Наивность и тщеславие

Пусть проницательность будет столь же четка в подозрениях, сколь хитрость ловка в кознях. И не надо быть настолько благодушным, чтобы толкать ближнего своего на криводушие. Соединив в себе голубя и змею, будь не чудовищем, но чудом. © Бальтасар Грасиан-и-Моралес

Полуразрушенный замок в Синих горах нагонял тоску, как и окающий каэдвенец Карп, приглядывавший за всем в отсутствии хозяйки. Как призрак он шатался по темным винтовым лестницам с подсвечником в руке и со скрипом передвигал ящики с ингредиентами из теплого угла комнаты в холодный и наоборот. Горы застили небо со всех сторон. Их тень в любое время дня лежала на замке, как траурное покрывало. В пустых башнях гулял ветер, а на нижних этажах стоял неодолимый смрад алхимических экспериментов госпожи. Мрачное одинокое место, которое не нравилось чародейке, когда она бывала там. И Карп, которого она наняла сама, ей тоже не нравился. Ничто здесь не внушало оптимизма. И все же в маленьком летнем особняке рядом со столичным кладбищем Шеала отчаянно скучала по дому. В Понт Ванисе в межсезонье по неизвестным причинам она день и ночь дрожала от холода, чего никогда не случалось в морозных Синих горах. Шерстяные платки, в которые она заворачивалась, отчетливо пахли овцами. Горячие отвары обжигали горло. Растопить мерзлоту ковирского межсезонья не под силу никакой магии. Стояли солнечные осенние дни, и жизнь в летней столице Ковира умирала. Пустели площади и лавки. Уличные музыканты грузили свои вещи на скрипучие телеги и уезжали на юг или в Лан Эксетер. Птицы улетали. Окна заколачивались. Двери закрывались. Пробиваясь через толстые цветные стекла, свет причудливо ложился на пустой лист бумаги. Здесь должно было быть письмо к другу в Новиград – пожилому тучному купцу, который живо интересовался лекарственной алхимией. «Дорогой друг! Тебе будет интересно узнать», - вот и все, что там было написано. Мысли Шеалы были далеко, а взгляд то и дело останавливался на мерцающем в углу мегаскопе. - Что сказал ведьмак? – спросила чародейка. Горничная Шеалы, рослая русая девица с широкими мужскими запястьями, была родом со Скеллиге. Ее младший брат Снорри, мальчишка примерно десяти лет отроду, был таким рыжим, что чародейка всерьез подозревала, что он ей не брат, а сын от какого-то пирата. Но мальчишка отрицал. Это было хорошо - значит, несмотря на юный возраст, он умеет хранить тайны. Шеала сама дважды в неделю занималась с паршивцем грамотой. - Сказал, что придет. По этим гулям с кладбища за стенкой, - ответил Снорри. - И спросил: «И как, хороша твоя госпожа чародейка?» Бровь Шеалы скептически изогнулась. - И что ты ответил? – спросила она. - Сказал, моя госпожа белая и сладкая, что твоя зефирина. Шеала отложила перо в сторону. - Какая мерзость, - с металлом в голосе сказала она. – По-твоему, это похоже на меня? Чародейка поднялась от стола и, подойдя к окну, скрестила руки на груди. Надо будет заменить эти цветные стекла на обыкновенные. На коже желтые и синие пятна света походили на трупные. - Это лучшее, что пришло мне в голову, - объяснил мальчишка. Окно выходило на опустевшую торговую площадь. Вьющийся цветок, опутавший фонтан в центре площади, засох и сделался похож на растрепанную бечевку. Его листья опали. Фонтан был богатый, но уродливый. У дракона, из пасти которого вырывалась хрустальная струя, была глупая собачья рожа. Шеала снова скосила глаза на мегаскоп в углу комнаты, а затем повернулась к маленькому Снорри. - Отвернись, - строго сказала она. – Я узнаю, если ты будешь подглядывать. Мальчишка отвернулся, и Шеала, подойдя к шкафу, отперла секретный ящик одним из ключей, которые всегда висели у нее на поясе. Оттуда она извлекла красивую картонную коробку, перевязанную надушенной лентой, а затем также аккуратно закрыла ящик на ключ. - Возьми за работу, - сказала она, протягивая Снорри коробку. – Зефирина заморская, очень редкая. Мальчишка развернулся, и его глаза жадно засверкали. - Там две штуки, – бесстрастно проговорила Шеала, тряхнув коробкой перед его носом. – Я хочу, чтобы одной из них ты поделился с сестрой. Ты меня понял? В том тайном ящике было много сладостей из разных уголков мира. Снорри для его же блага нельзя было об этом знать. Королева Зулейка любила сладости, но даже она не могла съесть все, что дарили ей послы и просители. К счастью, сладости хорошо хранились. Они проделали очень долгий путь из очень далеких краев, чтобы в итоге оказаться в шкафу королевской советницы, равнодушной к сладкому. - Сегодня вечером, когда придет ведьмак, - сказала Шеала, - не выходите из своей комнаты. Мальчишка улыбнулся. - Что мы, дураки? – ответил он. – Гунвор с утра простыни готовит. Шеала почувствовала, как против воли к щекам прилила кровь. - Глупцы, - отрезала она. – В нашем саду будет разгуливать тот монстр, которого я держу в подвале со вчерашнего дня. Он очень опасен. Поймать монстра было не так легко, как казалось поначалу. Он улепётывал от Шеалы очень быстро. - Это же гуль с нашего кладбища, - мальчишка пожал плечами. – Он на живых не нападает. - Для тебя, - для большей убедительности Шеала ткнула его пальцем в грудь, - он сделает исключение. - Но он ест только мертвых, я знаю! – упрямился Снорри. - Да, - ответила Шеала, склоняясь к самому его лицу. – Поэтому сначала он убьет тебя, а потом размотает и сожрет твои внутренности. И я не буду тебя спасать, даже не надейся. Паршивец долго смотрел на нее с недоверием. Через несколько дней Гунвор и Снорри отправятся домой, на острова. К своей многочисленной родне. Шеала не знала, суждено ли им снова встретиться через год в этом доме. С последнего заседания Ложи она не дала бы за свою жизнь ломаного гроша. Когда он ушел, Шеала подошла к небольшому зеркалу, висящему на стене за занавеской. В нем она видела только свое лицо и шею. Тяжелый взгляд и бледные щеки, которые иногда против воли покрывались румянцем отвратительного кирпичного цвета. Поэтому Шеала ненавидела краснеть, неважно, от стыда или от злобы. Кто-то другой выбрал для нее эту прекрасную гордую внешность много лет назад. Тогда она гордилась тем, что не тратит время на глупости и знает, что красота чародейки – простая формальность, вопрос престижа. Она предоставила играться другим. Потом, так и не привыкнув, она пожалела. Собственное лицо по-прежнему казалось чужим. Губы хотелось сделать тоньше. Красивые черные глаза незнакомой женщины под нездешними густыми ресницами. Один сильно косил когда-то. Он все еще косит где-то там, под волшебной мишурой. Иногда Шеале хотелось вернуть его обратно, ведь это был ее глаз. В задумчивости она коснулась острой шпильки, на которой держался тугой пучок волос на затылке, а потом опустила руку, оставив строгую прическу нетронутой. Поплотнее закуталась в овечий платок. Ковирский холод пробирал до костей, но страх пробирал еще больше. Когда Шеала была маленькой уродиной без капли магии в крови, она не боялась злых людей, хотя их было немало. Потом была Тиссая де Врие, и она хотела, чтобы ее девочки не боялись никого, кроме нее, но ее Шеала тоже не боялась. Стоило быть такой храброй маленькой моськой все эти годы, чтобы в итоге своими собственными решениями нагнать страху на саму себя. Поначалу Ложа не поддержала ее выбор. Днем раньше статная фигура Филиппы весело потрескивала в голубоватом свете мегаскопа, как дрова в камине, а ее черные косы, как всегда, покоились на обнаженных плечах. Шеала знала, что та считает ее мужеподобной. Зовет старой кочергой в разговорах со своими адептками. Ни на что не годной женщиной, бесчувственной, как бревно, и пресной, как эльфская хлебная лепешка. - Ведьмак – твоя идея, - сказала Филиппа. – Я с самого начала говорила, что нужно подослать женщину. Демавенд - ебливый опоссум. Так и проще, и надежней. - Вот и искала бы ее сама, - ответила Шеала. - А я нашла ведьмака. Его легко купить за деньги. - Не будь такой наивной, Ши, - Филиппа повела в воздухе рукой. - В нашем возрасте это не к лицу. Для дела, которое мы замыслили, денег недостаточно. Ты знаешь, о чем я говорю. Надеюсь, что знаешь, по крайней мере. Ее бесстыжие желтые глаза казались такими невинными. - Догадываюсь, - Шеала скрестила руки на груди. – Ты как Кейра, всегда об одном и том же. Но разврат – это по вашей части. - Отменный разврат самого высокого класса, - терпеливо уточнила Филиппа. – Этого здесь не потребуется. Ты можешь не следовать моему совету, но помни, что он должен доверять тебе, а не ты ему. Убеди его в своей преданности. Любым способом, лишь бы он был действенным. Постель - самый очевидный. С его стороны я не предвижу сложностей. Умом и хорошим вкусом он, судя по виду, не отличается. - ...сказала сношательница жирных реданских сильванов, - парировала Шеала. - Вот именно, - Филиппа подняла вверх указательный палец, чтобы подчеркнуть важность момента. – Я вечность терпела на себе эту потную тушу, значит, и ты справишься. Твой выглядит лучше, он без брюха. К тому же за все время, что мы наблюдаем за ним, он ни разу не попытался пошутить. Это ли не счастье? Я бы многое отдала, чтобы никогда не слышать шуток Дийкстры и не видеть, как он ест. Шеала подавилась смешком. Филиппа умела разрядить обстановку. Впрочем, Шеала считала, что она лжет, как всегда. Они с малышом Сиги искренне любили друг в друге отражение самих себя. Старались быть честными, просто единственная форма честности, доступная Филь и Сиги, - нож, воткнутый между лопаток. Вот правдивый ответ, который даже они не смогли бы извратить. Шеала так не умела, а фальшивить - ненавидела. Ее ложь должна была, как капля яда, раствориться в большом бокале доброго вина. - Не бойся и не жалуйся, дорогая, - мягко закончила Филиппа. - Ты знаешь, что на кону. Когда все закончится, даже боги позавидуют нам. Потом она исчезла в снопе голубоватых искр. Когда наступил вечер, Шеала взяла свечу и спустилась в подвал. Там в магической клетке гуль дожидался своей участи. Не самая крупная особь, но и не самая мелкая. Потребовалось недюжинное мастерство, чтобы изловить его, не поранив, словно он сам перелез через кладбищенскую ограду и забрался в чародейский сад. Выпуская его из клетки, Шеала с мрачной иронией подумала, что выбрала, пожалуй, лучший способ познакомиться с мужчиной из всех возможных. Неудивительно, что они так редко здесь бывают. А сад, утопающий в цветах - он и так умирал, ведь из Ковира уходило его короткое холодное лето, и Шеала уходила вслед за ним. Поднявшись к себе, чародейка приоткрыла окно, поправила платок на плечах и стала ждать. Испуганный гуль громил ее клумбы, а внизу, за решеткой, ограждавшей сад от внутреннего двора, захлебывались лаем две бешеные черные суки ковирской сторожевой. Йен и Фили. ~*~