Купи сигарет

Ты никогда не звонил просто так. Сломал ногу, как всегда перепрыгивая через несколько ступенек сразу, или ввязался в потасовку на улице - это одно дело. В такие дни ты действительно имел право набрать мой номер и сбивчивым голосом проговорить адрес, не забыв при этом поторопить меня. "Быстрее, забери меня, прошу." Когда сегодняшнее утро разорвала телефонная трель, именно этого я и ожидал. Но чёрт, как я мог попасться на такую глупую уловку. Это же ты. На секунду я действительно забыл об этом. "Купи сигарет." Что это вообще за причина такая? "Купи сигарет". В соседнем, от твоего, доме находился супермаркет, он был круглосуточный и ты имел ровно пару ног для того, чтобы сходить за чертовыми сигаретами самому. Ты действительно глуп, если считал, что я сорвусь и как последний отчаявшийся идиот понесусь за ними. К тебе. "Купи сигарет". Я действительно испугался этого больше, нежели если бы мне позвонили, и сказали, что ты взят в заложники, а за сохранение твоей жизни нужно заплатить выкуп. Ведь у меня не было денег. И для меня же было лучше, чтобы я никогда тебя больше не видел. Хлопок двери. Ступеньки мелькают под моими ногами словно сумасшедшие. Улица. Три квартала. Не забыть купить сигареты. Не забыть выкинуть на помойку пару сотен догадок о том, зачем я тебе нужен. "Купи сигарет". Это ощущается горчинкой на корне языка. Меня убивает твоя неприязнь и твоё притяжение. Молодой продавец заикается, пробивая товар и называя цену, но мне плевать. Я ведь наизусть знаю сколько она стоит и, возможно, если напрягу память, я даже вспомню сколько штук в красно-белой пачке. Но мне это не нужно, потому что, я уверен, ты выкуришь все до одной. Потому что они совсем не крепкие и потому что тебе не нужны сигареты. Нужен лишь факт их присутствия между губ. Как для меня факт твоего присутствия между моих бедер. Чем ближе я к твоему дому, тем дальше от него мне хочется оказаться. И соседний штат не подойдет, ведь там наверняка есть люди с твоим именем. А меня тошнит от него. Подъезд, пропахший известкой и мокрыми котами. Восьмой этаж. Снова ступеньки, ступеньки, ступеньки. Толкаю скрипучую дверь, не притрагиваясь к запылившемуся звонку. Ты чудной. Никогда не запираешь двери. Делаешь это только в своей голове. Прохожу в твою квартиру, стягивая колючий шерстяной шарф. Хотя нет, когда-то может быть у тебя и была квартира, но сейчас это огромная мастерская, акварельными пятном расплывшаяся из слабоосвещаемой кладовки. В кухонном ящике ножи, вилки и кисточки. В холодильнике пару яиц, пол бутылки молока, столько же вина, и баночки гуаши. Мебели мало - ее заменили расписанные дрожащей рукой стены. Где-то нарочно, а где-то мы нечаянно испачкали её, занимаясь сексом рядом с открытыми красками. С открытыми глазами. Девушка медленно выплывает из ванной. Я не знаю как её зовут. Я зову её Девушкой. Её надувшийся живот натягивал темно-зеленую ткань и притягивал непритязательный взгляд; растянутый вязанный свитер оголял чуть округлившиеся бедра, пестреющие россыпью маленьких синяков, и утерявшие свою угловатости коленки. Какой у неё уже месяц? Седьмой? Восьмой? Девушка, с выжженными тёмной краской волосами, явно не ожидала гостей сегодня и, увидев меня в коридоре, неловко замялась, прежде чем тихо поприветствовать. Я вообще не слышал, чтобы она когда-нибудь говорила громко, поэтому и сейчас не до конца понял, сказала ли она мне "здравствуй" или послала к черту. Она была смущена своим внешним видом, но если бы она знала насколько мне плевать, она бы не так сильно сжимала в кулачки края зелёной ткани, пытаясь оттянуть её ниже. Коротко кивнув Девушке, я прошёл дальше, задевая ногой твое пальто свалившееся с вешалки, которой не существует. Несколько шагов по коридору. Заглядываю в комнату и вижу твою притягательную спину, обтянутую грубой тканью рубашки. Сгорбившись сидишь за столом, позвонками упираешься в воздух и что-то нашептываешь. Ты чудной. Ты чудной и когда я, наконец, оказываюсь рядом с тобой, в твоих тонких пальцах я замечаю испачканную краской кисточку и рыжеволосую кукольную голову. Ты уже нарисовал два горящих зеленью глаза и россыпь мелких веснушек, и теперь собирался приступать к бледной линии тонких губ. Со стороны это выглядело странно: одна кукла рисует лицо другой. Но ты действительно чудной, так что я привык ко всему этому не меньше чем к городским голубям. Кидаю пачку твоих сигарет на стол, и ты медленно поднимаешь голову, сквозь пряди пытаясь разглядеть меня. Ты не уберешь их, я знаю, будешь сдувать их, трясти головой, но руками к перепачканным в краске волосам не притронешься. Ты чудной. - Зачем позвал меня? - Высвобождаешь пачку из упаковки, пока я мысленно разбиваю кукольную голову о стол. Я пока ещё не решил твою или рыжеволосую. Когда дым из твоих губ смешивается с и так прокуренным воздухом, ты снова медленно поворачиваешь голову ко мне и слепишь желтозубой улыбкой сквозь чёрные пряди. Сволочь. - Спасибо за сигареты. - Благодари лишь за то, что я все ещё не выкинул тебя в окно, вслед за всеми твоими шедеврами. Выхожу их комнаты, полами пальто звонко хлопая о дверной косяк. Хлопок по моему самообладанию. Хлопок по твоим костлявым ягодицам. Тут дико холодно, и этот холод пробирается под ткань и неприятно льнет к сохранившему тепло телу. Каждая его клетка наполнена субстанцией из безразличия и раздражения. До такого состояния меня умел доводить только ты. Прохожу на кухню. И здесь курят. Ей нельзя курить, поэтому я вырываю сигарету из пухленьких пальцев с облупившимся на ногтях лаком, затягиваясь как можно сильнее. Девушка тянется обратно за сигаретой, но я не отдаю. - О ребенке подумай, дура. Девушка поджала губы и удалилась из кухни. То, что я сделал - это бессмысленно. Ведь сейчас она ушла в соседнюю комнату и там, стоя напротив зеркала, она прикуривает новую сигарету. Но моей совести легче, ведь я сделал хоть что-нибудь. Сзади послышался шорох и я, обернувшись, задел локтем стоящую на деревянном подоконнике пепельницу. Банку из под кофе, наполовину заполненную окурками. Она полетела вниз и, приземляясь, громко звякнула в густой тишине, теряясь в облачке пепла. - Ты должен ограничить её в курении. - Говорю я. Твоя усмешка не выражает даже иронии. Просто жест помогающий определить что там, под волосами, есть живое лицо. - Ты ошибаешься. Я ничего не должен. Мне все равно. Действительно. Тварь. Я захлопываю чёртово окно, из-за которого в этой лачуге температура не отличается от уличной, перед этим отправляя в него окурок. Деревянная рама недовольно хрустнула от неожиданно свалившейся на нее необоснованной агрессии. - Какого черта ты делаешь? - Холодно. Скрипнув зубами, выжидаешь несколько секунд, прежде чем легко отталкиваешь меня, раздраженно дергая за оконную ручку. Окно снова открыто, холодный воздух снова ворвался в кухню, а ты снова оскалился, опираясь локтями на подоконник рядом с полузасохшей геранью и чуть вылезая из окна. Я бы мог просто толкнуть тебя в спину, и ты бы выпал из него, решая тем самым все проблемы, но, зная себя, я бы побежал ловить тебя снизу. Вот самая главная проблема. Похороненные на пол пути возмущения усыхают где-то в горле. Попытка снова закрыть окно, нагло отодвинув тебя. Твоя звонкая пощечина приходится прямо туда, куда она и предназначалась. Я не успеваю ничего понять, как чужие пальцы резко сжимают мои волосы у корней, с силой и ненавистью впечатывая мою голову в стекло. Сука. Ты смеешься, пока я слизываю с губ густую кровь, и морщусь, глядя на её грязно-бардовые разводы на стекле. Сквозь них видна бардовая улица, тот самый бардовый супермаркет и бардовая детская площадка. На ней ни одного ребенка. В моей голове ни одной мысли. Мне давно стало плевать на то, что ты делаешь со мной, ведь ты чудной. Это твой главный диагноз и моё главное оправдание. Резко притягиваешь меня за воротник пальто и впиваешься в мои губы. Кровь все ещё хлещет у меня из носа и какое-то время я действительно боюсь захлебнуться в ней, до того момента, пока не понимаю, что ты захлебнешься вместе со мной. Терзаешь мои губы по собственнический, ногтями впиваясь в заднюю часть шеи и медленно, словно падающие крупицы в песочных часах, мой самообман начинает расти в геометрической прогрессии. Привкус губ соленый-соленый и наши рты сейчас, наверное, похожи на что-то перегрызшее девочке глотку в лесу прошлой ночью. Ты целуешь меня и смеешься. Смеешься громко, смеешься так, как смеются не в этих стенах, а в более мягких. И я хочу смеяться, но я не такой чудной как ты. Трахаемся до самоистязания, прямо на полу, оставляя на телах друг друга такое количество следов, сколько посчитаем нужным для саднящей боли на следующий день. Это можно было бы назвать согласованным насилием. Твоя грудь то и дело ударяется о мои лопатки. Мой подбородок то и дело врезается в пол, и кажется что мой череп расколится в ближайшие минуты. А может быть это виноват не пол, а ты. Я пытаюсь, правда пытаюсь вспомнить, как вообще меня сюда добровольно донесли ноги, но сознание не может устоять в одном положении перед пронизывающим ощущением искры. Еще пол минуты - и ты кончаешь следом за мной, впиваясь пальцами в мои запястья. Я всегда удивлялся, как эти девичьи, хрупкие на вид, пальцы могут приносить такую боль. Не одеваешься, лишь накидываешь помятую рубашку на голое тело, не застегивая. Забираешься на стол, складывая ноги по турецки, и, непонятно откуда, выуживаешь пачку раньше, чем я успеваю подумать, что ты так и умрешь с сигаретой в зубах. Твои ребра двигаются при вдохах, а я так и продолжаю лежать на полу под полотном дикого ветра из распахнутого окна. Я умел уживаться с тобой, что мне там какой-то холод? Черви из глубины моего главного кровавого органа начали медленно выползать, за одно возвращая способность думать. Поднимаюсь с пола и одеваюсь. Футболка, свитер, какое-то время ищу свои брюки. Я уже был готов идти без них, лишь бы остановить этот бесконечный поток ползущих через сердце червяков, но неожиданно перед лицом возникла твоя рука, а в ней - мои брюки. Криво ухмыляешься и кидаешь их мне в руки. Покончив с брюками накидываю пальто и замираю буквально на несколько секунд. Видишь? Я дал тебе возможность в несколько секунд, но ты не посчитал нужным воспользоваться ею. Я уже готов уходить, готов сказать Девушке "до свидания", готов выйти на улицу. Но ты, все же, выходишь в коридор и только лишь одним взглядом заставляешь меня остановиться и обернуться. Ненавижу то, как я превращаюсь в твою марионетку. - Я встретил кое-кого. - Говоришь ты, наконец, и, пользуясь возможностью, прочищаешь горло. - Кого? - Это не важно. - Ты отворачиваешься, но не уходишь. Стоишь спиной ко мне и хочешь чтобы я почувствовал себя еще более удушенным и униженным чем был миллион раз до этого. - Тебе лучше не приходить сюда больше. Никогда. - Сигарета тлеет. Я киваю, хоть ты этого и не видишь, нажимаю на ручку двери и выхожу под аккомпанемент ее скрипа. Ты позвонил и попросил купить сигарет. Просто купить сигарет. Ты не сказал, что собираешься совершить преднамеренное убийство. Тогда я бы даже не перешагнул твой порог, упираясь грудной клеткой в холодный метал дула, давно поджидающего меня. Никогда. Сука. Минус одна вселенная. Минус одно идеально подходящее тело. Минус одна чудная улыбка. Минус краски на стенах. Плюс боль. Плюс ненависть. Плюс "Гори в аду". Плюс "Гори в аду вместе со мной". Умножить на "Купи сигарет". И разделить на шерстяной шарф, что так и остался висеть у тебя. Навсегда. Никогда.