Сердечное несогласие

      Франция и Англия сидели напротив друг друга в удобных креслах с резной спинкой и напряженно молчали, не спеша начинать разговор. Несмотря на видимую расслабленность позы, оба были напряжены до предела, побелевшеми пальцами сжимая подбитые шелком подлокотники, чтобы тут же не передраться сгоряча.       Их заперли в этой комнате уже почти десять минут назад с недвусмысленным указанием наконец свести все свои давние счеты и на первые пару лет договориться хотя бы о временном перемирии. Для этого на столе, помимо проектов соглашений, пера и чернильницы, им предусмотрительно оставили вазы с фруктами, чтобы страны могли хоть немного утолить свой голод, если вдруг переговоры затянутся на долгое время.       Мокрый круг рядом с ними недвусмысленно указывал на то, что раньше там также стоял графин с водой, но его убрали аккурат перед началом переговоров, закономерно опасаясь, что, в противном случае, тот разобьют о чью-нибудь голову. Вместо этого на столе зачем-то оставили бутылку дорогого шотландского виски, которая, вероятно, должна была продемонстрировать доброжелательный настрой англичанина.       На самом деле Артур слишком хорошо знал, что Бонфуа ненавидит виски и предпочел бы увидеть на столе бутылку красного десертного вина хотя бы пятилетней выдержки, так что не стал останавливать своих сопровождающих, а скорее надзирателей, позволяя оставить скотч на видном месте.       Молчание затянулось, и Франциск, не горя желанием торчать здесь еще целую вечность, наконец негромко заметил, не очень ловко попытавшись начать разговор:       - Предполагается, что мы должны найти общий язык.       - Не знал, что ты до сих пор веришь в сказки, — Англия саркастически приподнял брови, выказывая свои сомнения по поводу принципиальной возможности этого.       За все столетия, проведенные в чересчур тесном соседстве друг с другом, они не первый раз оказывались в этой ситуации, ненавидя ее от всей души, и всегда все примерно начиналось, развивалось и заканчивалось одинаково. Англия пребывал в состоянии крайней досады из-за поставленных ему условий и безотчетно вымещал свою злость на, как ему казалось, одном из основных виновников всего этого, а Франциск, не в силах молча сносить ехидный тон англичанина, своей бурной реакцией только усугублял и без того сложную обстановку.       - Успокойся, — Бонфуа незаметно поморщился и через силу разжал руки, отпуская подлокотники, на шелковой обивке которых остались незаметные углубления от его пальцев. — Я тоже не в восторге от положения, в которое нас поставили.       - Неужели! — Артур тихо скрипнул зубами и, глубоко вздохнув, продолжил уже спокойнее. — Мне казалось, ты будешь рад узнать, что мне велено договориться с тобой любой ценой.       Он немного покривил душой. Все уже решили за них, и оба извечных соперника оказались в примерно схожей ситуации, под давлением обстоятельств вынужденные подчиниться ультимативным требованиям своего высокого начальства.       Неприятие положения, очевидно, являлось обоюдным, и хотя Франция первоначально не был против переговорить с Керкландом наедине, то, узнав о скрытой подоплеке, неприятной для них обоих, тотчас обозлился на весь свет.       Англии пришлось и того хуже. Ему было просто приказано договариваться с Бонфуа на любых условиях, а доводы англичанина против этой вопиющей идеи никто не подумал не только принять во внимание, но и даже выслушать.       Несмотря на то, что они вполне могли сотрудничать и даже весьма успешно действовать сообща, запереть их вдвоем в замкнутом пространстве было крупной ошибкой.       - Нет ничего приятного в беседе с неотесанным грубияном, — Франция пренебрежительно тряхнул головой и тут же поправил выбившийся из прически локон. — Впрочем, что еще можно ожидать от англосакса.       Именно с этого с завидной регулярностью начинались все их знаменательные ссоры. Керкланд никак не мог простить французу его живейшего участия в формировании английской нации, а тот все не уставал об этом напоминать. Ситуация усугублялось тем, что из-за разницы менталитетов оба считали друг друга невоспитанными деревенщинами.       - Лучше быть неотесанным грубияном, чем трусливым пустозвоном с жиденькой бородкой, — парировал Англия, из последних сил стараясь говорить холодно и трезво, не повышая голоса, но все равно чувствовал, как медленно багровеет от с трудом сдерживаемого гнева, в последний момент выпалив. — У козла краше!       Неудивительно, что Франциск завелся от одного лишнего слова, зло щурясь и отмахиваясь от голоса здравого смысла в своей голове. В отличие от Керкланда, он не мог продолжать с каменным лицом выслушивать оскорбления и потому неосознанно повысил тон, огрызаясь:       - И это я слышу от сосунка, у которого на подбородке один волос — и тот из прыща!       От чужих слов руки Артура сами собой сжались в кулаки, и англичанину пришлось приложить определенные усилия, чтобы снова выпрямить пальцы, слегка приподнимая их над подлокотником. Вместо того чтобы хорошенько проехаться по холеной физиономии француза, он только язвительно процедил:       - Это все, что тебя задело?       - Хочешь проверить? — Бонфуа демонстративно закатал рукава рубашки, показывая, что готов дать отпор в любой момент. — У меня давно не было возможности преподать кому-то урок воспитания.       - Неудивительно. Такого неудачника как ты надо еще поискать!       Англия и сам не заметил, как их стремительно набирающая обороты ссора пересекла невидимую черту, после которой они оба, наплевав на голос разума, начинали говорить и творить странные вещи, о которых позже не могли вспомнить без стыда.       - В таком случае, советую найти себе в союзники другого неудачника, — в порыве злости схватив перо, Франциск чуть локтем не смахнул чернильницу на пол и, напряженно обмакнув кончик, с наслаждением перечеркнул все черновые соглашения несколькими жирными линиями, не замечая, что оставляет неряшливые кляксы. — Какая жалость, что у тебя нет ни одного друга.       - А тебе, видимо, их не занимать, раз прибежал ко мне на поклон! — несомненно, Артур бы добавил грязи еще от себя, но для этого было необходимо первоначально отобрать перо у чересчур разошедшегося француза.       - Я тебя умоляю! — Бонфуа почти сорвался на крик, пылая гневным румянцем. — Это ты остался без союзников, благодаря собственной глупости.       Франция и сам не заметил, как надавил на больную мозоль, заставляя Керкланда скрипнуть зубами. Он был кругом прав, и это невероятно злило англичанина хотя бы потому, что тот не смог сходу подобрать достойного ответа.       На побледневшем от напряжения лице Артура заиграли желваки. До скрипа стиснув зубы, он даже не заметил, как пальцы снова сами собой сжались в кулаки, мечтая преподать французу заслуженный урок.       Слова Бонфуа оказались последней каплей, переполнившей чашу терпения англичанина, который и без того не был в восторге от вынужденного свидания тет-а-тет.       Он, не отдавая себе отчета, коротко замахнулся и со всей злости ударил соперника в челюсть, тут же сдавленно зашипев от боли: Артур, не рассчитав силы, случайно рассек костяшки пальцев о чужие зубы, не успев остановить соскользнувшую руку.       - Ублюдок! — ругательство вырвалось у него непроизвольно.       Содранная кожа тут же отозвалась жжением, но и Франциск, будучи не готов к удару, невольно громко охнул и слишком резко дернулся назад, опрокидывая кресло на пол и падая вместе с ним.       Он почти сразу вскочил на ноги, ошалело мотая головой, взъерошенный и злой как черт, но так и не пришел в себя, тоже не в силах и дальше молча выносить общество британца. Расширенные зрачки без тени осмысленной мысли в них пристально следили за каждым шагом Керкланда, контролируя его движения: тот только поднес руку ко рту и машинально лизнул саднящие ранки, как Франциск бросился на него в ту же секунду, яростно припечатывая к столу.       От сильного удара чуть ниже спины у Артура на мгновение перехватило дух. В ушах зазвенело, и он пропустил тот момент, когда Бонфуа, схватив его за грудки, изо всех сил приложил головой о мраморную столешницу, инкрустированную полудрагоценными камнями.       Из-за сильной встряски чернильница опрокинулась, и Англия отстраненно почувствовал, как что-то мокрое заливает его волосы, ошалело мотая головой. Черное пятно расплывалось все шире, и, достигнув резного края стола, медленно, капля за каплей, стекало на паркет, заливая все вокруг. От одного неосторожного движения все проекты соглашения, до этого перечерканные и изгвазданные в порыве гневного отрицания, оказались окончательно загублены, но в пылу ссоры никто даже не вспомнил о них.       Керкланд злобно оскалился и, схватив противника за его пышный белый воротник, припечатал щекой об стол рядом с собой, вышибая весь дух. Выпрямиться удалось не сразу, и англичанин не увидел, как Франция, на мгновение забыв, что значит дышать, медленно сполз вниз и упал на колени, слыша перезвон в отозвавшемся резкой болью правом ухе. Отняв руку от лица, Бонфуа с растерянным недоумением уставился на свои пальцы, перепачканные в чем-то черном и красном, но не смог найти времени, чтобы как следует поразмыслить об этом: Англия не дал сопернику и минутной передышки       Опираясь о стол, Артур с трудом выпрямился, борясь с головокружением, и, зло сощурившись, заехал сопернику под дых носком своего ботинка. Не соизмеряя силы, он ни на миг не задумался, что, вполне возможно, мог сломать французу пару ребер этим опрометчивым ударом.       Подтверждая худшие опасения, тот невольно сжался от боли, судорожно закашлявшись, и, пытаясь отдышаться, не сразу смог встать на четвереньки. Даже в таком положении Бонфуа слегка пошатывался, и Англия, не обнаружив угрозы с его стороны, отвернулся и подошел к зеркалу, на ходу пытаясь распутать свои волосы, но только пачкая чернилами руки.       Отражение в гладкой поверхности, закованной в массивную позолоченную раму, чуть не заставило Артура обреченно застонать от несправедливости: на затылке, судя по ощущениям, зрела здоровенная шишка, а новая, только сшитая по его меркам рубашка оказалась напрочь загублена. На светлой ткани на глазах расплывались сине-черные пятна чернил, стекающих по волосам и лицу, а ворот жалко болтался на одном клочке ткани, почти оторванный французом.       В таком виде даже он не рискнул бы показаться кому-то на глаза, совершенно не желая быть осмеянным.       Переживая по поводу своей не лезущей ни в какие рамки внешности, Англия даже не заметил, как его соперник, быстро оклемавшись, подошел ближе и, недолго думая, схватил британца за плечи и со всей силы приложил о зеркало, заставив прикусить язык. То треснуло сразу в двух местах и пошло мелкой паутинкой, по мере то как француз продолжал расчетливо вдавливать Артура в хрупкую поверхность, злобно скалясь.       Он тоже выглядел не лучше. Всклокоченные светлые волосы, до того аккуратно уложенными локонами спускающиеся на плечи, теперь торчали дыбом, с одной стороны перепачканные чернилами и кровью вперемешку, обильно струящейся из ссадины на виске.       Вымещая свою злость, он схватил англичанина за горло обеими руками и изо всех сил сжал, методично не давая тому сделать и вздоха. Медленно багровеющие лицо противника и его жалкие попытки освободиться были для Бонфуа лучшей наградой.       Захрипев, Артур с трудом приоткрыл прищуренные глаза, в уголках которых от сильного удара невольно скопились слезы, и, ничего не соображая от рези в горле, схватил француза за запястье, до крови царапая ногтями чужую кожу и оставляя заметные синяки. В пылу драки никто из них не чувствовал боли, продолжая, не жалея себя, калечить противника.       Извернувшись, Англия, задыхаясь, вдоволь потоптался по чужим ногам и, отчаявшись, попытался ударить француза коленом под дых, но попал чуть ниже, вызвав куда более бурную реакцию. Взвизгнув, Бонфуа тут же отпустил чужую шею и со стоном согнулся пополам, прикрывая руками самое дорогое.       Не смея даже рассчитывать на такой ошеломительный эффект, Артур теперь уже без труда вырвался, зажимая рукой собственное горло и надрываясь в сухом кашле. Свистящий, поверхностный звук, с которым затхлый воздух вырывался изо рта больно резал уши, но англичанин не мог остановиться, никак не в состоянии отдышаться. Несмотря на распахнутые настежь окна, Керкланд все равно чувствовал духоту, борясь с головокружением и возбужденным звоном в ушах.       Слегка пошатываясь, он кое-как доковылял обратно до своего кресла и почти рухнул в него, откинув голову назад и закрыв глаза. Неконтролируемая ярость медленно покидала разбитую и безумно уставшую голову, и Англия наконец-то с ужасом осознал, что сумел просто блестяще запороть столь важные переговоры.       Его венценосному начальству это совсем не понравится.       Он снова приоткрыл веки, рассеянно наблюдая, как француз, бледнея на глазах, еле дополз до своего места, но, так и не сумев поднять кресло, обессиленно расселся на полу, прислонившись спиной к резным деревянным ножкам.       При одном взгляде на Бонфуа, Англии стало как-то не по себе, и тот даже испытал укол совести, осознав, что, наверное, немного переборщил. Но и Франция тоже хорош: Артур до сих пор чувствовал давление его пальцев на своей шее, и от этого по спине пробегали мурашки.       Тяжело дыша, Франциск с трудом поднял голову, окинув противника расфокусированным взглядом, и неожиданно усмехнулся, не замечая кровавую слюну на зубах.       - Да ты просто красавчик.       От хриплого звука чужого голоса Керкланд безотчетно расслабился, чувствуя, как звон в ушах постепенно стихает, оставляя после себя только ноющую головную боль. Наконец-то сумев вздохнуть полной грудью, он, ощущая боль во всем теле, устало огрызнулся:       - Выглядишь не лучше.       Это правда. Они оба смотрелись, как два дворовых кота, не поделивших мышь: потрепанные, уставшие, побитые и вдвоем остались с носом.       Ссориться им было не впервой, и каждый раз все заканчивалось примерно одинаково с большими или меньшими потерями для достоинства. Почти после любой встречи кто-то из этих двоих мог недосчитаться в лучшем случае клока волос, и удивительно, что все зубы у заклятых соперников были еще целы, ведь оба пересчитывали их друг другу с завидной регулярностью.       - Иди сюда, — Франции пришлось прерваться, чтобы глотнуть побольше воздуха. — У меня есть платок…       Голос слушался его из рук вон плохо, как и большая часть тела.       - Ага.       Перевозбудившись, Англия, все еще плохо соображая, послушно сполз на пол, борясь с желанием прижаться щекой к холодному паркету. Все тело так и пылало: он все еще чувствовал жар от недавней драки, но приятный сквозняк от раскрытого окна приносил немного облегчения его избитому телу.       Наверное, завтра ему придется прятать все свои синяки за наглухо застегнутым пиджаком и обливаться потом под ним.       Бонфуа медленно, на четвереньках, подполз ближе, отвлекая Керкланда от мрачных мыслей, и уселся так, что их колени упирались друг в друга.       Настроение Артура тут же ощутимо улучшилось от цветущего вида соперника, который вблизи выглядел еще краше. Темные следы от чернил и кровоподтеки причудливо гармонировали с бледной от внезапно нахлынувшей усталости кожей и лихорадочно красными щеками, а торчащие во все стороны светлые патлы обрамляли эту приятную глазу картину, завершая далекий от официального портрет.       Бонфуа достал откуда-то обещанный чистый платок: на белоснежной ткани по краям выделялась причудливая вышивка, но француз не обратил на нее никакого внимания. Портить такое великолепие Англии было жалко, но, не найдя в себе силы спорить, он закрыл глаза и безропотно позволил вытереть свою щеку. К несчастью, стало только хуже: Франциск, пытаясь помочь, окончательно размазал не до конца высохшие чернила по лицу, придавая англичанину сходство с трубочистом.       Немного поколебавшись, Франция, чувствуя солоноватый привкус во рту, осторожно облслюнявил угол платка и потер усерднее, надеясь хоть немного оттереть въевшиеся в кожу чернила, но безуспешно.       - Ничего не выходит. Они не оттираются, — наконец пожаловался он, обреченно опуская руки.       - Разумеется не оттираются, — Англия машинально потер щеку тыльной стороной ладони, но испачкав и ее, только устало вздохнул, не испытывая никакого желания знать, насколько все плохо. — Это же чернила, болван.       Франция ответил удивительно миролюбиво, не обращая внимания на оскорбление. А ведь обычно оно бы заставило его мгновенно взвиться, с жаром защищая уязвленную гордость, но, видимо, на сегодня его запал уже иссяк.       - Ну, не злись. Сейчас что-нибудь придумаем.       Вместо ответа Артур только молча забрал платок из рук француза и, осторожно приподняв его волосы, осмотрел грязную кровоточащую ссадину на виске. Он действительно не думал, что так выйдет, и теперь испытывал вину за то, что из-за него Франциск выглядел и чувствовал себя совсем разбитым.       Бонфуа сдавленно зашипел, когда Англия попытался дотронуться чуть выше ранки, и поспешно отшатнулся, болезненно морщась.       - Да ладно тебе, — Артур отнюдь не собирался снова причинять ему боль, успокаивающе поднимая руки. — Дай посмотреть, я постараюсь аккуратнее.       Вздохнув, Франциск согласно кивнул и сам приподнял свои растрепанные космы, признавая, что лучше немного потерпеть, чем продолжить истекать кровью. Оставалось только надеяться, что не придется ничего зашивать, ведь при одной мысли об этом где-то в животе скользкой змеей вился страх.       Ссадина выглядела весьма красочно, что Англия и сам удивился, обо что смог так приложить француза в пылу драки. Кровь никак не останавливалась, продолжая набухать внутри, и прежде чем делать что-либо, стоило хотя бы обеззаразить края, чтобы в саму рану не попала инфекция.       Оглянувшись, Артур поискал глазами, что-нибудь подходящее и тут же оборвал сам себя. О чем он только думает? Это комната для переговоров, а не госпиталь: никто и предположить не мог, что мирная дипломатическая беседа может окончиться подобным образом. А ведь, наверное, следовало вспомнить об этом, когда заклятых соперников оставляли наедине в замкнутом помещении с недвусмысленным указанием наконец-то свести старые счеты.       Именно этим они и занялись с определенной долей успеха.       На бутылку скотча, разве что чудом оставшуюся целой после устроенного ими погрома, взгляд Керкланда упал совершенно случайно.       Кое-как поднявшись, он подошел к столу и, нашарив открывалку, избавился от пробки. Обратно Англия вернулся уже с откупоренной бутылкой, вдоволь выплескивая янтарную жидкость на испачканный в чернилах носовой платок и собственные пальцы.       - Не думаю, что это лучшая твоя идея, — тихо прокомментировал Франциск, но все-таки, зажмурившись, позволил Артуру аккуратно промокнуть ссадину, морщась от болезненного жжения.       Зализывать друг другу раны после драки для них тоже было не ново, поэтому Бонфуа безропотно доверил англичанину позаботиться о своем лице, молча прикусив губу. Показывать собственную слабость Франции не хотелось почти что из мальчишеского упрямства.       Англия не жалел скотча, чтобы отмыть чужое лицо от пятен чернил и, снова плесканув на платок, аккуратно потер вокруг ссадины, сжимая ткань мокрыми пальцами. От чересчур сильного нажима янтарная капля стекла по чужому лицу, и Франциск, не удержавшись, слизнул ее, тут же морщась:       - Господи, какая же дрянь.       Конечно, Артур редко соглашался со своим извечным оппонентом по поводу чего бы то ни было, но тут уж даже не нашел, что возразить, вынужденно признавая его правоту:       - Редкостная.       Пригладив свободной рукой чужие волосы, Англия отстранился и критично оглядел результат, оставшись вполне доволен увиденным.       - Так уже лучше, — заключил он и, передав бутылку французу, склонил голову, подставляя свои изгвазданные космы.       Недолго думая, Франция просто перевернул ее вверх дном и вылил остатки скотча на голову британцу, не испытывая и толики угрызений совести: тратить эту мерзость было ни капли не жаль, а вот волосы Артура, увы, нуждались не в доле спирта, а в хорошей ванне и услугах цирюльника.       Несмотря на это, Бонфуа честно постарался хоть немного смыть чернила с его пшеничной шевелюры, не обращая внимания на недовольный скрежет чужих зубов, а после, прихватив за запястье, аккуратно протер его ладони, не упуская возможности нежно погладить кончиками пальцев покрасневшую от нажима кожу.       - Ну что, мир? — Франциск дружелюбно улыбнулся англичанину, поднимая взгляд.       Тот только вздохнул и согласно кивнул:       - Мир.       Именно этого от них и ждали и, в конце концов, как можно противиться воле своего начальства? Они по-прежнему оставались всего лишь Англией и Францией и должны были делать то, что им велят политические интересы, невзирая на взаимную неприязнь, которая подчас казалась настолько очевидной, что эти два упрямца и сами не заметили, как она превратилась в нечто иное.       Им следовало бы уничтожить всех прочих противников хотя бы для того, чтобы иметь возможность и полное право с чистой совестью передраться в самом конце.       - Скрепим наш договор старым проверенным способом? — Франциск насмешливо склонил голову и выразительно посмотрел на собеседника, явно намекая на что-то очень личное, поэтому Англия подозрительно уточнил:       - Это еще каким?       - Разделим постель, разумеется, — француз был донельзя доволен собой, продолжая улыбаться, несмотря на весьма потрепанный вид.       В устах Франции кажущееся недвусмысленным предложение приобретало совершенно особый оттенок, и Артур просто не мог не вспомнить кое-что, заставившее его невольно покраснеть, усмехаясь каким-то своим мыслям.       - Твои сведения немножко устарели, — наконец проговорил он и неожиданно подмигнул своему вынужденному союзнику. — Теперь для этого достаточно лишь фотографии.       Наигранно разочарованный стон француза прозвучал самой прекрасной музыкой для ушей Керкланда, но, наверное, все же стоило видеть лица собравшихся, когда эти двое, разукрашенные до неприличия, наконец вывалились из переговорной, шатаясь на ходу и кое-как поддерживая друг друга в вертикальном положении.       И если припухшие губы Франциска можно было без труда объяснить ударом в челюсть, то почему Артур незаметно прикрывал рот рукой так и осталось загадкой.