Когда мы остаёмся одни; когда мир не имеет значения и обезличенные призраки наших душ терзают изглоданные безумием сердца...
Оглушительный звук чего-то падающего и безумный раскатистый смех Ханамии заставляют Лео недовольно хмуриться, закусывать сухие потрескавшиеся губы и с силой сжимать карандаш в руке. Он пытается не замечать этот смех, эхо которого доносится из соседней комнаты, где находится пребывающий в эйфории Ханамия, но ничего не получается. Лео прикрывает воспалённые глаза и массирует холодными пальцами виски, пытаясь унять раздражающую головную боль. Он смотрит на настенные часы и думает, что нормальные люди в три часа ночи обычно спят. Вот только проблема в том, что он ― Лео Мибучи ― и Ханамия Макото таковыми не являются, у них никогда ничего не будет «нормально», потому что в их реальности так не бывает, потому что реальности у них теперь нет. Мибучи откладывает листы с чертежами в сторону, обещая себе к концу недели всё-таки доделать этот грёбаный проект. В понедельник он должен представить его заказчику из крупной технологической корпорации; в случае удачной сделки его ждёт стопроцентное повышение, которое может поспособствовать следующему продвижению по карьерной лестнице. Облажаться он не мог, а поэтому сейчас Лео чувствует крайнюю степень раздражения, сейчас он ненавидит Макото так сильно, что готов размозжить ему череп чем-нибудь тяжёлым. Так как работать у Мибучи больше не получается, он сворачивает окна браузера, убирает листы бумаги в небольшой портфельчик и выключает настольную лампу, откидываясь на спинку стула, который жалобно скрипит под весом его тела, и взъерошивая густые чёрные волосы. Лео сидит в пустой комнате, сверля взглядом тёмное, почти неразличимое окно и ни о чём теперь не думает. Он лишь чувствует сильную усталость во всём теле и навязчивое желание уснуть, но перманентный шум из соседней комнаты не даёт ему этого сделать. Мрак поглощает его фигуру, оставляя лишь чёрный, антиутопический силуэт. Мибучи неподвижно сидит и сжимает напряжёнными руками подлокотники. В какой-то момент ему это всё надоедает, руки его расслабляются, и он идёт к тому, кого так сильно сейчас ненавидит. В комнате творится полнейший хаос: ободранные плакаты рок-групп на стенах, разбросанные вещи на полу, открытое настежь окно и дурацкая лавовая лампа огненно-рыжего цвета. Она определённо всё портит, она выглядит слишком яркой для слишком тёмного Ханамии Макото, который, вытянув длинные ноги и уткнувшись ими в невысокую спинку, лежит на кровати, закинув руки за голову, и увлечённо рассматривает потрескавшийся потолок. Взгляд Лео скользит по освещённым стенам, на которых тянутся, словно тысячи чужих рук, уродливые тени, обращает внимание на сломанную табуретку и баночку с какими-то таблетками, стоящую на ней. Лео качает головой и идёт закрывать окно, из которого дует так, что хочется закутаться в тёплое одеяло с ног до головы и выпить чашку горячего чая; Ханамия, кажется, не замечает его, он лишь продолжает сверлить взглядом обшарпанную штукатурку и беспечно посмеивается над чем-то, чего Мибучи совершенно точно не знает. Потому что их миры сейчас разделены, потому что они находятся в двух разных вселенных. Лео пытается не обращать внимания на полный разгром в когда-то чистой и уютной комнате, он просто подходит к компьютерному столу и разглядывает стопку покрытых пылью пособий по психологии, кучку каких-то бумаг и одну-единственную фотографию, на которой изображены миловидная черноволосая женщина и маленький, подозрительно похожий на неё мальчик. Мибучи пытается не думать о том, почему эта фотография всё ещё здесь. Внезапный всплеск ненормального хохота и бьющийся в конвульсиях Ханамия вытесняют из его головы всякие мысли, заставляя чувствовать лишь отвращение к происходящему. Лео в два шага преодолевает расстояние между столом и кроватью и требовательно хватает Ханамию за плечо, а потом трясёт так сильно, чтобы тот хоть как-нибудь пришёл в себя. В конце он почти кричит на обдолбанного придурка, которого он так сильно ненавидит: ― Макото, твою мать! Приди в себя, чёртов ты ублюдок, ― голос его стальной и жестокий, глаза совсем не мягкие и не нежные. Сейчас Лео Мибучи совсем не похож на себя прежнего, и он не знает, хорошо это или нет. Спустя пару мгновений безудержный смех прекращается, а серо-болотные глаза Ханамии принимают более-менее осмысленный вид. Лео облегчённо выдыхает: отпустило. Макото, всё ещё придерживаемый чужой рукой, кривит губы в издевательской улыбке и тянет сиплым довольным голосом: ― О, дорогая, ты снова пришла. Я так соскучился, ― последние слова его тонут в сомкнутых сухих губах Мибучи. Макото жмётся влажными губами, царапает зубами нижнюю губу Лео и довольно щурится, пьяно блуждая руками по крепкой спине. Он не получает ответа, но, кажется, его это нисколько не волнует; Мибучи недовольно рассматривает его счастливую рожу, но терпеливо ждёт, когда до ублюдка дойдёт, что этот номер с ним не прокатит. Длинные ресницы раздражённо дрожат, руки сжимаются в кулаки ― Ханамия настырный; Ханамия своего не упустит. Так и хочется ему хорошенько вмазать, так, чтобы он потом и имени своего не вспомнил. Помнится, когда похожее случилось в первый раз, Мибучи так и поступил: сломал придурку нос и оставил крупный синяк под левым глазом. Лео гордый и не позволит такому отребью делать всё, что ему только заблагорассудится, но всё же, он терпит и будто чего-то ждёт, но, видимо, его ожидания не оправдываются, потому что он мгновенно разрывает связь между ними, откидывая Ханамию назад и резко выпрямляясь. Ханамия опять смеётся, а Лео пытается избавиться от склизких прикосновений. У Мибучи горит поясница и жутко мёрзнут пальцы; в глазах у него плещется тупая злость. Лео глубоко дышит и не смотрит на задыхающегося от смеха Макото. Лео просто закрывает на этот идиотизм глаза и уходит из комнаты, попутно выключая свет. Он идёт на кухню и включает кофеварку, делает крепкий кофе и садится за стол. Горячая жидкость обжигает горло, и Лео хочется выплюнуть её прямо на пол. Кофе горький, но он не чувствует его вкуса. Мибучи смотрит на свои сжатые в кулак руки и думает о том, что не знает, когда всё так повернулось. Ему нисколько не жаль этого идиота, просто он не любит неоправданное безрассудство. Когда-то Лео был проще и мягче, но с Ханамией Макото так нельзя, это он усвоил ещё тогда, когда их пятёрку прозвали «Некоронованными королями». Ханамия может воткнуть в спину нож, проглотить тебя, даже костью не поперхнувшись. И поэтому даже такой он опасен. В пятом часу утра Мибучи решает, что нужно поспать хотя бы час. Он кладёт чашку в раковину и, тихо ступая босыми ногами по холодному полу, направляется в свою комнату. Проходя мимо чужой, он видит свернувшуюся в позе эмбриона фигуру. «Мёрзнет...» Лео медленно входит в комнату, в которой хотел бы никогда не появляться, и берёт со спинки тёплый шерстяной плед, а потом накрывает им спящего на кровати Макото, по-матерински нежно укутывая его ноги и плечи. Макото во сне легко улыбается и немного распрямляется; Лео быстро разворачивается и широкими шагами покидает комнату. Лео Мибучи ненавидит горький кофе и придурочного Ханамию Макото...***
Лео задерживается на работе, поэтому возвращается домой поздно. Улица объята тенью и осенней стужей, Мибучи кутается в тёплый тёмно-шоколадный шарф и поднимает ворот кофейного пальто. Лаковые чёрные туфли покрываются подмороженной грязью, и Лео недовольно смотрит на их острые носы. Лео не любит грязь и неаккуратность, а поэтому осень вгоняет его в депрессию. Ноябрь стоит холодный-холодный, ветер дует морозный, голые крючковатые ветви деревьев царапают чёрное дымчатое небо. Лео запрокидывает голову вверх и рассматривает блестящими от восторга глазами сотни ярких точек. Лео в какой-то степени романтик, и иногда ему хочется протянуть руку к небу и схватиться за одну из тысячи звёзд. Ему плевать, что в таком случае, скорее всего, ему сожгло бы руку синим пламенем, просто он любит риск и любит прекрасное. Лео Мибучи любит совершенство. Прямая спина, лёгкая пружинистая походка и неизменная улыбка-усмешка в малахитовых глазах ― он всегда выглядит дороже, чем есть на самом деле. Лео думает, что мог бы влюбиться в самого себя, вот только он знает, кто он есть на самом деле, и не спешит этого делать. Лео просто доволен собой и этим миром в частности, что в последнее время случается довольно редко. Мибучи смотрит на дорогие наручные часы и ускоряет шаг, и он совершенно не замечает идущую навстречу ему девушку, поэтому несильно толкает её, из-за чего она теряет равновесие и чуть ли не падает на холодную землю, Лео вовремя успевает схватить её за рукав спортивной курточки. ― Простите, пожалуйста, я вас не заметила, ― у девушки задорный извиняющийся голосок и сверкающие карие глаза, выглядит она тёплой и домашней. И у Лео возникает ощущение, что он её где-то уже видел. ― Ничего, вы в порядке? ― Мибучи натягивает на лицо милую улыбку и изучает её большие знакомые глаза. Она коротко кивает и как-то нервно смеётся, почему-то краснея: ― Извините, не могли бы вы отпустить... ― только сейчас до Лео доходит, что он всё ещё держит рукав её куртки. Он мгновенно разжимает пальцы и немного смущённо говорит: ― Думаю, не стоит такой милой девушке находиться одной на улице в столь позднее время. Может, вас проводить? ― Нет-нет, что вы, я тут недалеко живу, ― незнакомка трясёт головой как китайский болванчик. Лео думает, что всё же в ней что-то не так, он где-то её видел, и, определённо, в ту самую встречу она была совершенно другой. Но он предпочитает забыть об этом, а потому вежливо прощается: ― Тогда доброй ночи, берегите себя. ― Вы тоже, ― она поспешно разворачивается и, кажется, сгорая от стыда, заходит за угол. На дорогу он затрачивает чуть больше часа. Лео ужасно устал, ему хочется спать и есть, если учитывать, что он не питался нормально последние трое суток, то он очень хочет есть, а потому он не раздумывая заходит в продуктовый магазинчик около дома, который чудом ещё не закрылся, и покупает всё, что нужно для приготовления карри, баночку холодного супа и минеральной воды. Мибучи поднимается на лифте и шарит в карманах в поисках ключей от двери. Квартира встречает его запахом травки и громкими стонами. Лео быстро снимает с себя одежду и обувь, берёт покупки и, даже не заглядывая в комнату, откуда доносились смех и весёлый мат, идёт на кухню. Он бережно раскладывает продукты по полкам, открывает банку супа и включает чайник, заваривает большую кружку чая и после позднего ужина спокойно пьёт приятный напиток, смотря новости по телевизору. Лео как будто не замечает гортанные стоны и пошлые комментарии Ханамии, который, видимо, опять подцепил какого-нибудь парнишку и теперь трахает его в своё удовольствие. Лео уже привык к тому, что почти каждую ночь у Макото кто-то другой, поэтому совсем не удивляется. В конце концов, это не его дело, кто кого и где трахает, как и в каких позах. Лео плевать, лишь бы убрали за собой. Он выключает телевизор и идёт в свою комнату, ему нужно выспаться, ведь завтра презентация проекта. Всё должно пройти просто идеально, без всяких огрехов и запинок. Мибучи собирает документы, чертежи, гладит тёмно-синюю с кремовым воротником рубашку, вешает классические чёрные брюки на вешалку и уходит в душ. Горячая вода приводит его в чувство, усталость сходит на нет, и Мибучи даже кротко улыбается своему отражению в зеркале, вспоминая девушку, которую он, кажется, уже видел. Засыпает он всё равно к трём часам, потому что стоны и крики затихают только к этому времени. С утра Лео думает, что выглядит просто ужасно, он, наверное, не спал больше, чем четыре часа, уже полтора месяца, что совсем не благотворно влияет на его организм. В ванной он сталкивается с невысоким шатеном, который неловко улыбается и говорит, что уже уходит. Мибучи на это ничего не отвечает, ему, если честно, всё равно. Он принимает контрастный душ и идёт собираться на работу. Когда он подходит к входной двери, то замечает краем глаза, как робкий мальчишка ловко и исполнительно отсасывает Ханамии, Макото пьяно улыбается и приговаривает, гладя мальчишку по редким волосам: «Да, малыш, вот так, давай глубже». Лео отмечает, что мальчик довольно умелый, он так ластится и ждёт похвалы Ханамии, что ему становится даже жаль его, через пару дней хорошего секса Макото выкинет его за ненадобностью и найдёт новую жертву, которую ему будет интересно сломать. Впрочем, такова участь всех, с кем спит Ханамия Макото. Лео буквально выбегает из квартиры, оставив парочку в распоряжении друг друга. Он спешит на работу и забывает о том, что Ханамия Макото ― полный придурок, и о том, что это иногда очень и очень опасно. Презентация проходит блестяще, все очарованы знаниями Лео и его умением точно и быстро излагать свои мысли. Остаётся уточнить пару деталей, и сделка будет заключена. Мибучи уже предвкушает этот момент, бесспорно, он лучший в своём деле. Амбициозный и талантливый молодой человек подаёт большие надежды, что не могут не заметить его коллеги и сам заказчик. Мибучи внутренне радуется своей личной победе и готовится подвести итог, но внезапно у него в кармане вибрирует мобильник. Лео достаёт его и, смущённо улыбаясь, выключает, продолжая свою речь. Произнести до конца следующее предложение он так и не может ― мобильник надрывается, и генеральный директор предлагает сделать небольшой перерыв, Мибучи благодарно кивает ему и быстро выскакивает в коридор. На дисплее высвечивается: «Ханамия Макото». Лео нажимает на кнопку принятия вызова и буквально шипит: ― Какого чёрта, Ханамия? Ты в курсе, что срываешь мне презентацию?.. Его прерывают на полуслове несдержанный жалкий смешок и уставший голос: ― Мибучи, мне так плохо, приезжай, а? ― от этого тона его передёргивает, он ко многому привык в отношении Ханамии, но только не к просьбе о помощи, чем это, по сути, и является. ― Сейчас буду, ― Лео строг, он отключается и идёт к генеральному директору с вполне осознанной мыслью уйти с конца презентации. Тот, выслушав просьбу Мибучи, ошарашенно его спрашивает: ― Что? Ты хоть понимаешь, какая сделка на кону? ― Понимаю, но заказчик вроде как доволен, вам осталось только подписать бумаги, я там уже не нужен. Поймите, мне срочно нужно уехать. Директор вздыхает и молчит какое-то время, Лео напряжённо поглядывает на часы: только бы успеть. ― Ладно, иди, ты и так хорошо поработал. Справимся без тебя, ― наконец сдаётся он, и лицо Лео озаряет сияющая улыбка, он несётся к лестнице и вслед уходящему директору кидает одухотворённое: «Спасибо». Теперь ему нужно только успеть. Только успеть... В этот раз дома он оказывается через полчаса. В квартире стоят отвратительные запахи алкоголя, спермы и наркотиков. Лео, не снимая ни обуви, ни верхней одежды, идёт в комнату Ханамии; тот лежит на полу, обхватив свои колени руками, и тихо скулит, трясясь, словно промокшая кошка. Лео присаживается на корточки и приподнимает его голову. То, что он видит, ему совсем не нравится. Потрескавшиеся губы, слезящиеся глаза, смотрящие в никуда, и бледная сине-зелёная кожа. Он выглядит откровенно жалко, и Мибучи испытывает небывалое отвращение к этому существу, что некогда было сильным и смертоносным. Ханамия вдыхает небольшую порцию воздуха и, давясь им, саркастично шепчет ему в запястье: ― Вот и примчался мой принц на белом коне. Когда у нас будет первая брачная ночь? ― Заткнись, ― мрачно цедит Лео, взгляд его натыкается на вчерашнюю баночку с таблетками, вот только теперь она пуста, потому он и спрашивает: ― Что ты принимал? ― Не знаю, таблеточки, они такие классные были, а вот теперь мне что-то хреново... ― Ханамия не перестаёт усмехаться, а потом трётся щекой о ладонь Мибучи и пошло облизывает его указательный палец. Лео замирает, ненавидяще смотрит в затуманенные серо-болотные глаза и резко отдёргивает руку, позволяя Макото рухнуть обратно на пол. ― Идиот, когда они перестанут действовать? ― Не зна-а-а-ю, ― улыбчиво тянет Ханамия и сгибается ещё сильнее. Лео сжимает зубы и буквально рычит: вот же придурок. Он идёт на кухню и ищет бутылку подаренного Котаро виски. Нейтрализовать или хотя бы снизить воздействие наркотических веществ можно при помощи крепкого алкоголя ― Лео знает это, а потому без сожаления открывает бутылку элитного алкоголя и наливает полный стакан, а потом идёт к Ханамии. Тот что-то поёт себе под нос, постукивая зубами и покрываясь каплями пота. Лео бесцеремонно хватает пальцами его за челюсть и, крепко нажимая, заставляет раскрыть рот, заливает янтарную жидкость и ждёт, пока Макото всё проглотит, тот плюётся и давится, отворачивается, будто маленький ребёнок, которого заставляют пить невкусное лекарство. Мибучи усмехается: ладно бы он его касторкой поил, но ведь не пожалел же для него бутылку дорогого виски, привезённого из Америки шумным и успешным баскетболистом Хаямой Котаро, а он упирается. А потом к нему в голову закрадывается нехорошая мысль, и он задаёт сам себе вопрос: «Неужели ему так фигово?..» ― как бы отвечая ему, Макото кашляет и сплёвывает на пол. Взгляд его медленно становится прежним, но очень пьяным, теперь уже от алкоголя. Лео немного успокаивается, поднимает безвольное тело Ханамии и усаживает его на кровать, тот дрожит и пусто смотрит перед собой. ― Ну, отпускает? ― Мибучи задаёт этот вопрос, особо не надеясь услышать ответ, сам же видит его состояние, зачем спрашивать, но Макото слабо кивает, а потом закрывает рот рукой. Лео понимает без слов и молниеносно поднимает его, затем тащит в туалет. Ханамия склоняется над унитазом, а Лео захватывает рукой его чёрные волосы, чтобы не мешали. Ханамию тошнит не по-детски, ему, видимо, очень и очень плохо, но Мибучи радуется, что теперь всё позади. Он смотрит на всё это абсолютно спокойно и не испытывает ни раздражения, ни отвращения, он не испытывает ровным счётом ничего. Закутав Макото в одеяла, напоив его чистой водой, Лео укладывает его спать. Тот, кажется, приходит в себя, перестаёт обливаться потом и трястись от вымышленного холода. Сам же Мибучи переодевается в домашнюю одежду и прибирает комнату Ханамии, а потом отправляется готовить карри. Часов в восемь Лео заканчивает с ужином и хочет уже пойти разбудить Макото, чтобы тот хоть немного поел, но решает этого не делать, дав ему возможность набраться сил. Ест он в одиночестве, моет посуду и отправляется на вечернюю пробежку. В десятом часу он возвращается, принимает душ и заглядывает к Ханамии, тот спокойно спит, свернувшись калачиком, Лео еле видимо изгибает уголки губ и думает, что пора бы плюнуть на выходки этого засранца, но понимает, что отчего-то не может сделать этого. В кармане вибрирует телефон, оповещая о новом сообщении, в котором говорится, что сделка удалась и что его теперь ждёт повышение. Лео ждал этого очень долго, но сейчас его это нисколько не волнует, потому что наблюдать за спящим Ханамией гораздо интереснее. Лео по-прежнему ненавидит Ханамию Макото, но, кажется, немного меньше, чем раньше.***
Они не разговаривают три дня, даже не видятся. Лео уходит рано утром и возвращается поздней ночью. После заключения удачной сделки его ждёт повышение, и всё идёт к тому, что в скором времени он станет заместителем генерального директора компании. Это большая ответственность, а поэтому Лео работает как проклятый, пытаясь показать боссам, что готов принять связанные с тем должностные обязанности. Надо сказать, у него получается неплохо. Актёрство и природный талант играют свою роль, и поэтому Мибучи уже почти уверен в своём успехе. Макото не высовывается из своей комнаты, он мрачен и бледен и до ломоты в пальцах зол, ему совершенно не нравится, что этот сволочной Лео Мибучи так вёл себя с ним, но ещё больше его злит, что он сам опустился до такого. У Макото тёмный взгляд и надпись на лице: «Не подходить. Убьёт». А ещё Макото помнит, с каким отвращением на него смотрел Лео, и взаимно его ненавидит. Это похоже на детскую глупую игру, каждый играет в молчанку, не собираясь обсуждать то, что произошло, надеясь на то, что всё и так рассосётся. Лео думает, что не имеет права упрекать Ханамию; Ханамия думает так же. И на этом всё кончается. Макото где-то пропадает, а потом возвращается под вечер либо в стельку пьяный, либо в ссадинах и синяках. Лео предпочитает не замечать этого. Единственное, что выбивается из этой привычной для них двоих реальности, ― это кружка идеально сваренного кофе по утрам, которая молчаливо дожидается Лео Мибучи на столе. Горький кофе ― это единственное блюдо, которое умеет готовить Ханамия. Горький кофе ― это единственный напиток, который не любит Мибучи. И жизнь их сейчас очень сильно напоминает эту самую чашку горячего кофе с красным перцем чили. Взрывоопасно и пересыщено горечью.***
Перелом наступает тогда, когда Мибучи, уставший до предела и злой как чёрт, приходит домой, не желая что-либо делать, садится у себя в комнате на диван и включает телевизор, тупо перещёлкивая каналы. В квартире подозрительно тихо: никаких пьяных криков, никаких омерзительно-пошлых стонов и никаких едких и прожигающих серо-болотных глаз. Макото словно залёг на дно после продолжительной гулянки. Это-то и беспокоило. Когда Ханамия Макото выглядит безобидным и адекватным человеком, то именно тогда-то и надо бежать с воплями, спасая свою никчёмную жизнь. Лео, к слову, бежать никуда не собирался, ему не было дела до того, какая гайка в мозгу этого ублюдка и куда повернулась, может, наконец-то самолюбие проснулось, и он перестал делать из себя безмозглого, пускающего слюни идиота. Однако всё было много прозаичнее и много опаснее. Лео Мибучи надо было быть предусмотрительнее, потому что, когда в комнату заходит Ханамия с пьяной улыбкой на лице и хищным туманным взглядом, скользящим по его телу, он не обращает на это никакого внимания. И зря. — Ми-и-илый, ты вернулся, — Макото тянет гласные с приторно-сладкой улыбкой и становится около стола, облокачиваясь на него и складывая руки на груди. Лео не смотрит на него и усердно делает вид, что того в комнате попросту нет, но Ханамия продолжает, растягивая слова и едко посмеиваясь: — Ну-ну, почему ты такой серьёзный, неужели что-то случилось? Кто-то не дал? — Лео удачно его игнорирует, и на удивление Макото даже не раздражается и продолжает свой монолог: — Ай-я-яй, как нехорошо, нехорошо, — последнее слово он уже шипит, и только теперь Лео обращает на него флегматичный взгляд и спрашивает бесцветным голосом: — Чего ты хочешь, Ханамия? Говори и отвали уже. — А что, если я скажу, что хочу тебя? — он ухмыляется, высовывает язык и облизывает губы. Лео ожидаемо показывает фак, вновь возвращаясь к просмотру какой-то тупой телепередачи: — Иди трахай своих сучек и не еби мне мозг уже, — голос его холоден и беспощаден, Мибучи чувствует раздражение и небывалую ненависть к нему, но старается не показывать этого, потому что это было бы красной тряпкой для быка, тем самым катализатором для становления настоящего мудака, живущего в Ханамии Макото. Этого он не хочет, однако его опасения становятся оправданными, потому что Макото действительно меняется, в голосе у него что-то теперь не так, а что именно, Лео не может разобрать. — Это ску-у-учно, они все одинаковые, в них нет ничего интересного, а в тебе есть, сестрёнка Лео, — Ханамия подходит ближе, и Мибучи не сводит с него глаз, следит за каждым плавным движением, за каждым шорохом его ступней и почему-то чувствует тревогу и желание. Желание обладать этой ядовитой гадюкой. Макото длинными пальцами проводит по губам Мибучи, очерчивает их силуэт и оглаживает линию подбородка, а потом наклоняется и мимолётно целует в губы, языком раскрывая их и проникая внутрь. Лео не сопротивляется, лишь непонимающе смотрит на него из полуприкрытых глаз. Мибучи, наверное, никогда не сознается, но сейчас он испытывает такое сильное желание взять Ханамию Макото, что сам пугается этого. Макото же улыбается сквозь поцелуй, и в его глазах мелькает что-то такое, от чего по телу пробегают мурашки. Внутри него загорается нечто тёмное и опасное, что-то, от чего нужно держаться подальше, бежать так далеко, как только можешь, но Лео Мибучи остаётся на месте, и на это у него нет никаких весомых причин, кроме одной — он уже давно и слишком давно погряз в его паутине. Ханамия садится на колени и проводит ладонью по паху Лео, тот еле сдерживается, чтобы не застонать, Макото испускает смешок и, глядя ему прямо в глаза, приближает лицо к ширинке, хватая зубами язычок молнии и расстёгивая её. От одного только вида своей выпирающей сквозь штаны плоти и похотливого лица Ханамии у Лео сносит тормоза, и забывается всё сразу: и ненависть к этому ублюдку, и обещание не трахаться с ним; всё это вылетает из его разгорячённой и заполненной мыслями совсем другой направленности головы. Ханамия стягивает штаны до колен и касается губами головки сквозь ткань боксеров, Лео тихо вдыхает горячий воздух широко раскрытым ртом, а Ханамия очерчивает кончиком острого языка набухший член и заливисто смеётся. Только сейчас Лео чувствует резкий запах алкоголя и понимает, что Макото просто безбожно пьян, но ему как-то плевать, он отдаётся ощущениям, которые простреливают каждую клеточку его тела и долбят черепную коробку, вытряхивая из неё всякое дерьмо, такое, как, например, разного рода мысли о том, что это всё, блять, неправильно. Пальцы у Ханамии шершавые, и из-за этого, когда он медленно стягивает ненужное нижнее бельё, нежная кожа под ними просто адски горит и тут же покрывается слоями ледника. Макото змеёй извивается и рисует языком влажную дорожку по внутренней стороне бедра, заканчивая её около боковой стороны колена. Следом за ней тянется холодок, и Лео облегчённо выдыхает. Ему жарко, очень и очень жарко. Макото вылизывает коленную чашечку так, будто это сладкий щербет, а потом покусывает кость и снова вылизывает. Возвращается на внутреннюю сторону бедра и покрывает всю поверхность ядовитыми поцелуями, под которыми плавится кожа. Он оставляет почти у самого основания яркий тёмно-лиловый засос и пальцем поглаживает его, удовлетворённо разглядывая, на второй ноге он оставляет симметричный полукруглый укус, из-за которого Лео дёргается, напрягая мышцы и чуть не разбив Ханамии нос. Он прикрывает глаза и ожидает следующего шага этого ублюдка, который сводит его с ума. Очень качественно, надо сказать. А потом он разом теряет все мысли — Макото касается горячими губами головки и легко, даже почти нежно целует её, толкается кончиком языка в углубление уретры и обхватывает член плотным кольцом губ. Крышу сносит не по-детски, в глазах туманится холодный и далёкий электрический свет, а глубоко внутри него самого разжигается погребальное пламя, языками рыжими облизывающее рёбра и сумасшедшее, неумолкающее сердце. Ханамия прикрывает свои по-настоящему блядские хитрые глаза и начинает глубоко и влажно отсасывать. Он напоминает Лео большого хищного кота, который наконец-таки поймал свою добычу, вот только Мибучи не перестаёт думать, что это в корне неверное сравнение. Макото — чудовищный детёныш озлобленной на этот прогнивший мир гадюки и самки чёрной вдовы. Макото — тот, от кого надо держаться подальше. Лео знает это, но сейчас это не имеет никакого значения. Он слишком сильно ненавидит Ханамию Макото, и это важнее. Язык у Макото острый и длинный, и Лео испытывает его способности на себе — каждый день, когда этот ублюдок бросает колкие фразы и ищет его слабые места, и только сейчас, когда этот просто фееричный мудак так классно сосёт, иногда царапая передними зубами нежную кожу головки, из-за чего Мибучи на выдохе матерится и обещает, что тот ответит за это сегодня. Ханамия, к удивлению самого Лео, на это лишь победно улыбается серо-болотными искрящимися больным наркотическим туманом глазами и, словно соглашаясь с этим, ещё усерднее принимается вылизывать член, обводя языком набухшие сине-голубые венки и касаясь до предела чувствительного места около головки на нижней стороне органа. У Лео в это мгновение в груди взрываются мириады звёзд и сто тонн тротила, он сильно, до скрипа зубов и пошлого просящего стона, хватает Ханамию за чёрные влажные волосы, а потом заставляет того остановиться. Ему нужен тайм-аут, то, что они задумали, никак не входило в его планы. И Лео не думал, что всё повернётся вот так. Лео не знал этого, но в какой-то момент это случилось, и этого уже не изменить. В голове набатом звучит придурочный оглушительный смех, а в горле першит от ощущений и острейшей потребности продолжить. Ханамия как-то понимающе не предпринимает попыток сделать то, что собрался, и чего-то подозрительно покорно ждёт. Лео плотно закрывает глаза и видит перед собой лишь темноту, густую и пьяную, такую же черноту он видит внутри Ханамии Макото. И это не пугает; это привычно. Пугает то, что Ханамия рядом, а в руке у него нет того самого ножа, который он мог бы вонзить ему в спину при первой удачной возможности. Лео внимательно присматривается, но не видит его. Просто Лео слеп. И Лео позволяет ему обмануть себя... Макото облизывает яички, перекатывает их во рту, искоса поглядывая на возбуждённого потного Лео, а потом очень нежно улыбается. И это очень плохой знак... Он ласкает Мибучи так, как не ласкал ни одного другого мужчину до него. Он делает это осознанно, а совсем не потому, что в нём литр виски и несколько таблеток каких-то амфетаминов. Это часть игры, и он чувствует её жар на своей щеке. Ханамия чувствует возбуждение во всех его проявлениях. Кончает Лео с гортанным стоном умирающего животного. Горячие белые струи полосуют бледное мокрое лицо Ханамии, очерчивают покрасневшие губы и текут по острому подбородку. Макото жадно глотает воздух, практически задыхаясь; Лео наблюдает за ним, подмечая мелкие детали и думая, что сейчас ему просто разорвёт сердце. У Мибучи были парни, охуительно-прекрасные парни, которые делали просто космические минеты, но Ханамия превосходит их всех. Подлый, ублюдочный Ханамия Макото заткнул за пояс этих детишек. Мибучи считает, что ещё многого не знает о нём, хотя куда уж больше скелетов в шкафу? Лео не чувствует ничего, он сам пьян и глубоко в трансе, его манят дрянные чёрные патлы, за которые он хватается, как утопающий за соломинку, и сильно, вырывая из уст Ханамии свистящий стон, тянет на себя, усаживает паршивца себе на колени и грубо целует, отклоняя его голову немного назад. Влажно и пошло, вылизывая языком грязные, покрытые моральным дерьмом губы, вычищая его поганый язык и беспорядочно стукаясь зубами. Макото не успевает вдыхать; Мибучи как-то пофиг, он знает: это давно мёртвое существо, прогнившее и ушедшее на покой тогда, когда впервые в его серо-болотных глазах расстелился тот отвратительный наркотический туман, не умеет дышать. Ханамия Макото не живёт кислородом; он живёт переломами. Лео сносит крышу, когда перед собой он видит серо-голубую бледную кожу тонкой шеи, которую так и хочется свернуть. Лео больно кусает её, а потом тут же зализывает тёплым проворным языком. Ханамия стонет, нетерпеливо ёрзая у него на коленях и будто прося ещё, Мибучи усмехается: видеть этого идиота таким ему нравится — покладистый, ластящийся, туманный и непонятный. У Ханамии же внутри всё леденеет, покрывается толстой коркой льда, отчего по телу проходятся мурашки и отчего у него стекленеют звериные глаза. Его конкретно знобит: волны жара замерзают, осыпаясь осколками и впиваясь в нежные ткани его небогатого внутреннего мира. Его истлевшую душу бьёт разрядами тока в двести двадцать вольт, он сидит на коленях у не принадлежащей ему и не сломанной им сволочи, которая по-хозяйски целует его в шею, оставляя собственные метки, и безбожно смеётся, чувствуя себя самой последней блядью и чьей-то игрушкой, схожей с теми, что когда-то использовал сам. Ханамии Макото до дрожи в пальцах нравится это; Ханамии Макото нравится, как всё повернулось... Ханамия обжигающий, он похож на полыхающий кровавый факел, который несёт лишь смерть и страдание, и Лео плавится под его звериным взглядом и сам плавит его, касаясь гибкими руками линии позвоночника, вычерчивая ломкий хребет и царапая тонкие кости рёбер. Ханамия протяжно воет и сжимает зубами выступающую ключицу до крови, слизывая маленькие солёные капли и растирая их на груди у Мибучи. Пальцы Лео танцуют, мимолётно порхают, выжигают невидимые символы и замораживают остатки души. Лео чувствует, как мир сходит с ума, как отчаянно громко стучит его прогоревшее сердце и как сильно ему хочется уничтожить Ханамию Макото, отомстить за все гадости, посланные в его адрес, за постоянные пьянки-гулянки и ненормальные выходки с протяжными стонами, беспорядочными связями и десятками разных таблеток. Лео Мибучи просто устал от всего этого дерьма, ему просто хочется всё вернуть в то время, когда был он — уравновешенный, прямо стоящий на ногах и мимолётно улыбающийся и когда был Макото — ядовитый, непредсказуемый, опасный, но знакомый ему. Потому что сейчас он совершенно точно не знает этого Ханамию Макото, и это чертовски бесит, заставляет ненавидеть чёртову гадюку в сотни, нет, в тысячи раз сильнее. Ненавидеть его и его отвратительно-манящие кофейные губы... Макото глухо выдыхает, касается губами кончика уха и шепчет какие-то непристойности, весело ухмыляясь и обвивая не слушающимися руками плечи Лео, ему хочется большего, и он насмешливо тянет: — Ну же, сестрёнка Лео, может, хватит всех этих монарших прелюдий? — голос его приторный и едкий, разъедающий сознание и душу, и Лео беспомощно скрипит зубами от раздражения, затыкая ублюдка грубым, требующим замолчать поцелуем. Макото отвечает на это расцарапанными в кровь боками и ощутимым укусом в плечо. Он хочет чего-то острого и ненадёжного, впрочем, вся жизнь Ханамии Макото полна остроты; он постоянно балансирует на грани и никогда не смотрит вниз... Широкая ладонь обхватывает сразу два члена и начинает беспорядочно двигаться. Лео невольно шипит на махинации Ханамии, но сразу же замолкает, чувствуя дрожь в каждой клетке своего тела. Он сейчас не вполне ясно осознаёт, что происходит, и мир начинает разрушаться, рассыпаться сотнями цветных осколков витража, весь мир бледнеет и приобретает такой ненавистный ему серо-болотный оттенок. Когда они оба кончают и белёсая жидкость обжигает пальцы Ханамии, у Лео больше не остаётся сомнений на тот счёт, что этот придурок Ханамия его окончательно и бесповоротно бесит. Тошнит только от одного его вида, ликующего и насмешливого, и Лео желает хорошенько проучить идиота, посмевшего сломать его привычную и спокойную жизнь, посмевшего что-то сломать в нём самом, что-то, что изменило его в далеко не лучшую сторону. Лео Мибучи теперь готов показать ему свою собственную тьму... Ханамия больно ударяется спиной, когда слетевший с катушек Лео сбрасывает его на пол, прижимая к горизонтальной поверхности своим телом. Он будто озверел и стал диким животным, не знающим, что такое ласка и забота, глаза его опасно блестят и зажигаются зеленовато-изумрудными всполохами, они сжигают и воскрешают, чтобы вновь убить его, губы его тонкие и гибкие, а руки жёсткие и крепкие, стальными цепями сковывают его ладони над головой и сжимают так, что Ханамия чувствует, как на коже проступают чёрно-лиловые пятна. Лео удовлетворённо рычит и покрывает грудь Макото поцелуями-укусами, усаживается поверх него и фиксирует коленями бока Ханамии, не давая ему и пошевелиться, наклоняется вниз и шепчет таким же пронзительно-сладким голосом: — Ты такой ублюдок, Ханамия, тебя следует хорошенько оттрахать, — а потом несильно нажимает на его челюсть и заставляет открыть рот, засовывает два пальца, и Макото пошло облизывает их, Лео возбуждённо наблюдает за этим, и внутри него что-то мимолётно ухает и падает в бездну. Мибучи вводит сначала один палец, Макото шипит и скребёт ногтями ворсистый ковёр, потом Лео добавляет второй и, не дожидаясь ответной реакции, сразу вставляет третий. Ханамия вскрикивает от пронзающей всё тело боли и тянется за утешительным поцелуем; Мибучи не позволяет ему, он слишком занят процессом растягивания его задницы, чтобы обращать внимание на такие мелочи. Ханамия думает, что переборщил с темнотой, которую самолично взрастил в его сердце, а ещё он думает, что так даже лучше: больнее падать... Тело Ханамии немного привыкает к нынешнему положению вещей, поэтому мышцы теперь легче растягивать. Лео аккуратно двигает пальцами внутри, из-за чего Макото неприлично матерится и стискивает зубы, а потом нечаянно проходится по простате, и тогда его слух опаляет громкий вскрик этого ублюдка, что выгибает тонкие побелевшие пальцы и закрывает свои мерзкие глаза. Макото, кажется, входит во вкус и теперь осознанно тянется к его прикосновениям, ластится, как последняя сучка, и говорит какие-то гадости, обещая придушить его ночью подушкой, если он сейчас же не возьмёт его. Лео не собирается отказывать себе в удовольствии слушать его умоляющий голос, а потому требовательно смотрит ему в глаза и говорит не своим голосом: — Проси, Ханамия, проси. — Прошу, Лео, ну же. — Что именно ты просишь меня сделать, Макото? — не принадлежащая ему и не сломанная им сволочь изгибает свои паршивые губы в смешливом оскале и внимательно, будто под микроскопом, рассматривает всю его подноготную. — Возьми меня, чёртов ты ублюдок. Оттрахай меня, как последнюю суку, твою мать! — Лео крайне доволен таким ответом. Он трётся покрасневшей головкой об анус, а потом резко входит, почти до самого предела. Макото дёргается, но настойчивые руки укладывают его обратно. Мышцы сжимают член Лео так сильно, что у него сыплются искры из глаз, кружится голова, и немеет тело. Так узко и горячо, Ханамия Макото просто офигенно узкий. Мибучи сдавленно стонет и чувствует, как в груди его сходит лавина, застилает белым одеялом все органы, оставляет его в прострации и полнейшей тишине. Он сейчас похож на оголённый нерв: только тронь, и он умрёт быстрой безболезненной смертью. Всё ощущается во сто крат острее и ярче, ему слепит глаза, и горло першит от удушающего удовольствия. Лео начинает медленно двигаться, тихо постанывая и слыша, как стонет Ханамия. Макото закусывает губу, во рту распространяется неприятный металлический привкус, тело сводит, мышцы перекатываются под тонкой кожей, и он в эйфории похлеще, чем от таблеток. Всё это похоже на дурман, на галлюцинации и полное сумасшествие. Движения становятся быстрее и резче, Лео отрывисто дышит и почти выходит, а потом вставляет до упора так сильно, что у Макото в глазах тают звёзды. Крупные капли пота стекают по оголённым шеям, рукам и ногам, горячий воздух касается южным ветром их тел, и между ними происходит какая-то ненормальная наркотическая химия. У Макото срывает тормоза от наркоты и алкоголя; у Лео — от ненависти к ублюдку и страстного желания обладать им. У каждого из них своя зависимость, которую они гасят неприличным, запретным сексом. Мибучи несколько раз задевает простату и слышит вопли орущего Ханамии, он уже почти на пределе, и хватает всего пары острых завершающих эту вакханалию толчков, чтобы он кончил. Лео касается каменного члена Ханамии и быстро, отточенными движениями доводит его до оргазма. И именно в это мгновение мир падает в бездну. Всё, что когда-то было чистым в Мибучи Лео, становится грязно-чёрным, затопляющим душу, словно нефть, убивающим всё живое и настоящее в нём. Всё исчезает в наркотической дымке омерзительных серо-болотных глаз. В тот самый день наступает перелом; в тот самый день у Мибучи появляется неизлечимая болезнь. А её источником становится ублюдок, который и затеял эту порочную игру...***
У Лео дико болит голова, а в груди ожесточённо стучит непокорное, больше не принадлежащее ему сердце, этот кусок угля больше ничей, его попросту нет. Лео думает, что пора на работу, а поэтому одним глотком допивает остывший крепкий кофе, приготовленный Ханамией, который опять куда-то исчез, и идёт одеваться. Закрывая дверь и кладя ключи в карман тёплого осеннего пальто, Мибучи думает, что ему неимоверно холодно и что внутри него расстилается что-то новое, что-то, от чего ему хочется спрятаться. Внутри него остаётся равнодушие и пустая ненависть к Ханамии. Лео, не замечая ничего вокруг, постепенно теряет себя. И делает шаг к той черте, которую лучше не переступать. Дни текут размеренно и одинаково. Они вновь не пересекаются, и Мибучи успокаивается, радуясь, что нет этих насмешливых серо-болотных глаз, пошлых шуток и безумного смеха. Он радуется, что может побыть в тишине и спокойствии, вот только эта самая тишина поглощает его, и в прежде живых глазах Лео расплывается туман. У Мибучи уставший вид, перманентные синяки под глазами и фальшивая рабочая улыбка. Коллеги беспокоятся за него, предлагают взять отпуск, съездить куда-нибудь, но он лишь говорит, что всё хорошо, и продолжает выполнять заказы в срок. Ничего, кажется, не меняется. Но есть причина, по которой Лео постоянно остаётся допоздна в своём душном кабинете, работая над новыми чертежами, — ему холодно в пустой и мёртвой квартире, из которой как-то резко исчезли запахи, звуки, цвета. Будто весь мир в мгновение стал монохромным и далёким, будто он сам выпал из этой реальности, будто чьи-то худые цепкие руки выкинули его из этого мирка... Макото нет практически месяц, за это время Лео морально истощился и превратился в тень себя прошлого. Ложась спать, он думает о грязном ублюдке, а потом, наплевав на всё это дерьмо в его душе, дрочит на него, вспоминая острый блеск и наркотический туман его глаз, высунутый язык и пошлое «Сестрёнка Лео». Это похоже на дешёвую драму, в который один исчезает, а другой страдает по нему. Вот только Лео не страдает, он нуждается в нём, точно так же, как тот нуждается в новой дозе. Лео не понимает, но его тянет, его тянет не в прошлое, а в дерьмовое настоящее, где идиот Ханамия скулит под ним и просит быть жёстче, где он совсем дикий и озверевший, не милый и не учтивый Мибучи Лео. Это в прошлом, это мёртвое. А, как известно, мёртвое мёртвым. Но ведь они-то ещё живы. Наверное... В какой-то момент Лео плюёт на это всё, перестаёт думать об ублюдке и старается жить дальше, без воспоминаний о дурацком смехе и ненавистных ему кофейных губах. У него даже получается: он вновь встречает ту милую девушку, которую, кажется, он уже где-то видел. Оказывается, это была Айда Рико. Лео думает, что всё складывается очень иронично, но всё же приглашает её на свидание и очень удивляется, когда она соглашается. Рико смешная, наивная и совсем не женственная. Он помнит, какой воинственной она была на их матче против Сейрин, помнит, как горели её карие глаза, а ещё он помнит, что Хьюга уж очень тепло смотрел на неё. Мибучи усмехается и думает, что если сможет затащить её в постель, то Хьюга будет очень и очень зол и... разбит... Это кажется хорошей перспективой. Это должно его сломать... Так думает Мибучи, а потом внезапно понимает, что думает чужими мыслями, и устрашается этому. С Рико он больше не видится. Одиночество кажется ему вечным спутником, он не чувствует ничего, кроме ветра в душе и страха в сердце. Что-то определённо идёт не так. Что-то стремительно поворачивается в другую сторону. Лео учится готовить кофе. В первый раз он заливает мерзкой на вид чёрной жидкостью поверхность плиты и обжигает пальцы. Во второй раз он лишь пачкает белоснежные бинты на руках и давится горькой отвратительной массой. Кофе у него всегда отвратный, и ненависть к нему увеличивается в несколько раз, но он с завидным постоянством варит его, разливает по двум чашкам и всегда чего-то ждёт. Он учится не вспоминать вкус дрянных губ. А потом уже становится всё равно. Ублюдок является неожиданно, его не было два месяца, а теперь он стоит на пороге, улыбающийся и ржущий над удивлённым Лео. В глазах у него злоба и веселье, а в руках бутылка саке. Выглядит он ещё хуже, чем раньше. Бледный, тощий, синюшный и не родной. Едкий, но слабый. Слабый в своём идиотическом приступе нежности и попытке поцеловать Мибучи в губы. Лео думает, что это психоз, что у него окончательно поехала крыша, но лишь отступает в сторону, пропуская внутрь шатающегося придурка, который сразу идёт на кухню, садится за стол, ожидая хозяина квартиры. Мибучи не обращает внимания на какое-то странное сосущее под ложечкой чувство и идёт следом за ним. — Знаешь, Ми-бу-чи, я так скуча-а-ал, а ты? Ты скучал по мне? — Ханамия делает глоток саке и испытующе смотрит на Лео. Тот как-то сжимается под этим сканирующим его подноготную взглядом. — Ещё чего. Зачем явился, Ханамия? — он пытается сохранять спокойствие, но выходит очень уж плохо. — Я вернулся, потому что я знаю, что нужен тебе, — голос его насмешливый и приторный. — Бред. Ты совсем спятил, Макото. — Нет, сестрёнка Лео, это ты спятил, ты медленно, но верно сходишь с ума, — Ханамия резко встаёт и подходит вплотную, а потом шепчет в самые губы: — Я — твоя тьма, Лео Мибучи, и теперь ты запятнан мною. Ну же, ты же ждал этого. Лео не слушает, он с силой отталкивает того к стене и грубо целует, срывает ненужную одежду и на мгновение застывает в оцепенении: исколотые руки Ханамии ставят всё на свои места. Макото же небрежно посмеивается и легко заставляет Лео поднять голову и посмотреть себе в глаза. Мибучи тонет, теперь уже безвозвратно... Трахает он его жёстко, прямо на кухонном столе. Макото протяжно стонет и воет, смеётся и матерится. Лео плевать: он теряет мир и себя...***
Лео обдумывает сложившуюся ситуацию и понимает, что находится в полной заднице. Он, некогда успешный и амбициозный молодой человек, теперь зависит от этой сучки. Он трахает грёбаного наркомана, который тянет его за собой в бездну. Он сходит с ума, и всё, что он может теперь, это глотать муть тех отвратительных серо-болотных глаз и дышать тьмою собственной души. А потом происходит непоправимое. Происходит то, что предшествует конец... Сначала Лео пробует травку, и мир становится более сносным, все проблемы испаряются прозрачным туманом, а Макото ликующе гладит его по щеке и целует как-то трепетно и больно. Потом Лео пробует таблетки, и ему сносит крышу, он ненавидит Макото, но беспомощно тянет к нему дрожащие руки. Лео пробует героин, и всё оборачивается мраком, охватывающим его силуэт и прогоревшую мёртвую душу. Ханамия ласково касается губами его ключицы, раздевает и укладывает на постель. Лео не сопротивляется и позволяет делать всё, что ему захочется. Ханамия смеётся и думает, что победил. В глазах у него звериная стать и вселенская злоба. Он слишком долго ждал этого, а поэтому не может более терпеть. Он берёт его быстро, с глухим рыком и ненавистью в сердце. Лео протяжно воет, отчего Ханамия вколачивается в него со всей силы. Лео отпадно стонет, выгибается, как кошка, требующая тепла и ласки, и бесцветно смеётся. У Ханамии мутится рассудок, он целует его в лицо и кусает бледные губы, которые имеют привкус жуткого горького кофе, который он ему когда-то варил, и валерьяны. Макото считает это ироничным, Макото знает, что ему удалось подчинить не принадлежавшую ему и не сломанную им сволочь. Лео Мибучи теперь только его, он сломан и запятнан. И его тьма — привкус кофе на мягких губах, туман в опустевших глазах и протянутые к нему руки — станет его лучшим трофеем. Лео Мибучи станет его лучшей жертвой, которую он стёр в порошок. Ханамия, наверное, даже счастлив. Ханамия безумно смеётся, вторя чужому бесцветному смеху. Лео же думает, что это Рубикон. Лео знает, что они давно уже перешли грёбаную точку невозврата... Но ему как-то плевать. Он теряет себя среди невидимых призраков и уродливых теней, которые, словно тысячи чужих рук, тянутся по пожелтевшим стенам. Реальности у него теперь нет...