Незаметно

Они всегда сталкиваются по утрам, направляясь на подработку. Тадаши вскидывает руку, приветствуя её, на скутере, и она раздражённо запрокидывает голову, что-то ему крича и быстрее крутя педали. – Гого! – улыбчиво заглядывает ей в лицо он, наконец нагнав. – Доброе утро, как спала? – Я тебя ненавижу, – обиженно оглядывается она, прикрывая глаза и вздыхая. – Не дай бог из-за тебя прольётся мой кофе. Они останавливаются с разных сторон улицы, расходясь, и он широко улыбается хмурящейся Гого, которая собирает короткие волосы в маленький, почти не заметный хвостик, и Тадаши ещё долго смотрит сквозь прозрачную витрину цветочного магазина в её спину. Есть в этой девушке что-то особенное, заставляющее тепло охватывать изнутри, даже когда она грозится убить его своей машинкой или вытатуировать ему на лбу, что Тадаши – большой болван. Гого сталкивается с ним взглядом и быстро скрывается в салоне снова, путаясь в своих ногах. Не выспалась, ну конечно. И кофе её когда-нибудь доведёт. Не так, как он, правда, но определённо сделает это. Гого почти уверена, что у неё дёргается глаз. Незаметно день превращается в вечер. Тадаши, прощаясь с доброй старушкой, закрывает двери, в самый последний момент замечая злую девушку, грозно заканчивающую диалог с телефоном. – Сестра подумала, что ей мой велосипед нужней, – передразнивает она высокую интонацию. – Чёрт бы её побрал, идти к путям… – Хочешь, я тебя подвезу? В его намерениях нет ничего странного. Тадаши просто такой – готовый помочь всем, а ей – в особенности. Это смущает и заставляет заволноваться, ведь Гого не очень-то понимает, в чём же она особенная. Ну подумаешь, работает напротив. Ну подумаешь, наверное, ни разу ему толком не улыбнулась. А подумать… Как-то незаметно и дрожащие от перебранного кофеина руки оказываются на его рубашке и обхватывают со спины, пока Тадаши говорит ей что-то совершенно перечащее, но такое приятное, улыбаясь. Заканчивается дорога, и они останавливаются у его дома, и Гого, незаметно, говорит, что он её уже вывёл. Он целует, падая с ней на кровать, её шею, горячо выдыхая носом и щекоча дыханием распаленную кожу. Пальцы Гого путаются в его волосах, и она – незаметно – подаётся ему навстречу. Всё незаметно. Они же ведь и не вспомнят. Ну… пропустят мимо ушей, хоть и сложно не услышать такие крики и не увидеть настолько красные лица. Но сейчас хочется быть друг к другу немножко ближе, и потому в порядке вещей вцепляться пальцами в его шею, пока чужие руки бродят по оголённой спине. А что потом – не так важно. Ведь сейчас, с забивающимся в нос сладким ароматом – ворохом непонятных, смешанных в один запахов – очень даже хорошо. В кои-то веки Гого нормально высыпается. Опаздывает, конечно, ненавидит его, но высыпается. Она выбегает в спешке из его квартиры, цепляя шлем, запирая её на ключ и садясь на оставленный им скутер – и не понятно, почему он её не разбудил и решил оставить её у себя дома. И не понятно, почему её пробирает смущение, когда она понимает, что ключи ему, всё же, надо будет лично вернуть. Тадаши прячется под прилавком, слыша знакомый шум, и подзывает курьера, солнечно улыбаясь. – Вон туда, – указывает он, смеясь, пальцем. – Той девушке. И Гого вспыхивает краской, растеряно смотря на него через стеклянную витрину, с огромным красным букетом в своих руках. Тадаши улыбается, как обычно. А вместе с ключами получает в лоб и выкрик, что ему не жить, что она уже готовит чернила и что он не просто болван, а гиковатый придурок. О значении красных роз не знает, наверное, только самый недалёкий. Но Гого легче не думать об этом, хоть и в цветах, сваленных на столе, совсем не получается. На квартире Тадаши осталась её заколка, как и внятные возражения, почему возвращаться не нужно. Возвращаться-то Гого хочется. Правда, не из-за заколки, но об этом ему знать совсем не обязательно. Может, Гого опять задержится. Незаметно.