое детство. Когда я напрямую спросил ее, мол, зачем тебе это, она ответила, что хочет знать, не подвергался ли я насилию со стороны отца. Или… Второго отца. На мой скептический взгляд, она уточнила: сексуальному насилию. Я хотел ее ударить. А потом… Как-то стало похуй. На всех. И я пришел на крышу. Чтобы сделать это. Знаете, нужно не бояться сделать первый шаг. Чтобы познакомиться с понравившейся девушкой. Чтобы протянуть руку помощи. Чтобы подружиться с человеком. Чтобы… Я шагнул. Навстречу прелым осенним листьям, которые танцуют твист в холодном осеннем ветру. Он же, возможно, подхватит мою предсмертную записку. В ней немного. Одна строчка. «У меня два отца. А у вас? …» Расправленная бумажка в клеточку, вырванная из моей блочной тетради для конспектов наколота на выпрямленную пружину «трахательного» дивана. И ей действительно играет ветер… А я уже лечу, расправив руки и крича от страха. Храбрости хватило только на шаг. Дальше — страшно. И неотвратимо. Люди, они такие…