Возвращение домой

******* Камбрианцы – высокоразвитая раса гуманоидного типа, недавно открытая исследовательскими кораблями Звездного Флота. Они освоили не только трансварпную технологию, но и удивительно изящный способ получения огромного количества энергии, используя минерал, по составу сходный с кристаллами дилития. До настоящего времени таким преимуществом пользовались только планеты, входящие в состав Федерации. Жителей Камбрии полностью захватила идея контакта с другими расами, очаровала возможность изучить иную культуру. Будучи от природы наделены симпатией к людям, они демонстрируют готовность к общению, открытость и, во всех смыслах, чрезвычайную сердечность – у них целых три сердца. Проведя почти шесть недель в обществе камбрианцев, Спок начинает сходить с ума. Кому-то нужно было остаться на Камбрии, чтобы исполнять обязанности посла и обеспечить беспрепятственное вступление новой планеты в ряды Федерации. Местные жители вежливо, но настойчиво попросили оставить у них человека выдающегося, значимого, отказавшись от новоиспеченных политиков и дипломатов. Так как речь шла об инновационных научных открытиях, Совет Федерации вынужден был согласиться. Неудивительно, что выбор пал на Спока, как на сына посла и весьма уважаемого офицера. Но эта их чрезмерная симпатия, открытость, жажда прикосновений… Из архивов Звездного Флота известно, что у камбрианцев два языка – вербальный и невербальный. Как вскоре на практике обнаружил Спок, такое разделение не совсем верно. На самом деле устную речь интерпретируют через жесты. Продолжительные политические дебаты сопровождаются энергичными рукопожатиями такой силы, что порой не обходится без синяков. Будничный разговор проходит в атмосфере платонических поцелуев и нежных объятий. Все они бродят по округе, держась за руки; и неважно, кто идет рядом – близкий член семьи или практически незнакомый человек. Одна из высших форм проявления лести, уважения и признательности еще и самая раздражающая, так как выражается в поглаживании ушей. Все шесть недель, что Спок провел на Камбрии, он героически пытался не вздрагивать всякий раз, когда кто-нибудь дотрагивался до кончика его уха. Никто не прикасается так к Споку, за исключением одного человека, и он делает это с совершенно иной целью. Спок не стремится объяснять, почему довольно долго остается неподвижным после того, как ему выразят свое расположение. Унизительно позволять совершенно посторонним людям прикасаться к себе подобным образом, когда мозг связывает такие ощущения с чувством любви, заботы и да, даже с проявлением желания и эротизма. Без сомнения, эта часть местных традиций причиняла наибольшие неудобства. Среди чрезмерно тактильных людей Споку с его контактной телепатией приходится нелегко. Он игнорирует легкую мигрень, что начинается в первую неделю по прибытии, а на исходе второй даже не пытается ее вылечить. Неважно, сколько сил затрачено на создание мысленного барьера, поток эмоций, день за днем бомбардирующий сознание, не уменьшается. Вулканцы – народ нетактильный: после стольких недель на Камбрии Спок неожиданно пришел к пониманию, что и земляне тоже, по крайней мере, в сравнении с камбрианцами. Кроме того, он обнаружил, что скучает по своей команде, по тому уважению к личному пространству, которое ему всегда выказывали. Тоскует он и по случайным вторжениям в границы этого самого личного пространства и по тому, что не отвлекают ежечасно от работы. Еще ему не хватает «Энтерпрайз» – атмосферы, царящей на корабле, возможности регулировать температуру воздуха так, чтобы в каюте всегда стoяла иссушающая жара. Нелогично привязываться к неодушевленным предметам, но он сам не заметил, как это случилось. На Камбрии вечно холодно, сыро и дождливо; вот уже шесть недель Спок представляет собой мерзнущее, дрожащее, мокрое существо. Неважно, сколько на нем слоев одежды или как часто удается найти убежище от ненастной погоды; все равно он чувствует себя как кошка, едва избежавшая печальной участи утопленника, и, соответственно, испытывает непреодолимое желание выплеснуть раздражение на окружающих. Церемония прощания мучительна. Место проведения – заросший внутренний двор муниципального суда. Идет проливной дождь. По мнению местных жителей – это, конечно же, хороший знак, обещающий удачу, мир и процветание. Десятки основательно промокших камбрианцев посчитали своим долгом расцеловать его в обе щеки и приласкать уши. Спока так часто обнимают, что он чувствует себя словно губка, чей срок эксплуатации уже давно закончился. Чрезвычайно задерганная, гипервозбужденная губка. Кажется, он, наконец, начинает понимать описанный Джимом эффект «замерзания мозга»*, настолько его голова полна приторных любезностей и заверений в любви. Его немного мутит; с трудом удерживаясь от проявления эмоций (хочется то разрыдаться, то сорваться на крик), Споку все же удается поблагодарить присутствующих за гостеприимство. Наконец-то, наконец-то его провожают к заранее оговоренным координатам и оставляют в покое до самой телепортации. Едва различимые мерцающие огоньки возникают где-то на периферии зрения, вокруг все становится белым на те несколько секунд, что требуются для исчезновения с Камбрии и появления на борту «Энтерпрайз». В транспортном отсеке Спока приветствует пара знакомых лиц. Капитана среди них ожидаемо нет. У него, скорей всего, сеанс связи с Камбрией на мостике; заканчивает обмениваться политическими любезностями, прежде чем приступить к новой миссии. Поэтому, вместо Кирка, Спока встречает глава медицинской службы, а полотенце протягивает главный инженер. – Выглядите так, будто вас кошка в зубах приволокла, сэр, – смеясь, говорит Скотти, когда Спок берет полотенце и пытается вытереть лицо. – Подумал, вам оно может пригодиться. – Благодарю, мистер Скотт. – Ответ Спока, который неделями был вынужден изображать из себя дипломата, звучит слишком формально, но Скотти, похоже, не возражает. – В лазарет, – приветствует его МакКой. – Приказ капитана. Одному Богу известно, что вы могли подхватить на этой новой планете за шесть недель. Спок слишком возбужден и в то же время слишком изнурен, чтобы пытаться возражать. Выразив согласие кивком, он продолжает попытки высушить лицо и волосы. – Я увеличил температуру в лазарете на десять – двенадцать градусов, – сообщает МакКой, пока они едут в турболифте. Спок тихо выдыхает, уголки губ чуть вздрагивают в слабой попытке улыбнуться. – Вы не уверены, насколько именно увеличили температуру? – Попросил Чапел этим заняться. Чертовы температурные датчики никогда не работают правильно, пока я вожусь с ними. Подергивание в уголках губ становится интенсивней, и Спок ощущает накрывающую его волну облегчения. Он так скучал по этому кораблю, этим людям, по тому, как они научились понимать его наполовину вулканскую натуру. – Спасибо, – благодарит МакКоя, менее формально, чем Скотти. МакКой возмущенно закатывает глаза, что для него является стандартным ответом на комплимент или выражение благодарности. Спок догадывается, что на самом деле доктор смущен. – Послушайте, я всего лишь не хочу усугублять гипотермию, которую вы вполне могли приобрести в том болоте. – Конечно, – легко соглашается Спок и зарабатывает еще одну порцию излюбленного выражения лица доктора МакКоя. – Просто выберите биокровать, Спок. И если кто-нибудь начнет жаловаться на то, что здесь слишком жарко... – не так уж и плохо, градусов восемьдесят или около того, хотя по вулканским стандартам все же холодновато, – …буду отсылать их прямо к вам. К тому времени, как МакКой возвращается с трикодером, Споку удается справиться с улыбкой. Что касается доктора, то он на время перестает ворчать, погрузившись в работу. – У вас слишком низкая температура, а неврологические показания считываются с любого участка тела. – Камбрианцы чрезвычайно тактильные, привязчивые люди, – поясняет Спок, в голосе его слышатся едва уловимые нотки раздражения. – Я дал вам с собой пси-ингибиторы. Вы их принимали? – Обнаружил их низкую эффективность еще в первую неделю на планете. – Что означает «нет». – Что означает: я перестал их принимать, как только убедился в отсутствии эффекта, но это вовсе не значит, что я совсем не принимал пси-ингибиторы. – Позже снова поработаем над формулой, – рассеянно говорит МакКой. Он настолько увлекся показаниями трикодера, что позабыл свою вечную шутку об инопланетных телепатических способностях Спока, предлагая поработать вместе. – Посмотрим, удастся ли контролировать мигрени, когда людям вздумается гладить вас по голове. – Это бы очень помогло, – соглашается Спок, с любопытством наблюдая за ним. – Вы подхватили множество новых бактерий в том чертовом месте. На первый взгляд выглядят безвредными, но вы сильно похудели с тех пор, как вас высадили на Камбрии. Возможно, бактерии обосновались в пищеварительной системе, но я не уверен, имеют ли они отношение к интенсивной потере веса. – Едва бы я назвал 7,35 фунта значительной потерей веса за шестинедельный период. – Конечно, вы уже знаете точное число, – фыркает МакКой. Спок игнорирует замечание: – Рацион камбрианцев состоит преимущественно из мяса и неочищенного сахара. Такая пища плохо усваивается вулканцами. Как наполовину вулканец, он может питаться подобными продуктами, но предпочитает так поступать только при крайних обстоятельствах. – И вы морили себя голодом все шесть недель. – Я не ел в том объеме, в котором предпочитаю, но сейчас, когда вернулся на «Энтерпрайз», планирую исправить ситуацию. МакКой понимает это «вернулся на «Энтерпрайз»» как споковский аналог «вернулся домой», судя по тому, что страдальческое выражение его лица становится чуть мягче. – Разумно. Не похоже, чтобы вам был нужен бодрящий укол гипошприца или дезинфекция. Я бы посоветовал принять длительный душ – звуковой душ, – тотчас поправляет себя МакКой, еще раз закатывая глаза, когда Спок заметно вздрагивает от идеи подвергнуться водным процедурам, – и заказать парочку питательных блюд. Спок кивает и соскальзывает с биокровати. – Спасибо, доктор. – И в следующий раз давайте найдем другого сына посла, который будет изображать из себя ручного офицера Звездного Флота перед инопланетянами недели. Я был близок к тому, чтобы ввести Джима в принудительную химическую кому. В отсутствие стабилизирующего фактора в лице своего первого офицера капитан просто сводил нас с ума. Спок издает неопределенный гортанный звук. Будь это кто-то другой, можно было бы сказать, что он негромко посмеивается. – Направлю запрос Звездному Флоту, дабы подобные трагические события гарантированно не повторились на борту «Энтерпрайз», – говорит Спок. МакКой усмехается, довольный тем, что Спок воспринимает его угрозы в адрес капитана как признание в том, что по нему скучали. – Идите уже отсюда. Чапел надо перенастроить температурные датчики. Не желаю экстренно лечить текущих пациентов еще и от теплового удара, им хватает собственных болезней. Уходя из лазарета, Спок осознает, что в этот раз МакКой обошелся без привычных язвительных комментариев в адрес его острых ушей или зеленой крови и не предпринял даже попытки прикоснуться к нему. Знание о глубоком понимании МакКоем его нужд оказывает неожиданный «согревающий» эффект (что-то теплеет внутри), и на протяжении всего пути до каюты он снова ощущает знакомое щекочущее чувство в уголках губ. * Эффект «замерзания мозга» – резкая головная боль, появляющаяся от холодной еды или питья. ******* Из душа Спок выходит посвежевшим и отдохнувшим. Мощные звуковые волны расправились с остатками влаги на коже, и теперь, впервые за шесть недель, он чувствует себя полностью сухим. Постоянная сырость, царящая на Камбрии, совершенно выбила его из колеи, правда, понял он это только сейчас. Поток нагретого, сухого воздуха каюты окутывает все тело, расслабляет сведенные плечи, хотя до сих пор Спок не замечал дискомфорта от перенапряженных мышц. Переодевшись в старый халат (подаренный матерью предмет одежды, который он стал ценить лишь после ее гибели), он направляется в сторону кровати. На подушке лежит падд, на экране – документ на вулканском. Спок не знал, что родной язык может пробуждать столь теплые чувства, пока не стал учить Ухуру. Она обнаружила несколько образчиков вулканской прозы в архивах Звездного Флота и загрузила их на падд, таким образом поздравляя его с возвращением домой. Есть и другие признаки, что в каюту заходили. Теперь сама идея присутствия посторонних людей на личной территории не задевает так, как раньше, когда он только принял должность первого помощника на «Энтерпрайз». Вот на столе в горшке кактусоподобное растение пурпурного цвета, к которому прилагается записка от Сулу, написанная знакомым неровным почерком. Рядом бутылка синтезированной водки – в отличие от двух первых, не столь индивидуальный подарок. Чехов одаривает водкой всех, кто вынужден надолго покинуть корабль. Факт, что Чехов не побоялся проникнуть в каюту, многое говорит о том, как сильно он повзрослел с момента поступления на службу. С бутылкой соседствует свежее полотенце, несомненно, оставленное Скотти, пока Спок был в душе. Такой уровень принятия в новинку. Никогда он не оказывался в коллективе людей, настолько хорошо его знающих, чтобы предугадать его желания после долгой разлуки; никакой вечеринки-сюрприза, никаких демонстраций привязанности, разговоров, общественных мероприятий. Просто оставили своеобразные знаки внимания и дали столько времени, сколько понадобится, чтобы снова подстроиться под окружающую действительность. Опять это ощущение теплоты, от которого с трудом удается избавиться. У него, Спока, есть друзья. Быть может, это величайшее его достижение в качестве первого офицера. Разум и мысли все еще в смятении после недель пребывания на Камбрии, когда нескончаемый, не поддающийся контролю поток чужих эмоций атаковал его голову. Нужно вернуть контроль, погрузиться в темное, дышащее всеобъемлющим спокойствием место, чтобы опять стать собой. На полу перед огромным иллюминатором специально предназначенная для этих целей кушетка, на которой как можно удобней устраивается Спок. На мгновение он обращает внимание на редкую неподвижность звезд перед тем, как закрыть глаза и углубиться в отточенную годами вулканскую практику медитации. Первым делом Спок сосредотачивается на множестве противоречивых эмоций, вызванных перевозбуждением от чрезмерного тактильного контакта. Он испытывает острую необходимость немедленно избавиться от наихудших впечатлений: слишком интимные прикосновения к ушам, непрошенные объятия, чужие, не знающие о значении такого жеста для вулканца пальцы, жаждущие переплестись с его собственными, - аккуратно убрать воспоминание за воспоминанием, сколько бы времени на это ни понадобилось. Неприятный опыт, да, но теперь все позади. Он вернулся к своей команде – своим друзьям, поправляет он себя, - и больше не надо волноваться о нежеланных прикосновениях. С охватившим его на Камбрии нелогичным чувством одиночества достаточно легко справиться. Спока редко оставляли в покое. Собственно, на уединение он мог рассчитывать только во время гигиенических процедур и сна, но иногда даже в такие моменты можно было ожидать вторжения со стороны желающих полюбоваться на экзотического остроухого офицера Звездного Флота. Он ощущал всецелое одиночество, куда бы ни шел, хотя буквально каждую минуту находился в обществе разумных существ. Там не было капитана, инстинктивно понимающего, когда его стоит оставить одного. Не было Джима, чтобы отвлечь местных жителей и дать Споку прийти в себя от пережитого культурного шока. Падд на кровати и подарки на столе напоминают, что он вернулся к своей небольшой импровизированной семье, и все остальное теперь не имеет значения. Семья – вот кем люди в команде стали для него. Спок мгновенно понимает, что это очень точная, очень правильная характеристика их взаимоотношений. Конечно же, у него есть родной отец, и, к счастью, их отношения не испортились из-за принятого им решения остаться в Звездном Флоте вместо того, чтобы отправиться строить Новый Вулкан. Но он никогда по-настоящему не чувствовал принадлежности к большой группе индивидуумов: определенно, не на Вулкане, и уж точно не среди коллег в Академии. Только здесь его принимали, понимали и искренне любили за то, кто он есть. Внезапно ему опять становится тепло. Это ощущение позволяет наконец-то забыть недели, проведенные под тактильным и эмоциональным гнетом, в холоде и сырости, среди тех, кто не понимал его природу. Спок медленно возвращается в реальный мир, спокойный и умиротворенный. Он открывает глаза, желая вынырнуть из темноты, только чтобы снова утонуть в невозможной синеве. Напротив сидит капитан, одетый только в потертые пижамные штаны. – Боунз сказал не трогать тебя, если я буду в состоянии удержаться, – объясняет Джим, прежде чем Спок успевает сказать хоть слово. – За такую терпеливость должны объявлять что-то вроде официальной благодарности. Ты не представляешь, как сильно мне хочется просто тебя обнять. – Прискорбно, что Звездный Флот не выдает золотые медали капитанам, которые выполняют указания своих начальников медицинских служб, – торжественно говорит Спок, протягивая Джиму руку ладонью вверх в знак того, что теперь до него можно дотронуться, несмотря на рекомендации доктора. Награда Спока – приятное покалывание в кончиках пальцев, когда их с Джимом руки соприкасаются в вулканской версии поцелуя. – В следующий раз выберем какого-нибудь провинившегося дипломата и бросим его на новой планете. Без тебя на корабле все не так. – Было необходимо разместить на Камбрии офицера высокого ранга, чтобы убедить жителей в доверии Федерации. Спок наслаждается прикосновением Джима, ощущением их естественной близости. – Да, конечно, но, думаю, также необходимо обеспечивать комфортное пребывание офицера на новой планете, а не запихивать его сразу в толпу инопланетян, помешанных на телесном контакте, и надеяться на лучшее. Джим явно удерживает себя от дальнейших действий, его пальцы замирают между костяшками на тыльной стороне руки Спока. – Никакого долгосрочного ущерба они мне не нанесли, – заверяет его Спок, подавляя желание замурлыкать, как кошка: ему нравится, когда играют с руками. И в этом щедром внимании Джима к его рукам столько определенного рода чувственности. Джим коротко кивает. Теперь обе его руки касаются рук Спока, но, вместо бесцельного поглаживания, он сосредотачивается на медленном массаже. – Ты хоть догадываешься, как мы по тебе скучали? Снова это щекочущее чувство в уголках губ. – Доктор воздержался от оскорблений во время осмотра. Джим смеется, а потом целует Спока прямо в ладонь. – Да, сразу понимаешь, что дела плохи, когда Боунз перестает тебя звать остроухим гоблином, – усмехается Джим. – Ты же знаешь, что он так проявляет симпатию, да? По той же причине зовет меня идиотом. – Я начинаю достаточно бегло переводить с той версии стандартного языка, которую доктор использует для общения, – соглашается Спок. У него слегка подрагивают пальцы от внимания со стороны Джима. Несколько часов назад вулканец мог бы поклясться, что любое прикосновение будет мучительно после того, что он пережил на Камбрии, но, какие бы правила ни создавал для себя Спок, Джим, похоже, всегда является исключением. И Джим, кажется, тоже это понимает, потому что он поднимает руку, словно желая коснуться лица Спока, но вместо этого притягивает его к себе и целует так, что становится без слов понятно, как по нему скучали. Спок охотно подчиняется, снова погружается в умиротворяющую темноту, отголоски головной боли тают в неясном ощущении присутствия другого человека, чей разум пытается соединиться с его собственным. Связь между ними образуется еще до того, как Спок успевает дотронуться до виска Джима. Кому-то из них не удается сдержать стон (или это были они оба), переходя на столь интимный уровень взаимодействия: слияние сознаний, обоюдное ощущение проникновения и принятия. Спок чувствует улыбку Джима на своих губах, а потом тот осторожно отстраняется, но пальцами продолжает выводить круги на сухой коже за ухом. – Как, черт возьми, тебе удавалось сохранять спокойствие, когда все так и норовили дотронуться до ушей? – шепчет Джим. – Это было труднее всего, – отвечает Спок, чуть задыхаясь, и закрывает глаза, наслаждаясь медленной, знакомой лаской. – Не привык, когда до них дотрагиваются при столь обыденных обстоятельствах. – Так ты, в конце концов, привык к прикосновениям или нет? – спрашивает Джим, лукаво приподняв бровь. – Нет. Мне просто удавалось подавить реакции тела благодаря медитации. Вздернутую бровь сменяет озорная улыбка. Подушечками пальцев Джим обводит ушную раковину от мочки до самого изящно закрученного кончика: – Получается, ты приказал себе не возбуждаться? – Необходимый защитный механизм. – Не совсем грамматически верное предложение, но Спок теряет способность переживать по поводу синтаксиса, когда так нежно обходятся с его ушами. И опять Джим понимает, о чем он не говорит. Происходят мгновенные перемещения: куда-то исчезают мягкие пижамные штаны Джима, а сам он оказывается у Спока на коленях, обхватывает ногами бедра, халат соскальзывает с плеч, и Джим (слишком холодный) прижимается к обнажившемуся торсу, продолжая медленно ласкать уши, так что Споку с трудом удается не урчать и не двигаться. – Джим… – Давай избавим тебя от ненужных защитных механизмов, – объясняет свои действия Джим. Могло бы звучать логично и… почти по-вулкански, но голос у Джима низкий, чуть хрипловатый, что так нравится Споку, и его попытки не реагировать на ласки остаются безуспешными. – Никто на корабле не может дотрагиваться до твоих ушей, кроме меня, а я чертовски хорошо осведомлен, насколько тебе это нравится. Споку и правда нравится, он не мог бы этого отрицать, даже если бы захотел. Да и зачем ему хотеть, когда капитан расположился у него на коленях c единственным намерением – своими ласками сделать его безмолвным и податливым. Спок пытается ответить на слова Джима, но оказывается способен лишь крепче прижать его к своей неожиданной ставшей слишком горячей коже. Ощущения холода, сырости и подавленности окончательно позабыты благодаря жару во всем теле. И тут Джим касается губами изгиба на кончике уха, и Спок не может удержаться и издает тихий хнычущий звук. Единственное, на что он сейчас способен, – это еще сильней сжать пальцами бедра Джима. Все происходит так быстро, что в попытке отступления уже нет смысла. Мысли стремительно испаряются из головы, когда Джим языком прослеживает путь от кончика до мочки уха и, дразня, начинает ее посасывать, на что Спок откликается полным желания стоном. Джим продолжает его изводить, медленно касаясь губами, жаля языком, пробуя на вкус, от его поцелуев слабый зеленый румянец разливается по нежной коже за ухом. Спок не осознает, насколько близок к краю, пока не переступает его, издав откровенный стон. Тогда Джим прикусывает кончик уха, и это уже слишком: кроме удовольствия, чувствовать еще и слабый отголосок боли. Он опять вздрагивает, когда Джим нежно целует его в подбородок. – Мммм, – рождается между ними низкий рокочущий звук. Джим выглядит слишком довольным собой. – А я и не знал, что достаточно поиграть с твоими ушами, и ты уже готов кончить. Похоже, он тоже не знал. Спок резко подается навстречу Джиму, хотя и не ощущает ни единой косточки во всем теле. Он чувствует себя таким желанным, их лбы соприкасаются, и Спок наконец-то открывает глаза, невнятно выдыхая в ответ: – Ммм. На бедрах Джима остались лиловые синяки, Спок, разжав пальцы, теперь осторожно их поглаживает, а потом просовывает руку между их телами, потому что в живот ему настойчиво упирается часть тела партнера, явно нуждающаяся во внимании. Неожиданно Джим перехватывает его запястье, останавливая. – Ты не должен, t'hy'la, – тихо говорит он, ласковое вулканское слово слетает с языка так же легко, как вздох. – Боунз предупреждал, что ты, скорей всего, будешь слишком чувствителен к прикосновениям. Спок нерешительно поднимает бровь. – Поэтому ты вломился в мою каюту, пока я медитировал, и инициировал сексуальный контакт. На лице Джима не проступает ни малейшего раскаяния, а все впечатление от почти извиняющегося кивка портит самодовольная улыбка. – Я скучал по тебе, – единственное его объяснение нарушения предписаний врача. Непохоже, чтобы Спок возражал против ответных ласк для Джима, так как пальцы его скользят вдоль напряженного члена. – Я скучал не меньше, t'hy'la, – отвечает Спок, целуя Джима в висок. – Позволь, я покажу, как сильно. Джим и не думает возражать. ****** Много часов спустя Спок, медленно возвращаясь к бодрствованию, обнаруживает себя в коконе из переплетенных рук и ног спящего Джима, чье теплое дыхание щекочет шею. Холодная человеческая плоть прижимается к спине. Каждой клеткой своего тела Спок ощущает биение чужого, но такого родного сердца. В каюте не слышно ничего, кроме едва различимого жужжания систем корабля – белый шум, который он приравнивает к полной тишине. Еще через пару часов Спок встанет, оденется и, прежде чем подняться на мостик, заглянет в оставленный Ухурой падд. Потом он окажется среди тепло ему улыбающихся людей, окруженный нелогичными человеческими эмоциями. Возможно, кто-то решится потрепать его по плечу, радуясь его возвращению за станцию. Он станет поправлять напевный акцент Чехова, попросит Сулу откорректировать их курс. Будет всякий раз приподнимать бровь и притворяться, что не замечает неизбежных во время смены игривых взглядов капитана. Возможно, сам будет виновато смотреть в сторону доктора МакКоя, если тот окажется на мостике и станет корчить те ужасные гримасы, которые он всякий раз корчит, когда Джим намекает на их более интимные отношения. Таков его день, его рутина, его дом. Его семья.