Ты мне больше не брат! Ты мне больше...

Убить Поттера хотелось неимоверно. Хотя бы для того, чтобы освободить половину своей души. Не, я вызнавал когда-то у любившего меня до одури профессора Слизнорта о том, что это такое, но… Информация, узнанная от него, меня малость не вдохновила. Я поклялся себе, что никогда ничего подобного делать не стану. Мне было нужно подстраховаться, для того, чтобы в случае чего, нужным людям все же удалось продолжить мое дело. А если бы во главе них, стоял я, то все шло бы как по маслу. Нужно было только осуществить такой вариант, чтобы я… Мог вернуться. Я знал, при этом хорошо, что за мной ведется охота. Меня хотели изжить со свету, сломить, сгноить в застенках Азкабана. Убить, в конце концов, объявив чуть ли не похитителем младенцев, извращенцем, садистом… Хотя, садизм… Возможно, обвинение и обосновано. Я специально придумал метки. Змей, вьющийся вокруг черепа. Черное, неизгладимое пятно на запястье. И боль, с которой эта метка появлялась, была своего рода испытанием. Не ради забавы это делали. Я не держал никого насильно, но в тех, кто оставался, должен был быть уверен абсолютно. Измена – то, чего в моих рядах быть не должно было никогда. Меня и моих последователей, особенно ближний круг везде объявили персонами нон-грата. И тогда нам пришлось одеть безликие мантии и маски. Чтобы никто не смел показывать на нас пальцем. Я сам — не боялся. Я всегда готов был принять удар на себя. И не прятался за черненой медью личины. Мои убеждения и проекты реформ… Немного не устраивают министра Магии и главу Визенгамота. Как же, ведь они — самые влиятельные личности в магической Британии, они подмяли под себя практически всех, они гребут лопатой деньги, славу и магические силы. И если можно было бы закрыть газа на первые два фактора, то третий… Сквибов начало рождаться все больше и больше, сами маги начинали слабеть. И это только лет за пятнадцать подобной расстановки сил. Что с этим делать… Никто якобы не знал. Хотя господа маги забыли богов, больше не приносили им жертвы, не устраивали празднеств и не возносили им восхвалений и молитв. Маги поверили в свое всесилие и отвернулись от природы самой Магии. Мерлин, Моргана… Эти имена стали ругательствами, хотя когда-то их почитали и боялись лишний раз упомянуть. Маги начали вырождаться. Вместо того, чтобы обучать маглорожденных отдельно, преподавая им азы, которых знать они не могли, их сразу запихивали на первый курс школы, заставляя буквально сгибаться под грузом тех книг, что приходилось читать, чтобы на уроках понимать хоть отдаленно о чем идет речь. А еще… Я никогда не забуду своего детства. И отца-маггла, который дал мне имя, которое вскоре я смог возненавидеть. Впрочем, как и самого отца. Я ненавидел его за все: за то, что он избивал мою мать. За то, что презирал меня. За то, что, в конце концов, отдал меня в детский дом. Пожалуй, этот и только этот человек достоин моей ненависти. А не потерявшийся в жизни мальчишка. По сути, он такой же как и я. Только глаза другие. А еще в нем часть моей души. Половина. Когда-то я пришел в его дом. Под покровом ночи. Хотел… Поговорить. Нет, правда. Ни я, ни мои последователи практически никогда не убивали. Только если в целях самообороны. Мы цели себе ставили политические, а их лучше не добиваться так, чтобы оставался кровавый след позади. И руки… Они должны быть чисты. Иначе, в чем наше отличие от… Нас там уже ждали. И то, что это была ловушка, означало только то, что в моих рядах обосновался предатель. Кто — тоже не составило труда узнать. Питер Петигрю сам выдал себя, бросившись к Дамблдору под защиту, едва все началось. А потом, я заметил, как в глазах Джеймса Поттера начало зарождаться понимание происходящего. Он смотрел на директора Хогвартса и не мог поверить в происходящее. А он самозабвенно пытался убить меня, посылая проклятья, не брезгуя так порицаемой им черной магией. Ха! Я уже начал было отступать, как… Дамблдор не поскупился на пару смертельных проклятий в сторону родителей несчастного ребенка. А потом… Не знаю. Вроде бы, я хотел прикрыть собой ребенка, который огромными от ужаса глазами следил за происходящим из своей детской кроватки, то ли еще что… Это же ребенок! Как они могут! Но факт есть факт. Я… Меня отбросило так, словно я нарвался на сильнейший ступерфай. И стало… Больно. Очень. Словно меня всего вывернули наизнанку и ошпарили оголенные внутренности кислотой. Я кричал, выгибался и царапал свою грудь, разрывая в клочья мантию и сюртук… Больно везде, но особенно болит сердце. И каждый вздох — боль концентрированная, выпаренная и сгущенная до состояния эссенции. Невыносимо. И никто не знает, должен ли был я выжить… Но выжил. Потом, когда понял, где я и что я… Было несколько поздно. На целых десять лет поздно. Я очнулся все в том же доме, где и прошли события того вечера. Только вместо дома — развалины. И ветер гуляет, занося снег в заброшенную и, явно тронутую пожаром, детскую комнату. Я ослаб. Просто невыносимо ослаб. И… Именно поэтому не сразу понял, что чувствую что-то странное. Словно, кто-то поделил меня напополам. И вынул частичку души и сердца. Присвоил себе. И это тоже было больно. Моя палочка куда-то пропала, легкая темная мантия, изорванная мной же, не защищала от холода. Но я решил сделать то, что следовало. Я прикоснулся указательным и средним пальцами к своей метке. — Морсмодре! — и легкая, по сравнению с пережитым, вспышка боли полоснула меня по руке. И… И они пришли ко мне. Приползли на коленях, плача от того, что рады видеть меня. Рады слышать. Рады вновь надеяться… Они пережили много. Даже слишком. За время моего отсутствия, так и не сломав министерскую систему и не пробив твердые лбы заседающих там баранов. Но… Я все понимаю. Это сложно сделать. Тем более, без меня. Они думали, я умер. Я… Тоже так думал. Пока мне не донесли о неком Гарри Поттере. И, тогда я подумал, что его я ненавижу практически так же, как и своего отца. А потом, со временем, проведенным за слежкой, понял, что нет. Я бы… Назвал его своим братом. А еще, я понял, что со мной произошло. От светлейшего и праведнейшего мага я не мог ожидать такого. Но… Факт остается фактом. Эта мразь расколола мою душу на две части. Один во мне, другой… Кто он мне? Брат? Сын? Мальчик, случайно, по глупости и самонадеянности «величайшего светлого мага» разделивший со мной мою судьбу? Он враг мне или друг? .. Я долго думал над этим. Взвешивал все варианты и все отчетливее и отчетливее понимал, что мы не сможем жить, не пересекаясь друг с другом. Точнее сможем, но тогда я… Перестану быть собой. Сойду с ума, превращусь в то, что потом придется убивать, словно взбесившуюся собачонку. Не хочу. Я долго думал, как проверить мальчишку. Как понять, что он из себя представляет. Понял только когда наткнулся на собственный школьный дневник. Там — ничего необычного. Пара жалоб на преподавателей, расписание занятий, почеркушки, наброски заклинаний… Ну, и, конечно же, беседа с самим собой, которая когда-то так меня забавляла. А что, если… И чары послушно впитывались в бумагу, освобождая ее от моих каракулей и зарисовочек, бумага вновь становилась новой, так и манящей, чтобы на ней поставили жирную кляксу. А потом написали бы. Люциус, один из моих приближенных, осторожно подкинул получившуюся у меня прелесть мальчишке, когда тот был в косом переулке. И я едва дождался корявого «Привет», проявившегося на куске пергамента, что я зачаровал для обратной связи. Это его «Привет» откликнулось неуверенным, еще мальчишеским голосом в моей голове. И… Я улыбнулся. Пожалуй, впервые за долгое время. Поттер оказался забавным мальчишкой. Он… Так искренне верил мне. И рассказывал все-все. Даже то, что я бы предпочел не знать. О своем детстве, проведенном у маггловской тетушки, о своих достижениях — он уже мог сносно читать руны и даже применять манящие чары! Да те, кто жил в нормальных магических семьях, такое могли лет с пяти. Естественно, пользуясь незарегистрированными палочками. Я… Я все больше и больше проникался к этому мальчишке симпатией. И… Как-то случайно вышло, что начал называть его своим братом. Начал учить его тому, что знал сам. Разговаривать с ним было интересно и… Даже естественно. Словно мы даже эмоции друг друга могли чувствовать. Да, пожалуй, самые сильные, но могли же! А потом, я признался ему, кто я есть. И этот стервец не отвечал мне почти две недели. Я уже было подумал, что все своими же руками и испортил. Что не надо было говорить ему пока что. Что тайна и есть тайна. Но, видно, я не учел того, что его тоже тянуло ко мне. И общение со мной выработалось у него в некую потребность. Ха! Когда он вновь написал… Я даже не прочел ничего толком. Хотя он писал и писал, кажется, даже на пергаменте моем не поместилось всего — строчки были прижимистые, корявые и волнистые, они все появлялись и появлялись… А я уже готовил потрключ до Хогсмида. Хотелось увидеть этого мальчишку. Посмотреть в его глаза. Обнять и назвать братом. Вслух. Единственное, что я написал ему — размытая подсказка о том, где он должен меня найти. Он знает. И сможет. Я не сомневался в положительном исходе этого нашего маленького приключения. Ведь даже о том, что он умеет общаться «со змейками», мальчишка мне выболтал чуть ли не с самого начала нашего общения. На это я тогда разозлился сильно — как можно такими сведениями разбрасываться и посвящать в такие тайны непойми кого?! Но Гарри отвертелся тогда, сказав, что мне почему-то хочется доверять. И я не поверил, просто закрыв на эту оплошность глаза, но информацию к сведению принял. И именно поэтому не сомневался, что мальчишка откроет Тайную комнату. А я буду ждать его там. Столько, сколько понадобится. Правда, пришлось помочь ему и натравить василиска на некоторых обитателей школы чародейства и волшебства… Чтобы те не мешались под ногами и не спрашивали лишнего. И не рассказывали лишнего. Директору. Тот почуял что-то неладное, творившееся с «национальным героем», но виду не подал. Ведь подтвердить этого не мог. Хотя… Нет. Не мог. Абсолютно точно. * * * Когда василиск забеспокоился, услышав робкие, крадущиеся шаги, я широко улыбнулся и пошел навстречу. — Ты… Ты все же пришел. И разгадал мою тайну, Гарри… — может, не надо было называть его по имени. А, может, не стоило так быстро начинать диалог… Не знаю. Но, меня буквально обдало волной паники. — Тебе нужно уходить отсюда! Как можно скорее уходить! Василиск… Если услышишь шорох, не оборачивайся только… И глаза лучше держать закрытыми. Я не выдержал и расхохотался. Нет, правда. Он хочет уберечь меня от того, кого я сам же и призывал, чтобы служил мне. Хотя… Мальчишке лучше об этом не знать. Пока что. — Я знаю. Но… Змей уполз пока что. И у нас есть немного времени… Я, признаться, хотел услышать твой голос, — улыбаюсь, смотря на него. Щуплый мальчишка, одетый даже не в мантию — в растянутый крупной и небрежной вязки свитер и почти износившиеся и выцветшие джинсы. Даже в приюте мне доставались вещи получше. Хотя… Это его не портило. Какая разница, во что он одет? Это не важно. Важно то, что он думает. И как он думает. И… Чем. — Я тоже, — кажется, Гарри смутился. Но, все же, пересилил себя и шагнул ко мне, протягивая слегка подрагивающую тонкую ладонь для рукопожатия. И я не стал отказывать ему в этой малости. — Хотелось взглянуть, как выглядит тот, кого называю братом, вот и… — он пробормотал это едва слышно, но у меня чуткий слух. — Что-то не так? — приподнимаю бровь и скрещиваю на груди руки. — Нет-нет, все так… Просто я бы все же предпочел уйти отсюда, — он вздыхает и оглядывается. Его глаза — зеленые-зеленые. Как та самая вспышка, тогда, в его доме. — Не волнуйся. Тут мы в полной безопасности. А иначе, Дамблдор узнает обо мне. А это не может кончиться ничем хорошим, как ты понимаешь… — Знаешь… Я… Я вспомнил, — он потупился и обнял себя руками. И, кажется, я не хочу понимать, что он вспомнил. И как. — Что же, Гарри? Ты можешь мне рассказать об этом, не бойся, — и все же, кажется, ему будет легче, если бы он выговорился. А он подходит ко мне и обнимает. Я несколько выше его, но сейчас это не важно. Его колотит. Боги, мальчишка же совсем… Ему плохо. От осознания или от самого воспоминания? Я обнимаю его в ответ, глажу по спине и чувствую, что он начинает всхлипывать. — Это же ты тогда… А директор… Но… Почему? — Вспомни о чем мы с тобой говорили, малыш… Не надо плакать, утраченного не вернуть слезами. Можно только предотвратить подобное, но не более… Не плачь, успокойся. Я тут, рядом. И никому не позволю тебя обидеть. — Даже василиску? — этот вопрос вызывает у меня грустную улыбку. — Даже василиску! — заверяю его, а сам обнимаю его еще крепче. Хорошо, что он пока только догадывается, что существуют на свете твари поопасней василиска. И что с ними нельзя договориться, только лишь благодаря владению парселтангом. — Спасибо! — он всхлипнул теперь уже в открытую и я не выдержал. Поднял его голову за подбородок, сам склоняясь к его лицу. Все же душа должна быть едина. И, кажется, неразлучна. Что-то шибает мне в голову, словно хорошая порция огневиски. Натощак. Ха! Все, что я успеваю сказать, оформляя аморфные и разбегающиеся от меня самого мысли, так это хриплое, с придыханием выдавленное из себя признание: — Ты мне больше не брат… Ты мне больше… Целовать этого мальчишку странно. С одной стороны, совесть щекочет, говоря о том, что по сути, мальчишка является мне чем-то средним между сыном и братом. И еще слишком мал для подобного. И что не время и не место. И мы едва увидели друг друга. И, что он еще не развит для того, чего мне обязательно захочется после. Хотя… Да. Захочется. Потому, что даже целовать его — сладко. Так, что хочется закрыть глаза, как будто следуя его совету, остерегаясь приближения василиска. И целовать-целовать-целовать. Он невинен, пока что слаб и наивен не в меру. Но все это — вопрос времени. Осознание собственной ответственности за него оседает горьким привкусом на языке, когда я разрываю по сути своей, еще невинный поцелуй. И смотрю в изумленные зеленые глаза, спрятанные за круглыми очками. Кажется, эти стекла только добавляют его взгляду ошеломленности. И именно поэтому, я целую его еще раз. Уже грубее, заставляя подчиниться и открыть рот, впуская меня и тем самым давая позволение на то, чтобы я начал ласкать его. Знаете… Мы целовались долго. Позабыв о том, что где-то тут шелестит своей чешуей василиск, переползая из одной трубы в другую, позабыв, что мальчику могут хватиться в школе. Забывая о том, что в Тайной комнате холодно и промозгло из-за водоема, что лениво облизывает гранитные плиты поста, ведущего гигантской голове Слизерина прямо в пасть. А потом, просто сидели обнявшись. На полу. Греясь теплом друг друга и думая каждый о своем. Но оба мы — готов поспорить на что угодно! — чувствовали себя так, будто наконец-то наши то, чего нам не хватало долгое время. Ну да, конечно же. «Что-то». Хотя, Гарри лучше об этом не знать никогда. Он поймет. И, наверное, даже простит. И меня, и всех, кто причастен к этому. Но я не хочу такого. Пусть просто улыбается уголками губ и неосознанно льнет ко мне еще ближе, обнимая. \\что-то даже у меня розовые сопли из ушей полезли\\