Часть 1
12 сентября 2015 г. в 21:36
Острая боль пронзает грудь.
Рыжеволосая девушка в ярком и немного вульгарном наряде смотрит на него, не отводя испытывающего взгляда зеленых глаз. Она — часть неба. Ночного, звездного неба.
Он притягивает к себе ее: хрупкую, невыносимо чувственную. Люси такая смешная — пытается противостоять его власти.
Генри задыхается, согнувшись пополам.
Люси протягивает ему руку. Зовет в миг соблазнов.
Ему нравится ощущать это возбуждение.
Эмма тянется к нему — медленно, робко, совсем неуверенно, но вдруг ее движения, смазанные дымкой боли, приобретают четкость.
Он знает: так нельзя. Это искушение почти смертельно.
Люси делает его ночи живыми, и это кажется Хайду исключительно верным.
Она что-то кричит, но у него нет сил услышать.
Как можно не подчиниться зову таких искренних глаз? Как можно не видеть, не чувствовать ее внезапно вспыхнувшей нежности? Как можно оставаться глухим?
Его не волнуют ее желания. Только собственное удовольствие в те редкие минуты, когда Генри Джекилл так слаб.
Демоны в груди — вернее, лишь один демон по имени Эдвард Хайд, — заставляют его сосредоточиться лишь на одном.
Он поглощен желанием понять ее, эту хрупкую девушку с глазами-звездами.
Ему нужно лишь победить проклятого доктора. А пока что — подчинить себе эту строптивую красавицу.
На сжигающем сознание отчаянии.
Генри заворожен ею, но это ему не нужно. Это не главное...
Он сосредотачивается на ее теле.
Он не хочет умирать.
Он не хочет быть для нее смыслом жизни, не хочет ранить и причинять боль.
Он не хочет больше ее принуждать.
Не хочет!
Она сильная, она слишком сильная и яркая для того мира, в котором вынуждена жить.
Она должна умереть.
Светлая Эмма... Его Эмма.
Милая Люси... Его Люси.
Темная Люси... Уже не его Люси.
Все было так хорошо... так правильно, так... так, как не бывает по-настоящему.
Она так хочет дарить ему свою любовь. Она еще не готова принять один простой факт — так не бывает.
Она до сих пор жива, касаясь самых глубин его темной души. Так не бывает.
Он не может заплакать, но душа его рвется на части.
Ее облик впечатывается в сознание.
Если бы он умел доверять, то доверился бы ей без вопросов.
Он помнит, как прижимал к груди невесту — такую светлую, такую верную, такую женственную. Генри знает: Эмма всегда любила лишь его.
Он помнит, как впервые увидел Люси Харрис. Помнит, как она поцеловала его. И не хочет помнить, как прижал ее к себе. Недвижимую. Мертвую.
Люси больше нет. Ему нечего помнить. Только, может, яркие ночи... все ушло и растворилось в ее крови.
Он был нужен ей, нужен более всего мира. Ее доброта ждала отклика, и она находила его в нем.
Он был нужен ей, нужен более всего мира. Ее горячее сердце мечтало об ответном чувстве, и она ошиблась.
Она была нужна ему, нужна более всего мира. Он мечтал о жизни, но не понимал — жизни без Люси для Эдварда Хайда не может быть.
А теперь не осталось ничего.
Он оказался не способен спасти ее.
Его огонь погас.
Он сам все разрушил.
Позволил злу внутри себя уничтожить Люси.
Он проиграл ей в карты свое безразличие, получив взамен какое-то подобие чувств.
Безумие поглотило его целиком.
Он сошел бы с ума, если бы мог обдумать это убийство.
Теперь Генри проще обыграть его, но Хайд не вполне уверен в смысле их борьбы.
Эмма будет стремиться к нему до последнего.
Он помнит последнюю улыбку Люси, адресованную ему.
Все неважно, когда он не в силах воскресить образ Люси.
Но все, на что ему хватает сил теперь, это тянуться к ней в ответ.
Улыбку на мертвом лице, не искаженным вопреки всему страхом.
У него не осталось опоры. И она не появится.
В последний раз.
Раз и навсегда.
Больше — никогда.
Только сейчас Генри понимает: это и было настоящим.
У него не было права так поступать. Жаль, что Генри понимает это только сейчас.
Его исход был предрешен с самого начала. Хайд понимает это лишь в тот миг, когда боль пронзает тело Генри, убивая их обоих.
Боль поглощает доктора Джекилла без остатка, а потом наступает долгожданная пустота.