«Синички? Журавли?.. Снегирь!»

Ну, собственно, началось все с Ляпика, моего дружбана по инстику. Скажу сразу, пацаны мы не ботанистые. Поступали, чтобы оттянуть неизбежное в виде армии. А то и вовсе отлинять. У Ляпы на этот случай был план не менее солидный, чем у маршала Жукова, когда он на немцев шел. Раньше все служить хотели, теперь же в бизнес рвутся, а мы, что? Мы просто учились, никого не трогали, хреново, правда, но не каждый же Эйнштейном рождается. У нас заморочек по поводу оценок никогда не было, хотя без степухи туговато приходилось, но моя Машуня никогда ничего особого не требовала, а на курево и мамкиных «на чай с булочкой» хватало. А вот Ляпику нет. Погоняло он это смешное еще в школе отхватил, потому что ляпал что попало и под дурачка часто косил. - Ляпа, что с него взять? – когда звучала эта фраза, он обычно смешно улыбался и выворачивал карманы, наполненные блесточками-конфетти. Где брал, проныра, неизвестно, но выглядело очень непосредственно. Главное, девчонки покупались, а он и рад. Таких девок мутил, мне порой завидно было, и даже в кафе их не сводит, уже смотрю, рука на попке, и шепчет ей что-то на ушко. Но у него преимущество – высокий и смазливый. Прибавить к этому игривость и дурашливость - выйдет в точности Ляпа. Я после того, как Машутку встретил, журавлей в небе не выглядывал, мне моя синичка была дороже всего. А вот Ляпа, куда там, всё менял и менял своих синичек, пока не доменялся. На потоке все девчонки его тихо ненавидели, а подкатам никто не верил. Тогда и настала тоска, а Ляпа был парнем темпераментным и до женского пола ужасно охочим, и нет бы найти кого на стороне, мутил только институтских, как мёдом намазано было ему. А потом он увидел её. Кристина Снегирёва, экономфак, коса до пояса, а глаза, как два блюдца - не иначе. Где там было настоящее, а где тонкая помощь косметолога, я так и не понял, но она была настоящим журавлём, спустившимся к нам, хилым воробушкам. К моей скрытой радости, Ляпа её не получил, как не бился. А уж он-то почти смертным боем её добивался – цветы, конфеты, подарочки (в кафе её заволочь не смог) и в результате признал поражение. Вердикт был таков: Кристина Снегирёва – холодная стерва! Как по мне, она была очень даже горячая, просто недоступная, я так её и воспринимал. Как картину обнаженной девицы или торт-муляж, от которого слюнки текли. Ляпа бесился долго, с месяц, а может и два, но смирился. А я? Ну, что, я мог только в моменты близости с Машуткой мечтать о милой, сексуальной Кристине. Но запала она мне в душу, крепко запала. Поэтому, когда на третьем курсе у нас начались лекции по экономике, я с удивлением и восхищением заметил её, вертящейся перед нашим лектором, строгим мужиком за сорок с плешью. Ляпа цедил каждую переменку гадости и гнусности мне в ухо, разжигая нездоровый интерес к ней. С Машуней на тот момент, я расстался, так что пережить те тяжелые времена мне помогала только Дуня Кулакова, но и она сдавала свои позиции. И вот, в один из ясных весенних дней, когда Кристина снова зашла к нам в гости, а Ляпа опять сел мне на уши, о том какая же Снегирёва проститутка, я не выдержал и в сердцах сказал: - Ну, и хрен с ним, ебет же кто-то? – брякнул я, довольно громко в гулком помещении. Но самое ужасное было в том, что я в этот момент в запале указал рукой на нее. Она не смутилась, обернулась, пристально взглянула на меня. Ляпа сидел позади на ряд и тоже таращился на нее. Кристина вдохнула-выдохнула и направилась – о, боже-боже! – к нам. О, что это было за зрелище! Почти сто восемьдесят сантиметров на каблуках, джинсовая мини-юбка, острые коленки, две аккуратные грудки под кофтой с неимоверно глубоким вырезом, огромные глазищи и губы бантиком. Это богиня, а не девушка, а я её обидел. Скотина! Скотина! Скотина! Кристина подошла и наклонилась над моей столешницей, её грудка легла на руку, когда она опёрлась, а мой язык машинально вывалился изо рта. И я жалел в этот момент об одном – о том, что не видел её сзади! Мама мия! Кристина перекидывает волосы на другую сторону, и её голос нежно воркует: - А ты тоже хочешь? – она смотрит на мою тетрадь, опускает свои глазищи с предлинными ресницами и читает имя. – Кортнев Витя. Ты тоже хочешь? - Чего? – Какой же я лузер! Блин! - Как чего? – улыбается она. - Поебаться? Ляпа давится слюной от зависти и тут же кашляет с матюками наперевес. - О, Господи! Да, конечно! Да, да, да! – мои щенячьи восторги. Кристина улыбается. У нее такие губы, ну, так прямо и представил как она, этими губами, мне... боже, даже мысленно не могу этого сказать! Вау! Вау! Она выпрямляется, её грудки обратно запрыгивают в вырез, а мои мозги так и не приземляются обратно в череп. Я погиб, я её раб! О, да! - Ну, что ж, Витя, раз так, я позвоню, и тебя выебут, - говорит она, а я не слышу, я не понимаю о чем она. В моём мозгу горят два слова: «Кристина» и «ебать» - ну, не дегенерат ли? - ЧТО? – просыпается моё сознание. - ЧТО? – спрашивает Ляпа и хохочет. Кристина достает из крохотной юбочки свой телефон и помахивает им. - Жди, скоро твоё желание исполнится. И она поворачивается ко мне задом, тем самым задом, на который я пускал слюни, всего пять минут назад, но теперь мне похер. Сердце тревожно бьется, как пойманная птичка. Я хочу что-то сказать, может быть, побежать за ней, но на меня пырится пол потока. Они так же охренели, как и я. Препод сдерживает смешок, странно, что он не вмешался, сука! Ну, что делать? Вот что? Мне реально страшно, откуда я знаю, кто у нее в ёбарях ходит, а вдруг выебут? Но зассать и весь поток зачморит. - Да, кому ты нужна, сучка! – кричу вслед, она только до дверей дошла, но ничего не ответила и только тихо рассмеялась. Я понял, мне кранты. Ляпа не верил, что ко мне кто-то подойдёт. Да и кто же будет меня насиловать? Маленький, светлявый, юркий мальчишка – изобьют максимум. Но я даже побоев боялся, я же, мать вашу, не Чак Норрис? В Шаолине не бывал. А кого пришлёт эта сучка – не понятно. То, что я старался держать глаза на заднице, но мне бы это всё равно мало помогло. Под конец, когда прошел месяц, хотелось пойти и ввалить ей самому, уж против этой спички я устою, и морального удовлетворения прибавится. Но не потребовалось. Возмездие пришло, долго же оно гуляло! - Кортнев! – окликнул меня «шкаф». Я обмер, бежать было некуда. Ну, если, конечно, исключить возможность выбитого окна и меня, летящего с третьего этажа. Мама, роди меня, пожалуйста, обратно! - Слушай, паря, пойдём выйдем? – предлагает мне хмырь, а я весь трепещу, как красна девица. Ляпа насторожено взглянул на парня. - Никуда я с тобой не пойду! – «Понял, выкуси!» Но сказать одно, а когда этот амбал под два метра схватил меня за шкирку и поволок к туалету, я мог только вцепиться в Ляпу. Вцепиться так крепко, что и не отодрать. Ляпа же мой кореш, он поможет. Но, что сделал мой друг? Он меня кинул. Просто отошел, словно вслух сказал: я этого гопника не знаю, можете делать, что хотите. И ушел. Десять лет я с ним дружил, а он меня кинул. Я бы его не кинул, зубами рвал, а он меня отдал этому хмырю, Снегирёвой, да и всему немилосердному миру, будь он неладен! Шкаф дотащил меня до мужского туалета и втолкнул внутрь. Пахло там не айс, да и чистота не ахти какая. Неужели именно в этом грязном сортире меня и выебут? Нет, я, конечно, не о шелковых простынях и душистых свечках мечтал, но, блин, почему же так сурово? Обоссанные толчки, словно смотрели на меня, такие же поруганные, как и я в этот момент. - Слушай, братишка… - начал я, но не успел закончить предложение, тяжелый кулак прилетел мне в нос. Ощущение не из приятных, должен заметить, я тут же потёк кровавыми соплями, затуляя свой предательский нос. Колени подкосились. Но, хочу сказать, что лучше пусть бьет, чем… чем второе… - Ты охренел, птенец! Какой я тебе, братишка? – сказал хмырь и толкнул меня. Да, я мелкое создание, и он мог меня пинать, как футбольный мяч по кафелю, если бы я завалился. - Ты Снегирёвой сказал, что она шалава? - Ни…не… било тукого! – Конченный забитый нос! Он схватил меня за загривочек, который я так тщательно отращивал на протяжении полугода, с чуточку удлинёнными прядками сзади, и задрал мне голову. - Еще и врёшь мне, мелкий? - А ты кхто? Докхтор Ватсон, блин? Шкаф нагнул меня, и я упал ладонями на заплёванный пол. О, уж эта Снегирёва, не стоили её сиськи того, ой, не стоили! - Я теперь твоя Фемида, - прошипел он мне на ухо. - Окей, только давай без траха, ладушки? – жалобно попросил я. Кровь уже почти не капала, на кафеле только собралась маленькая лужица. Шкаф хохотнул. - А что, хочется? – подначил он. - С тобой – нет. - А придётся. Он поднял меня так резко, что голова закружилась. Я зашатался, но он не дал мне бахнуться на пол. Заботливый. Дальше помню только, как меня за шкирку вели по коридорам на улицу, а потом впихнули на заднее сиденье «хаммера». Шкаф сел за руль и стрельнул пристальным взглядом через зеркальце заднего вида. Машина тронулась. Я с мстительным удовольствием вытер руки об его красивые белые сиденья. Растите бактерии большие и маленькие! - Знаешь, то, что ты хочешь сделать, карается уголовным кодексом РФ. Изнасилованием называется, не боишься? В зеркале снова отражаются его глаза. Красивые, большие, серые с густыми, длинными ресницами. И это при том, что голова бритая, уши торчат, как у недоэльфа, а плечи шириной с метр. - Смотрю я на твой хохолок, птичка, и мне всё больше кажется, что тебя ситуация заводит даже поболее, чем меня. - Разве ты не гей? - интересуюсь я. - Гей, но таких шклявых пупсов не люблю. Я даже подскочил. К собственной внешности я всегда относился, как к слабому месту. Да, не высок. Зато фигура хорошая, миниатюрная, но хорошая же! Волосы у меня светлые и прическа смешная, в парикмахерской меня даже Буратино назвали, такой милый чубчик у меня вышел. А это перекачанное чёрте-что под два метра смеет говорить, что я пупс! - Что же ты так себя насилуешь, милый? Пупса трахать решил. Может, я тебе денег дам и перебью Кристинину ставку? - Боюсь, не выйдет, сестрица меня не за деньги подговорила. Сестрица, значит, быстро смекнул я. Выходит «это» братик горячей Снегирёвой. Снегирь, блять! И далось ей то его замечание. Машина затормозила, сердце у меня замерло и снова забилось, как сумасшедшее. Никаких нервов с такими делами не напасёшься. Снегирёв вышел и открыл для меня дверцу. Словно я чертова девица, блин. Ну, вот, за что мне это? Я же не убил никого, не изнасиловал, просто ляпнул дурость. Да, с кем же не бывает? И с Ляпиком так могло бы быть, но это не он сейчас трясётся, как осиновый лист на белоснежном сидении «хаммера». - Пошли, птичка, - сказал Снегирёв. Я мужик. Я мужик. Я мужик, сейчас, как пошлю его! Но один раз не пидорас ведь? Слабак ты, Витя. Слабак. А всё этот Ляпа. Чтоб его совесть измучила. Всю дорогу до квартиры, я трепетал и задыхался, нос болел и ныл, над губой засохла корка размазанной крови. Чудное зрелище. В квартире я тут же кинулся в ванную и умылся, старательно намылив руки. Дверь бы захлопнул намертво, но Снегирёв стал в проходе, любопытный, может, боялся, что я украду его французское мыло, которое пахло абрикосами так, что хотелось отгрызть кусочек? Я парень простой, из семьи работяг, к изыскам не привык. А квартирка просто шик. Три комнаты, косметический ремонт. Черная плитка в ванной и зеркало на потолке. Развратник! У меня странные ассоциации, но, когда я вижу зеркало на потолке, то в мозгу тут же пошлые картинки. Да, я маленький похотливый пупсик. Кристинка еще не поняла, что потеряла. Снегирёв отволок меня на кухню и, к моему удивлению, налил водки. Не себе, мне налил. Это, как в баре. Сто. Двести. Виски. Пятьдесят. Сто. Бабах. Это пробка от шампанского. А потом еще и полирнуть голландским пивом. Я шатался, даже сидя на стуле, а ему хоть бы хны. - Я в гавно. - Обрыгаешься и тебе смерть, - он не шутил. Взгляд тяжелый и задумчивый. – Ну, что, Витя? Анестезия подействовала, пошли. - Гы-гы… Анестезия… Куда пошли? – Я, и правда, был в гавно. Хм, я никогда не думал, что секс под мухой моё любимое занятие. Когда он вытащил меня из кухни и, придерживая за ремень джинсов, поцеловал. Я закрыл глаза. Боже, и это я. И это мой позор. Я ответил, и не просто ответил, а ответил с радостью. Пока мы нажирались, я всё думал о том, как же это? Как оно будет? Буду ли я плеваться от одного поцелуя, как в кино? Но нет, ни фига. Я впился в его рот, как пиявка, стоило ему коснуться моих губ. Как же я его целовал, как голодающий дорвавшийся до еды. Отвечал встречным движениям его языка у себя во рту, посасывал его губы. Хватался за борты пиджака и мял их, вжимая свои губы в его. Я забыл, кто я, кто он, где мы и зачем всё это. Я просто лизался, как озабоченный пацан. В какой-то момент, наверное, когда он прижался ко мне пахом, я осознал, кто передо мной. Кого я целую! И что делать? Паника - не лучший советчик, но и признать, что я сдался, не мог. Ну, просто не мог! Провел руками по его груди и прямо во время поцелуя, пьяно улыбнулся. - Дорогая, а где твои сиси? - Что? - Сиськи, где, говорю? Снегирёв окатил меня возмущенным взглядом. Я откинул голову и захохотал. Мне было так легко, я был словно пушинка, летающая по квартире. И пофиг, что он может меня опять стукнуть. Он ведь тоже свелся, вон, как ширинку раздуло. А у него большой, наверное. Всё-таки Снегирёв проникся ко мне мало-мальской симпатией, потому что просто взял меня за задницу и подсадил на себя, умостив на руках, а я, раскинув ноги, обвился вокруг него, как лиана. Его жесткие пальцы провели по твердому шву джинс у меня между ног, и это было странно, необычно и очень развратно. У меня в промежности мужские руки! Твердые ладони заграбастали мои ягодицы, как в чаши, и прижали бедра к себе. - Сейчас будут тебе сиськи и сосиски тоже, - тихо сказал он и, укусив легонько за губу, понёс в спальню. В спальне он просто кинул меня на кровать, так что я даже пару раз подпрыгнул на мягком матрасе. Ноги были словно ватные, а в животе приятное тепло от алкоголя. Он явно хотел взять меня тёпленьким, а я уже и не очень боялся того что будет. - Как тебя хоть зовут? – промямлил я. - Зачем тебе? - Должен я знать имя насильника? - А, ну, тогда я тебе потом на бумажке запишу. Я завозил ногами по одеялу и неодобрительно взглянул на него. Ничего общего у них с Кристиной не было, но то, что он не был брюзгой, мне импонировало. Изнасилование, так хоть со смехом. Комната кружилась, когда я закрывал глаза, поэтому я старался всё осматривать с осторожностью. Снегирёв навалился на меня и снова поцеловал. Должен признать он неплохо это делал, без слюнтяйств. А его рука в это время гладила мою ширинку. Конечно же, у меня встал, но это же чистой воды физиология? Я всё еще пьяная жертва изнасилования. Да, пьяная, возбуждённая, зацелованная жертва изнасилования. От него пахло одеколоном и каким-то кондиционером для одежды, щеки были почти не колючими, а когда я гладил его уши, притягивая голову ближе, он тихо мычал мне в губы. Я охреневал. Он же мужик по всем статьям, но меня заводило то, что я мог его возбудить. Может, всё дело в том, что он назвал меня «пупсом»? А теперь «пупс» толкался членом в его ладонь, которая весьма охотно надрачивала мне, Снегирёв успел расстегнуть мне ширинку и даже приспустить штаны. Он так правильно ласкал: умело, ритмично, что мне уже было похрен, есть у него член или нет. Я просто хотел кончить, кусал мочки его ушей, облизывал шею и о чём-то просил. Я же пьяный, вообще-то, мне нужно было трахнуться и спать, а он вытягивал из меня душу своими медленными ласками. Причем, мысленно я совершенно не предполагал пассивного гейского секса со своей стороны, но до этого дело и не дошло. Снегирёв навалился на меня, расстегнул свои штаны, и я, охреневая, уставился на его конец. Длинный, как и сам Снегирёв, толстый, возбуждённый член, и если бы ЭТО приблизилось к моему заду, я бы умер. Ну, и на периферии сознания я был возмущён, почему это его член намного больше моего? Я был короче его на треть, что в росте, что в члене. Чертов кукольный Витя! Сам не пойму, зачем я это сделал, но во мне бушевало желание выпендриться. В глубине своего скудного мозга я, наверное, спортсмен, потому что иначе объяснить свою тягу к состязаниям не смог бы никак. Я скинул Снегирёва с себя, причём, он не особо был против, и стал его раздевать, а потом целовать каждый оголившейся участок его груди. Ключицы, плечи, грудь, соски, он немного оторопело смотрел на меня, но позволял. Снегирёв был подкачен и моложе, чем показался мне в одежде, потому что грудь у него была твердая и безволосая. Да он был не старше двадцати, хотя и при крутом костюме. А потом я спустился к животу, и он стал бедрами толкать мне в лицо свой член. Хам, одним словом! Но я сдался, хотел заставить его скулить, как щенка. Но куда там, хреновый с меня членосос. По правде, кто же знал, что так сложно сосать, лизать и прятать зубы? Я не знал. Поэтому пару раз отхватил у него на орехи и подвергся воистину мастерскому минету. Так мне даже моя первая и единственная на тот момент Машенька не сосала. Откуда у этого козла столько талантов, на одну скудную голову? Что же, я сдался, рот у него тоже видимо глубже моего, и то, что он делал, я бы в жизни повторить не смог. Я взорвался прямо у него во рту, не предупреждая. А что? Я же пострадавшая сторона или как? А потом Снегирёв кончил мне на живот, надрачивая себе, и вот даже спермы у него было больше, чем у меня! Конечно, при таком-то члене! Зависть чистой воды, но, мне при моих данных, простительно. Глаза закрылись сами собой, и в блаженной неге я отъехал. Разбудил меня неистовый женский крик. Кристинка, сучка, припёрлась. - В моей спальне! В моей спальне! Я тебя убью! Мой Снегирёв только подтянул покрывальце на голый животик, и, как я заметил, на мой голый животик. И какого хрена я голый? Я бы может даже смутился, но мне до того хреново было – мутит, глаза смотрят как через плёнку, всё перед глазами шатается. Зато Снегирь бодр, как февральский снег. - Ты же сама хотела? – парирует он. На нее страшно глянуть, и как я от нее раньше фанател? - Я тебе сказала, что? - Что? – спросил я. - Трахнуть его, - спокойно отвечает мой Снегирёв. Хотя какой он на хрен мой? – Дело сделано, - он тянет свою огромную лапищу. – Фотки, Кристина. Она зла, как Сатана, и только головой отрицательно крутит. Я чувствую себя, мягко говоря, всё херовее. - Ты его на моей постели пялил! Педики чертовы! - Да, кто тут кого на этой койке не пялил! Будь проще, Кристина! Фотки давай! Она визжит и топает ногами. Снегирёв откидывает покрывало, в нас летят её тяжеленные книжки. И я, опять же, возмутился бы, если бы меня не вырвало, как только я перегнулся через край постели. Хоть бы кто меня по спинке погладил, загибается же человек. - Кирилл, останови его! Кирилл! – верещит, эта припадочная. С головой у нее точно не лады. Хотя мне следовало это понять уже тогда, когда она пообещала, что меня выебут. Снегирёв смеется, картина маслом, блин! Только меня отпускает, вижу, как летит желтый конверт. Кирилл с улыбкой достает и просматривает негативы. - А теперь убери его! Быстро! – шипит она. Хотя, если собрать мысли в кучку, я бы им восхитился на самом деле. Так обставить сестричку, которая явно хотела поездить на нём. - Ну, ты бы хоть вышла, дорогуша, - прокаркал я. – Или хочешь увидеть стриптиз? Вот так и разбиваются мечты – глазки, губки и острые коленки. Кристина гордо выходит. Я вытираю рот ладошкой. - Ты меня использовал, Снегирёв. Кирилл хохочет, прижимая конверт к груди. - Хочешь большой и чистой любви, Витя? – цитирует он мне «Формулу любви». Только я на сеновал не пойду. Не того полёта птица. Я не зол, если честно, просто я же вроде с ним в первый раз, с парнем-то. - Не хочу. - Ну, тогда одевайся. Кирилл мне шмотки побросал на постель, и я оделся под простынкой, как девственница после первого раза. Как-то это всё грустно и безлико. Хотя я рад, что меня не трахали, как того хотела Кристина. Чуть не плюнула в меня ядом, когда я мимо шел, змея. И в кого она такая мнительная? Снегирёв вон, вроде, хороший парень. На дворе уже сумерки и холодно. Кирилл меня на машинке до дома довёз, только вот выпускать не хотел. Сунул в руки бумажку. А ведь и, правда, имя своё дал, ехидная скотина. «Снегирёв Кирилл Анатольевич» и номер телефона. Только вот, я по нему не позвоню, никогда не позвоню и грустно от этого жутко. Дверца машины открывается. На улице хорошо, свежо. - Завтра первое свидание, пупсик, - говорит мне в спину, а у меня словно иголки на холке от его «пупсик» встают. – Я за тобой заеду. Машина отъезжает, я ворчу, но в душе-то улыбаюсь, где-то глубоко внутри, где этого не заметно.