Холодный

Век за веком он не мог согреться. Весь мир был холодным для него, покрытый ледяной коркой воспоминаний, в которых он ненавидел себя. Можно ли было поступить иначе? Могло ли сложиться иначе? Может, и могло, но теперь уже поздно рассуждать об этом. Всё кончено. Он натягивал на себя длинные кофты с длинными рукавами, застёгивая на все пуговицы, наматывая на шею шарф, тёплый и вязаный. Наливал обжигающий чай в кружку, грел руки под горячей водой, ладони опускал на батареи, пока уже не начинало казаться, что кожа сейчас расплавится и выйдет ожог, пока он уже не переставал чувствовать своих рук. Он кутался в тонны одеял, поверх накидывал плед и заворачивался в него целиком, с головой. Задыхаясь под ними, он согревался, скручиваясь в позу эмбриона, не желая и носа выказать наружу. В крови его был яд, отравляющий всякую радость, всякий приятный момент – стоило этой невесомой бабочке сесть к нему на пальцы, она чернела и умирала. Раду мучился, когда его не замечали, а когда замечали – не желал этого. Весь он был как оголённый нерв, ежедневные встречи и события накладывали на него отпечаток, словно пиратскую чёрную метку на ладонь. В холодной саже была измазана вся его жизнь – он сидел у камина, но не мог согреться, ведь там больше не было огня. Окна были наглухо затворены, включен обогреватель, хотя на улице было плюс семнадцать и местами выходило солнце. Телефонный звонок нарушил тишину очередного дня. - Заткнись, пожалуйста, заткнись. Положи трубку, кто бы ты ни был, меня сегодня нет, - умоляюще пробубнил юноша, лёжа под одеялом. Рядом с кроватью лежали тапочки и чашка с недопитым чаем, который быстро остыл и потому стал не нужен, и носки валялись рядом. Нехотя вытащив руку из-под одеяла, Раду нашарил телефон на тумбочке и прижал к уху. Оказывается, звонил ветеринарный врач, которому он оставил свой номер, когда принёс чёрного капризного ворона. Когда птица поправится, врач обещал позвонить. Но Раду уже и думать забыл об этом – для него это было не более чем повод чем-то заполнить свою монохромную жизнь. - Через пару часов я освобожусь, и вы можете зайти ко мне на чай, я вам всё подробно расскажу, - слышался доброжелательный голос. Раду такие не любил. Вернее, он любил – он и сам когда-то был жизнерадостным мальчиком, полным надежд и стремлений, который радовался каждой мелочи, и сам преображал действительность вокруг себя. Но с тех пор, как всё изменилось, он больше не мог быть таким невинным и беспечным. Раду намеренно избегал таких людей – они ранили его, напоминая о прошлом, они ещё не потеряли той силы хранить тепло и дарить его всем, не были полны разочарований. Таким людям он ничего не мог дать взамен, и только боялся их испортить. И сам не мог согреться. - Нет, я не смогу, извините, - пробормотал он на одном дыхании и собрался уже положить трубку. - Не можете? – нотки грусти послышались в голосе, - а через три часа? Было бы отлично, у меня было бы больше времени подготовиться. - Нет, вы не поняли, я вообще никогда… - Отлично, тогда я пока займусь своими делами, извините, мне сейчас немного некогда, а через три часа перезвоню вам. Наступило молчание, и Раду положил телефон рядом с собой и застонал. Он лежал ещё минут двадцать, а потом неохотно поднял голову. Каштановые кудри выбивались из-под одеяла на голове, чуть лохматые и заслонившие пол-лица. Разрываясь между жгучим желанием остаться дома и всё же пойти, он высунул ногу из одеяла, опустив её в тапок и сразу покрылся мурашками, бегом добравшись до кухни, так и не снимая одеяла с плеч, которое шлейфом тянулось по полу. Залив в себя большую чашку горячего чая, он надел рубашку, поверх мягкий лиловый свитер, натянул джинсы и накинул серое пальто, намотав в завершение всего бежевый шарф, надев сиреневые перчатки. Потом сел в коридоре на корточки и снова свернулся. Зато теперь он не передумает. Положив телефон перед собой, он перебрался на ковёр на подушку в комнате, ещё необутый, и стал что-то смотреть, пока звонок не вывел его из спокойного состояния. Тут же перестав обращать внимание на экран, положив телефон в карман, Раду покинул квартирку, спустился по лестнице и, натянув посильней капюшон, зашагал в условленное место. Машины и автобусы сновали по улицам, соревнуясь между собой, минуя многоэтажки, парки и кафе. Ёжась от холода, он сильнее натягивал пальто, и пальцы рук и ног уже закоченели. Ветер поддувал, играясь с листами, переворачивая их в воздухе, виднелись знакомые здания. Выйдя на Площадь Революции, Раду остановился возле памятника, и стал усиленно дышать на ладони. - Давно ждёте? – спросил учтивый голос сзади, и юноша обернулся, пытаясь не дрожать. - Нет, я только подошёл, - ответил он, всё ещё пытаясь понять, почему ему его лицо показалось знакомым. - Вы совсем замёрзли. Идёмте, вам надо согреться, - сказал врач, и Раду, мотнув головой, последовал за ним. Глупый, глупый любитель животных в белом халате! Любовался бы своими рыбками и кроликами, и не лез в жизнь того, кто уже не может согреться. Кто ошибался и предавал, искал способ, чтобы выжить, словно сам был чьей-то зверушкой, крутясь в колесе. – сейчас я вам всё расскажу. Ворона, надо сказать, поначалу была совсем несговорчивая. Всё думала, видимо, что я сделаю ей что-то нехорошее, норовила даже клюнуть меня. Но потом присмирела, и я смог перебинтовать крыло. Этим, правда, дело не ограничилось – я ведь должен был проследить за её дальнейшим состоянием… Они вошли в подъезд, и полутьма сразу скрыла свет в ясных зелёных глазах собеседника. Теплота так и сочилась из него, словно не умещалась, и тогда он делился ею со всеми, кто был рядом, этот солнечный человек. На двери его квартиры, прямо под номером красовалась буква «М». Тогда Раду подумал, что так ведь и не узнал его имени. Но не торопился сам это делать. Не торопился завязывать контакт, обрастать какими-то отношениями. Они стекали с него, словно вода с гусиных перьев. Разувшись и сняв пальто, он охотно засунул ноги в предложенные тапочки и прошёл в комнату, пока мужчина ставил чайник на кухне. Опустившись на корточки перед аквариумом, Раду смотрел на проплывающих полосатых рыбок, забавно надувающих щёки и выдыхающих пузырики воздуха. На стене тикали часы, рядом с вазой на журнальном столике лежали книги с закладками, зелёные занавески обрамляли окна, и по всему дому пахло чем-то домашним, уютным и тянулся аромат чая с кухни. - А потом я вернул её в парк, где вы её и взяли, - закончил историю врач, ожидая, когда его гость вымоет руки. Раду стоял, держа руки под водой, и тут мужчина заметил, что от неё идёт пар. Коснувшись, он тут же отдёрнул руку, - что вы делаете, вы же обожжётесь! - Нет. Я просто не могу согреться, - уныло проговорил Раду, когда врач выключил воду и протянул ему полотенце. - Может, вы больны? Вас не знобит? – заволновался он, прикоснувшись ко лбу Раду ладонью. Тот отрицательно помотал головой, - идёмте на кухню, нужно измерить температуру и выпить горячего чая. Лимона у меня нет, но мёд найдётся. Если температура окажется большая, нужно вызвать врача. В таком состоянии я никуда вас не пущу. - Это моё обычное состояние. Я всегда мёрзну, - натягивая на плечи предложенный плед, произнёс Раду. Так душа смотрит, когда бессмысленно пытаются спасти её мёртвое тело. – вам не стоит обращать на это внимания, принимать так близко к сердцу. К тому же, мне неловко, если я буду настолько стеснять вас и отнимать время. - Ничуть, - запротестовал мужчина, протягивая градусник, - я живу один, а мои рыбки не станут возражать против вашего присутствия. Зря я, что ли, готовился? - Так и быть, вы меня убедили, - Раду чувствовал, что непременно должен узнать что-то ещё, но это что-то постоянно вылетало у него из головы. Врач сидел прямо перед ним, а ему казалось, что он видел его ещё где-то. Немудрено – за столько веков жизни. Где он только не был за всё это время, а всё равно всегда возвращался в Бухарест, который успел полюбить ещё будучи князем. А сейчас ото всей прошлой жизни, от детства с отцом и братьями, от влияния Румынии и Турции, от благосклонности Мехмета остались одни только воспоминания. Когда врач принял градусник, он убедился, что с температурой у его вынужденного пациента всё в порядке. Удивлённо взглянув, мужчина, тем не менее, улыбнулся краешком губ. - Хотя бы не простыли. Я бы не простил себе, если бы по моей вине вас подкосила болезнь, ведь это я вытащил вас из дома в такой холодный день. - Вытащили – это очень верное слово, - усмехнувшись, ответил Раду, - но день здесь не причём. Скажите, как ваше имя? Вы так и не представились мне. - Совсем об этом забыл, - покачав головой, упрекнул себя врач, - Мирча. Вы можете звать меня так и…что с вами, Раду? Раду отставил кружку с чаем, распахнув глаза, словно его обожгло, и вцепился крепко в руку своего знакомого. Плед съехал с плеча от такого порыва, но он этого и не заметил. - Как же я раньше не догадался? Мирча! – воскликнул он, прикованный теперь взглядом к этому лицу. Никакие слова больше не шли с его губ. Он знал, где видел его лицо раньше, и наконец-то вспомнил это. То было лицо его старшего брата, рано погибшего от рук предателей-бояр, измученный и юный. Сам Раду был тогда с Владом в качестве заложников в Турции, поэтому не знал, как он выглядел. А теперь – новая жизнь, совершенно с ним не связанная, но всё те же глаза, то же имя, и вот он, так близко! Как хотелось броситься к нему и всё рассказать, о себе и о прошлом. Губы задрожали, и Раду разрыдался, не в силах что-либо произнести. Раскололся сосуд, так долго хранивший в себе груз прошлого, тяжкий и неблагодарный груз. Глубоко вдыхая, сейчас он был похож на мальчишку, маленького и потерявшегося, которого ещё и обидели старшие. Мирча сейчас действительно почувствовал себя его братом, желание защитить и уберечь возникло само собой, словно всегда было с ним. - Ну, будет, Раду, - мягко произнёс он, привлёк к себе и приобнял. Дитя, да и только! Тихо всхлипнув, гость прильнул к нему, прижавшись, и затих. Мирче ещё не раз придётся удивляться его поступкам и словам, многое ещё предстоит узнать из долгого и далёкого прошлого. Теперь, найдя его, Раду не мог оставить этого родного человека. И вдруг он почувствовал, что согрелся.