В каждом звуке...

      Призрак не умеет отличать явь от сна.       Его мир построен на осколках иллюзий.       Он думает, что его можно любить. Думает, что однажды сможет многое изменить. Думает, что в его жизни, такой никчемной и огромной одновременно, может быть и хорошее.       Призрак не верит в слова Кристины больше ни на йоту.       Ему остается лишь верить в сны.       Он запутался в полумраке, затерялся среди свеч, став просто никем. Театр поглотил его целиком. Сделал тенью.       Он хотел бы подчинить себе весь мир, но у мира другие планы.       Кристина — заблудившееся дитя.       Он знает: ей нужен ангел, но он им быть не может, он ничего не может больше для нее сделать — она не сказочная принцесса, а он не дракон, который окажется для нее спасителем.       Мир его мрачен, темен и откровенно страшен.       Ему не отличить более реальность от сна.       Кристина касается его подрагивающих рук губами. Кристина, откинув темные волосы за спину, улыбается ему отчего-то детской улыбкой. Всем своим видом выражает нежность и доверие.       Правда или ложь?       Сон или... явь?       Призрак не разграничивает — а зачем?       Кристина рассказывает ему какую-то смешную историю, и он думает, что так не бывает — ведь не может же он быть человеком для светлого ангела с каштановыми кудрями. А она заваривает чай и спрашивает, хочет ли он печенья. Говорит ему, что ей нужно новое платье, и он в тот же вечер отдает ей приличную сумму денег.       Призрак задыхается, закрывая лицо руками.       Как бы ему хотелось быть для нее нормальным, обыкновенным и... он променял бы свою гениальность на обычную жизнь с ней.       Призрак бросил бы ей в ноги весь мир, если бы это могло что-то изменить.       Он сжимается в комочек, сидя на сырых камнях подземелий.       Кристина кричит на него, говоря что-то о его лжи. Кристина отталкивает его от себя — бессмысленно. Он не хочет позволять ей этой дерзости — противостоять ему и его всепоглощающему отчаянию. Он не хочет позволять ей слишком многого, но менять что-то поздно. Она снова кричит, теперь уже от боли. Он не позволяет себе смотреть в ее глаза — Кристина не должна видеть его слез.       А сейчас он пуст, выпит ею.       Может, никогда не было ничего теплого между ними? Может, он не заслуживал спасения?       Может, его ждет теперь ад?       Маска острым краем режет руку.       Он проклинает весь этот жестокий мир. У него просто нет больше сил бороться.       Горло раздирает сухой кашель — ему тяжело дышать. Наверное, от пыли.       Призрак знает, что похож на древнюю развалину.       Кровь сочится из разбитой губы.       Нет повода жить дальше.       Он пьян. Пьян мечтами о том, чего не было.       Кристина шепчет ему что-то ласковое, утирая слезы. Кристина уходит. Прочь, прочь, все дальше и дальше. Ему нужна она — без нее нет музыки, нет жизни и нет вообще ничего. Кристина это знает, но его маленькая, потерянная, совсем не сказочная девочка все равно поступает по-своему.       Призрак чувствует, что слезы снова его душат.       Ему холодно.       Плохо.       Он не хотел этого!       Кристина возвращается. Касается его лба губами.       Сон... или явь?       Он прижимает ее к себе: такую хрупкую, ранимую, настоящую, живую! Она плачет, но Призрак чувствует, что не от страха, а скорее, от стыда или чего-то в таком духе.       Он понимает ее без слов.       Призрак готов снова отпустить ее.       Только вот Кристина не уходит, а помогает подняться ему.       Призрак знает: его ученица научит его двум вещам.       Снова слышать музыку — музыку света и ночи! — и отличать сны от яви.       А он... он отдаст ей все.       По-другому и быть не может.