miley cyrus — dooo it!
Воздух в клубе затхлый и отдает неприятным мускусом, пóтом и чем-то еще, больше похожим на разврат: — если бы, конечно, у разврата был запах, — каждая девушка пренебрегает одеждой и нижним бельем, а подавляющее большинство противоположного пола считает своим долгом прижаться к горячим, почти обнаженным телам как можно ближе, увлекаясь случайными знакомствами. Луи пьет восьмой по счету шот текилы, не лижет соли и отдает алкогольному опьянению всего себя, — неуклюжие движения бедрами, прикрытые в наслаждении глаза, — сливаясь воедино с танцующей под не навязчивую музыку толпой, прижимаясь к мужчинам, женщинам и парам в отчаянном желании почувствовать хоть малую долю возбуждения, витающего в воздухе тяжелым напряжением. Он танцует хаотично, но самозабвенно: пот мелкими каплями стекает по вискам, оседает на груди и заставляет его кожу блестеть под светодиодными огнями. Он имитирует экстаз, игнорируя ритм басов: у Лу почти получается достичь своего апогея, вызванного высоким градусом и появившимися массивными руками на своей талии — его губы бормочут слова одобрения, теряющиеся в общем шуме, а задница упирается в чужую промежность, — но наступает тишина. Толпа замирает, молча вглядываясь в темноту, и момент испорчен, а дыхание Лу неровное и сбитое, — руки, пропавшие с его тела, не вызывают никакой реакции, — почти замирающее от предвкушения чего-то. Его пальцы одергивают прилипшую к груди майку, когда на импровизированную сцену выходит он. Луи замирает на долю секунды или, может быть, минуты, забвенно всматриваясь в темный силуэт, — длинные кудри, высокий рост, — а вокруг него сгущаются люди, сливаясь, прижимаясь, двигаясь к сцене как можно ближе, и одобряюще стонут в темп начинающимся аккордам. Томлинсон поддается волне, позволяя безостановочному потоку тянуть его за собой, пока он, приоткрыв рот, разглядывает тёмную стену за пеленой густого дыма. Когда лицо мальчишки попадает под лучи грязных софитов, видит бог, Луи забывает, как дышать. Гарри — так скандирует публика — прекрасен в своей походке, глубокой ямочке на правой щеке и непринужденном «привет», кинутым в разгоряченную толпу. Он одет в шелковую рубашку персикового цвета, с расшитым нитками цветочным принтом, скользящую по плечам и обнажающую расписанную татуировками грудь, и в непозволительно узкие драные джинсы, обтягивающие его длинные ноги, словно вторая кожа, — его образ резко расходится с витающей атмосферой: он, Гарри, не создан для этого места, он — модель, сошедшая с подиума показа Дольче, лицо модного дома Ив Сен Лорана. Гарри тянет хриплым голосом песни Майли в насквозь прокуренном баре; он поёт о том, что курит траву и любит мир, поднимая голову вверх в демонстрации кадыка и оголяя татуировки птиц под ключицами, ненавязчиво выглядывающие из-под полов полупрозрачной ткани, и закручивает длинный провод микрофона вокруг своей кисти, — просто огромной, вызывающей желание почувствовать эти пальцы на себе, в себе, — и заставляет Луи захлебываться в собственных эмоциях и тянутьсятянуться к его распаленному телу сухими руками в бессмысленном тактильном желании. Эйч полностью поглощен громкими битами, отдающими больной пульсацией в голове, и щурит глаза, окунаясь в музыку с головою, не замечания вокруг себя ничего, — его взгляд поверхностный, а голос глубокий, — и Лу, поддаваясь порыву, толкается сквозь стены ритмично двигающихся тел, лишь бы подобраться ближе в надежде быть замеченным, поймать стеклянный взгляд — голубых? зелёных? карих? — глаз. Гарри вытворяет у микрофонной стойки такое, что сегодня, завтра и на протяжение долгого-долгого времени будет сниться Луи в самых откровенных снах, — он плавно опускается вниз, ритмично двигая бедрами в такт музыке, и опрокидывает голову в экстазе, в совершенно неподдельном удовольствии с прикрытыми глазами и распахнутыми губами. Томлинсону кажется, что это слишком: он готов спустить в штаны от одного его вида прямо среди пьяно танцующей толпы в загаженном клубе. Луи подбирается совсем близко, упираясь коленками в дерево пыльной сцены и снова замирает на месте, совершенно очарованный кудрявым мальчиком со скользящей в его руках стойке, — произведение эротического искусства, самое лучшее, что могло случится с Томмо, — и вздыхает, неожиданно обнаруживая, что ему буквально нечем дышать.rae stremmurd — come get her
Гарри смотрит ему прямо в глаза под затухающую мелодию, кажется, целую вечность — всякие звуки вокруг кажутся тихим фоновым шумом, когда Эйч держит зрительный контакт, и сейчас Луи понимает, что взор зелёный — глубокого малахитового оттенка, блестящие и масляные. Он подмигивает Луи почти неуловимо — без пристального внимания подобная деталь просто незаметна, оттого интимность жеста струится теплотой по венам, разливаясь приятным покалыванием по всему телу. Он скрывается в темноте так же неожиданно-расслабленно, как и появился: песня меняется, звучит с новой силой и неожиданно бьёт по воспалённому сознанию, совершенно мешая процессу осознания — он бездарно потерял мальчика-мечту из виду и не имеет представления, как он отыщет его среди сотни лоснящихся людей. — Вот же блять. Томлинсон запускает руку в спутанные волосы, кусает губы и вглядывается в каждого высокого длинноволосого парня, но ответом ему служат совершенно другие, и близко не такие ахуенно красивые лица. На грудь давит тяжелая духота, в пачке последняя сигарета и Луи очень сильно разочарован — в своей ужасной, нерасторопной несообразительности, которая стоила ему Гарри. Луи спрашивает у каждого попадающегося ему на пути человека, не встречали ли они поющего парня, эталона его красоты, греческого бога — любая из формулировок не получила положительного ответа: на самом деле, ничего кроме понимающих ухмылок или пошлых намёков. — Гарри.. — он кашляет и морщится, пока парень перед ним озадаченно изгибает брови. — Ты не встречал Гарри? — Он на своём обычном месте, — он кивает в сторону изолированного ширмой столика. — Лучше не суй- Луи не дослушивает окончания предложения и ускоряет шаг, — на самом деле, натурально бежит — совершенно не имея представления, что именно он скажет. «Привет, хочешь за меня замуж?»? «Ты такой красивый, что я хочу умереть прямо на этом полу»? «Трахни меня»? — Вау, — Луи выдыхает сквозь зубы тут же, как заворачивает за ширму. Он чувствует себя глупо. — То есть, привет? Гарри действительно не может быть реальным, — вальяжная поза, стеклянный мундштук кальяна между средним и указательным — когда рубашка на нём расстёгнута до самой последней пуговицы, расслабленная улыбка обнажает десна, а стойкий запах перечной мяты окутывает их обоих приятной свежестью с привкусом каннабиса. Эйч фокусирует на нём взгляд и облизывает губы кончиком языка, оставляя трубку на диване рядом с собою. Луи понимает, что дышит через раз и откровенно пялится, — ладошки вспотели, зрачок расширен — не способный ни на что: даже на чувство стыда. — Я ждал тебя, — Гарри говорит тихо, но с нажимом, — у меня не было ни одного сомнения, что ты найдешь меня. — Я настолько очевиден? — Луи тяжело сглатывает и ухмыляется, делая мелкий шаг навстречу Эйч, — Или ты наблюдал за мной? — Я не настроен говорить, — Гарри сокращает расстояние за ничтожную секунду, возвышаясь над Луи: расстояние между лицами не меньше сантиметра. — У нас еще будет на это время. Томлинсон не успевает даже подумать о том, чтобы ответить: влажные губы Гарри на вкус как травка и что-то алкогольное, со сладким привкусом лимонного джема и всё той же перечной мяты. Эйч целуется жадно и страстно, прижимает к себе обеими руками и улыбается в поцелуй: Луи уверен что мальчик-мечта не из числа тех хороших, что попадают на небеса — скорее возглавляет плохих парней, которые сами дарят рай. Гарри собрал в себе все грехи, и Луи пошел бы на всё, что угодно ради него.ххх
hucci — roll it up
Томлинсон захлопывает дверь с оглушающим грохотом, моментально прижимая раскрасневшегося Гарри к стене, и падает на колени, не давая ему и секунды на собственные действия — Луи абсолютно уверен: если член Стайлса не окажется в его рту в самое ближайшее время, он просто взорвется или расплачется — желание гудит в висках приятной пульсацией, болезненно отдающей в паху. Гарри дергается под давлением цепких пальцев, тяжелым грузом опустившихся на его эрекцию — ткань боксеров плотно обтягивает и ощутимо трётся о член, почти до физической боли, — и запрокидывает голову назад, сдавленно рыча на резкие, неаккуратные движения в отчаянной попытке расстегнуть чертову пуговицу. Руки Луи дрожат, в глазах темнеет, и ему необходимо снять эти чертовы скинни с совсем не поддающейся застежкой. Гарри смотрит на Томмо с упоением, закусив губу и просто ждет, — как ему хватает терпения? — изо всех сил подавляя рвущиеся наружу стоны. Когда Луи почти хнычет из-за собственного глупого опьянения, в разы замедляющего его действия, ширинка наконец-то расстегивается, и Томлинсон облизывает губы, одним рывком стягивая плотную ткань вместе с боксерами. Гарри шумно выдыхает, а после — шипит и издает хриплый стон, стоит Луи небрежно лизнуть стоящий член от основания до головки, тут же обхватывая её влажными губами. Гарри готов поклясться, что его рот — это сладкий плен, сущая пытка, и вид Томлинсона, прикрывающего глаза, стоит Эйч положить окольцованную руку на его затылок, сводит с ума вместе с тем, как он смыкает губы, вбирая глубже, помогая себе языком и руками, мягко массирующими яички. Гарри закатывает глаза в удовольствии и бесстыдно громко стонет, когда Луи расслабляет горло и заглатывает до основания, начиная интенсивно двигать головой в совершенно бешеном ритме, и Гарри кажется, что он совсем-совсем близко: рот Лу такой горячий, узкий и податливый, его собственные пальцы путаются в жестких волосах, тянут отдельные пряди, и глухие стоны Томмо, отдающие вибрациями — это выше его сил. Луи сосёт быстро и грязно, не беспокоясь о нежности и продолжительности, буквально позволяя Гарри, который протяжно скулит исступлении, сжимая до побеления костяшек спутанные карамельные волосы, трахать его рот, упираться головкой в стенку горла и умолять «быстреебыстреебыстрее, вот так, Лу, хорошо». Гарри мягко двигает бедрами, сходя с ума от тёплого бархатного рта, и языка, проходящегося по всей длине немыслимыми узорами, — и губы Луи так красиво и, блять, дъявольски маняще растягиваются по всей толщине члена, что Стайлс готов кончить в эту самую секунду от разрывающих его на части ощущений. Томлинсон поднимает на него взгляд и его глаза, когда-то глубокого серого цвета, — как небо после грозы, — сейчас почти чёрные, наполнены греховным, почти сумасшедшим желанием: Эйч гортанно стонет и толкается в его глотку особенно сильно, заставляя Лу постыдно подавиться и прикрыть слезящиеся глаза — но он не прекращает сосать и облизывать, и эта картина отпечатается в сознании Гарри яркой вспышкой, прежде чем он сильно жмурится, до искр под сомкнутыми веками. Гарри не выдерживает, не успевает предупредить — и понять — и резко сжимает короткие пряди на макушке, кончая с громким вскриком прямо в горло Луи: Томлинсон цепляется ногтями за его бёдра, царапает кожу, но упорно глотает — почти без остатка. Маленькая белоснежная капля остается на уголке его раскрасневшихся — тёмно-бордовых — губ, а сам он пытается отдышаться: перед глазами всё плывет то ли от алкоголя, то ли от сильного напряжения между ног — его член, наверное, уже посинел. Стайлс падает на колени рядом с ним, впиваясь в испачканные губы требовательным поцелуем — и Луи считает это ахуенно горячим, резко сжимая свой член через джинсовую ткань. Оргазм накрывает моментально, с тихим отчаянным стоном, и Эйч прикусывает его язык — Луи падает в объятия Cтайлса, совершенно обессиленный, выдыхая тихое — почти жалобное — «вау».ххх
Луи просыпается благодаря мягким поцелуям в его шею — Гарри засасывает и покусывает тонкую кожу, и Лу удовлетворенно мычит в ответ, поддаваясь нежным ласкам с плохо скрываемым удовольствием. Томлинсон тихо мычит «доброе утро» сквозь рвущийся наружу стон, но Стайлсу абсолютно плевать на всё, кроме частых сине-фиолетовых засосов вдоль линии челюсти Луи. Любовь была его главной религией, и за ничтожные сутки Эйч стал его верой. Чуть позже Томлинсон обнаруживает, что его задница адски болит — но язык Гарри является отличным лекарством, — а Стайлс умеет быть абсолютно очаровательным и готовить наивкуснейшие вафли, политые персиковым джемом.