Уходи

— Уходи. Я больше не люблю тебя. Не хочу. Я вообще ничего не хочу, — он не смотрел мне в глаза. Впрочем, и я не хотел их видеть. Пока что. Хотя бы потому, что боялся поймать Этот взгляд. Когда он — не он… — Почему? — вздыхаю и все же передумываю снимать кроссовки. Мало ли что… — Кризис среднего возраста? — он передразнивает меня и, кажется, улыбается. Вот сучка! — Еще скажи, что вернешься к жене и детям, — если учесть, что она сама от него сбежала, собрав все манатки, обнеся квартиру… После третьего приступа. — Возможно… Просто уходи. — Я… — да я не знаю, что сказать! — Уходи, — упертая дрянь. — Я останусь, —, но я не хуже! — Зачем? — Это наша квартира. Мы купили ее вскладчину, забыл? — цепляюсь за первый попавшийся предлог. Если сейчас заговорить о любви — будет только хуже. — И что? — Если я уйду, ты напьешься, — и это правда. Отчасти… — И что? — Я слишком к тебе привык. Даже к тому срачу, что ты устраиваешь в спальне, к разбросанным по квартире пивным банкам и… — И что? — сука! — Я не хочу уходить. Я бы понял, если бы ты нашел себе еще кого-то. Я бы понял, если бы я дал тебе повод для разрыва. Я бы много чего понял бы, но этого — не понимаю, — и это тоже правда. Я не должен оставлять его дома одного. Надолго. Иначе… — И что? Что дальше? Я не хочу тебя видеть. Возьми деньги, сними хату. А я продам эту. Отдам вложенные. Отвыкнешь от моих, так тебя бесящих привычек. Найдешь себе другого ёбыря… Он заткнулся, рвано выдохнув. Потому что я со всей дури вмазал ему по роже. Не выдержал. Не смог сдержаться. Кажется, судя по хрусту и тому, как саднил после удара кулак, выбил зуб. Ну, или, на крайний случай, разбил губу. Завтра он будет меня спрашивать, что с этим делать. И как ему идти на работу, таким красавцем. Но это все завтра. Сейчас… — Ты мудак, — я констатировал факт, но он все равно смотрел на меня так, словно я спросил его об очевидном. — Разочаруйся уже во мне, детка. Я не твой карамельный принц из пряничного домика, — как же он прав! До принца из сказки, ему тянуть и тянуть. Но… Кто сказал, что все сказки — идеальные? — Ты — это ты. И нахер мне сдался какой-то принц! — Убирайся отсюда! Просто уйди. Пока я не измордовал тебя так, что ходить не сможешь… Я смотрел ему в глаза долго. Словно надеялся там что-то рассмотреть. Кроме той серости и поволоки. Кроме тонкой грани безумия, которую он уже перешагнул. Давно. Именно поэтому, его бросила жена. Именно поэтому, я боюсь оставлять его в таких случаях. И именно поэтому, в таких случаях, с ним лучше не спорить. Однажды он уже кинулся на меня с ножом. И мне было ну совсем не весело. Когда накладывали пять швов. В травмпункте. Я смотрел в его глаза… А потом просто хлопнул дверью. Ушел. В чем был. Даже не надев куртку. Просто, потому что… Ничего не хотелось. Я брел по таким знакомым улочкам, глупо улыбался уже совсем по-весеннему теплым солнечным лучам, перепрыгивал лужи, что стекали из-под черных глыб сугробов, вдыхал умопомрачительно вкусный весенний воздух… А внутри… Как в той песне: мое сердце остановилось, мое сердце замерло. Почему все вышло так? Почему он… Опять. Иногда я задаюсь вопросом: зачем я подписался на все это? Зачем я нянчусь с ним, как с малым дитем? Почему не повел в клинику? Почему… Хер знает. Я с ним просто потому, что я с ним. Потому что мне не хватает разбросанного по всей квартире говна, его пения в душе. И зычного храпа по ночам. Как дошел до такого… Не хочу думать. Ведь вчера еще, все было хорошо. Мы спокойно поужинали, заполировав макароны с сыром баночкой «Лёвенбрау», мы завалились на скрипучий диван и пялились в экран телика почти до ночи, смотря очередной сериальчик про криминальные элементы. Пока он не начал поглаживать меня по колену. А потом мы целовались. Как школьники. Долго. До саднящих губ. И грубовато ласкали друг друга. Так и не раздевшись. И без слов. И так же без слов он перегнул меня через подлокотник этого несчастного дивана, приспустил домашние шорты вместе с так раздражающими его ярко-зелеными боксерами и без подготовки, на сухую, вставил мне. По самые яйца. Резко и почти жестоко. Заставив меня вскрикнуть и вцепиться в дерматиновую обивку зубами. Даром, что там я был не шибко узким: задницу все равно неприятно жгло. А он рычал, кусался и втрахивал меня в гребаный скрипучий диван. Не заботясь обо мне. Не делая ничего, чтобы приласкать меня. Так что, рука моя была мне в помощь. И черт бы с ней… Я не сопротивлялся ни грубым толчкам, ни укусам. Не пытался заставить его заткнуться и не произносить тех пошлых словечек, что так часто заставляли меня стыдиться своего же тела. Так хорошо разработанного. Им. Просто тихо постанывал и не смел сопротивляться. Пусть. Пока что, я хочу одного — пройтись и подумать. Надо всем. Над сложившейся ситуацией. Над тем, что надо будет делать. Я… Я вернусь. К вечеру. Чтобы поговорить с ним еще раз. Чтобы еще раз посмотреть ему в глаза. Вечером. Поздно. Когда на улице станет совсем холодно. И наутро я обязательно проснусь с соплями и кашлем. И температурой. А он будет бегать вокруг меня, пытаясь лечить, пичкая тоннами таблеток, возьмет отгул на работе и уберет бардак в спальне. И все будет хорошо. И он будет смотреть на меня, как побитая собака. Хотя, в этот раз, его образ будет дополнен и правдоподобен. И все будет хорошо. До очередного приступа. До очередной спонтанной вспышки. И тогда опять придется откачивать его. Поливать холодным душем и уговаривать не бухать. И терпеть. И ждать. Осознавать, что не столько любишь этого человека, сколько ответственен за него. Самое худшее, что можно представить. Понимать, как выгорает в груди что-то очень важное. Что позволяло тебе жить. И смотреть на солнечные лучи не с иронией и легкой грустью, а с улыбкой. С ожиданием тепла и счастья. Хотя… Я все еще улыбаюсь чертовому весеннему солнцу. И надеюсь. Не на то, что все изменится, нет. На то, что просто выдержу рядом с ним как можно дольше. Потому что кто, если не я?