Непрощённый

Из конюшни тянуло сеном и навозом. Прежде Кадаш не замечала этого запаха, позже полюбила, а теперь ей стало противно от нахлынувших воспоминаний. Она почувствовала его издали, еще спускаясь с лестницы: на дворе стояла ночь, теплая, спокойная, звездная и по-южному светлая, но ветер, проскакивая меж пиков Морозных гор, дул Малике в лицо, ударяя по ноздрям ненавистной вонью. У двери в сарай Кадаш остановилась, собираясь с силами. - Кто там? - раздался изнутри нарочито суровый, с нотками отчетливого страха голос. Малика криво улыбнулась. - Кто там бродит? - повторил мужчина, беспокойно загремев кандалами. - Это я, - с наслаждением помедлив, ответила Кадаш. Ее невысокая плотная фигура, показавшись в проеме, отбросила тень на залитый лунным светом дощатый пол. Узник стоял, прижимаясь спиной к стене и выпрямившись, насколько позволяли цепи. Рядом с ним на полу лежали связки сена с наброшенным на них покрывалом, в углу стояло ведро, служившее нужником. Увидав Инквизитора, узник расслабил напряженные, готовые отразить атаку руки. Кадаш заметила это, и ее на мгновение устыдило его доверие. - Ты, - хмуро сплюнул он. - Моя спасительница. Запятнавшая Инквизицию ради освобождения беглого преступника, - мужчина силился вглядеться в ее лицо, едва различимое в тени. - Использовала старые семейные связи, чтобы провернуть это грязное дельце, да? - его тон сочился гневом и застарелой усталостью. - Что теперь будут думать люди? Малика хмыкнула и, неторопливо пройдясь, привалилась плечом к деревянной колонне. - Слишком громкие слова для человека, который проник в Инквизицию обманом, назвав себя чужим именем, - спокойно вымолвила она. Напротив колонны на грубом, сколоченном на скорую руку столе тускло догорала свеча. В ее неровном мерцании мужчина наконец встретился с Кадаш глазами и, встретившись, вдруг разом обмяк и сгорбился. Они долго стояли так, глядя друг на друга. Малика изучала его лицо заново, будто никогда не видала раньше, и сама толком не знала, что ищет в нем: черты Тома Ренье, которого не сумела распознать, или Блэкволла, которого любила. А потом и те, и другие расплылись, и Кадаш быстро заморгала, злясь на себя за постыдную и нежданную слабость. Но, увлеченный своими мыслями, узник не заметил этого. Гнев, с которым он встретил ее, растворился, сменившись тем, что, наверное, можно было бы назвать раскаянием - Малика прочла это в его сдвинутых бровях и глазах побитого пса, которые раньше вызывали в ней сочувствие. Если бы Кадаш не знала им цену так хорошо, как теперь, она бы поверила. Узник первым прервал молчание. - Я думал, ты не придешь, - прошептал он, опуская глаза. - Не захочешь больше меня видеть. Кадаш пожала плечами. - Решила взглянуть на тебя. В последний раз, - глухо отозвалась она. Узник печально усмехнулся. - Ты так потрудилась освободить меня, чтобы теперь самолично отдать приказ о моей казни? Малика не ответила. - Хотя, может, это и верно, - согласился Том Ренье сам с собой. - Я бы тоже желал отомстить. Он ждал, что Кадаш скажет что-нибудь, что угодно, но она, замерев, долго смотрела на него, и он не понимал, что таится в ее взгляде: чувство, что скрывалось за ним, не было ему знакомо, но этот взгляд, казалось, проникал в самое сердце, задевая за живое. Ренье шагнул Инквизитору навстречу, бряцая цепями, и опустился на одно колено. - Я любил тебя, - порывисто промолвил он. - И все еще люблю. Малика выпрямилась. Ее лицо потемнело. - Так это из любви ты лгал мне? - бросила она с презрением. - Лгать тебе было самым тяжелым испытанием, поверь мне, миледи, - всё так же горячо ответил узник. - Но с того момента, как я узнал тебя, я ничего не мог с собой поделать: отказаться от твоей любви было выше моих сил. Я говорил, что недостоин тебя - теперь ты знаешь, почему. Кадаш почувствовала, как к горлу подступает тошнота. Со дня несвершившейся казни в Орлее она не переставала рыться в собственных воспоминаниях, пытаясь осознать, что застило ей разум, который раз за разом твердил ей не доверять. Убитый щенок, полные горечи рассказы о прошлом, жалость к преступникам, заслужившим справедливой кары - она знала, что Блэкволл натворил много ошибок, может быть, даже совершил нечто, что заставило его присоединиться к Стражам вовсе не из желания очищать Тедас от порождений тьмы. Но Кадаш и сама не была святой, а искренность Блэкволла и обещание преданности и любви в его глазах подкупали. Еще, конечно, были речи о том, как ее личность освятила ему путь во тьме - они ласкали ее слух, питали женское тщеславие. И так, вопреки всем доводам, она верила ему. Даже когда он не слышал Зов, сводивший Стражей с ума, Малика бездумно закрыла на это глаза и продолжала верить - потому что так она хотела. Он говорил, и она слушала, но не слышала. А потом он, вопреки собственным уверениям о том, что не имеет права даже коснуться ее, провел с ней ночь и наутро сбежал, так и не одарив Кадаш объяснениями. Это последнее, самое постыдное воспоминание, обжигало ее, как нечестивое драконье пламя. Малика горела в нем много дней, наяву и во сне, но жарче всего ей стало теперь, посреди жалких, слезливых, недостойных мужчины оправданий. - Ты прав, Том Ренье, - сказала она устало. - Теперь я знаю. Но перестань болтать о любви: ты трус, а трусы никого не любят по-настоящему. Оскорбление ударило по узнику, словно кнутом. Он вздрогнул и тут же покачал головой. - Я не трус. Ты изменила меня, сделала человеком достойнее, чем тот, кем я был. Тогда я и не смог больше прятаться. Всё, чего я хотел: искупить свою вину. Кадаш прикрыла глаза, еле сдерживаясь. - Ты хотел искупить ее на своих условиях, как тебе было удобнее, - сказала она зло, - но так искупление не заработаешь. Святая Андрасте, это знают даже дети. Она шагнула ближе. - Я пришла сюда, чтобы простить тебя, но вижу, тебе не нужно мое прощение: ты всякий раз охотно справляешься с этим сам. - Я не... Так и не поднявшись с колен, узник склонил голову. - Я не прошу прощения у тебя, миледи, потому что не заслуживаю его. - Это правда. В голосе Инквизитора зазвучала сталь, вторя той, которую она почти бесшумно извлекла из ножен. Но Том Ренье был опытным воином и услышал обе. Он поднял голову, глядя, как бледный, мертвый свет луны, плывшей по небосклону, омывает ноги Кадаш и жадно лижет острие кинжала в ее руке, играя на гранях. Неподалеку в башне раскричались вороны, на крепостной стене сменялся караул. Ренье с грустью смотрел в спокойное, исполненное решимости лицо, в котором не было ни любви, ни сожаления. - А как же суд? - спросил он, до конца не веря. В ответ Малика перехватила кинжал поудобнее. - Суда не будет. Узник медленно выдохнул и покорно подставил ей горло. - Как скажешь, миледи. Ты не простила меня, но я - я прощаю тебя. Он взглянул на нее в последний раз и закрыл глаза, ожидая смертельного удара. Это ожидание не было для него ново: узник пребывал в нем большую часть жизни. Оно было особенно сильно, когда он только стал беглецом от орлейского правосудия, и теперь, после возвращения в Скайхолд. Он не переставал недоумевать, отчего его держат не в темницах с другими заключенными, а в сарае, где он раньше жил, на самой окраине крепости, откуда было проще сбежать и куда без особого труда мог проникнуть убийца, подосланный теми, кто желал отомстить и не верил в справедливость Инквизиции. Бежать Том Ренье не думал, но убийц опасался и плохо спал по ночам, удивляясь беспечности Кадаш, а теперь понял: напрасно. Лошади в конюшне фыркали, перебирая копытами, теплый воздух пах осенью и старым сеном. Ночь нынче была тиха и нежна, как материнское прикосновение. "Не самое плохое место и время, чтобы умереть - всё лучше, чем в петле перед беснующейся толпой", - думал узник. Неожиданно для себя он почувствовал облегчение и даже странную благодарность к руке, которая вот-вот должна была оборвать его жизнь. Но секунды шли, ударяя в виски, а Кадаш отчего-то медлила. Услыхав звук убираемого в ножны оружия, Ренье с изумлением открыл глаза. Малика стояла перед ним в задумчивости. Она не плакала и не смягчилась, но узник нутром почувствовал: сегодня он не умрет. По крайней мере, не сейчас и не от ее руки. - Тебя будут судить в полдень, - заговорила Инквизитор. Ее голос звучал размеренно, строго и удивительно равнодушно. - Ты будешь помилован, публично расскажешь о своих преступлениях и судьбе Стража Блэкволла и назовешься своим именем. Потом тебя под конвоем отправят в Амарантайн, где ты пройдешь Посвящение. Если выживешь - получишь свой настоящий второй шанс. Ренье попытался коснуться ее руки, но она не позволила. - Благодарю тебя, миледи, - с чувством сказал он. Малика холодно улыбнулась и, не ответив, направилась к выходу. У порога она обернулась, глубоко вдохнула свежий воздух и взглянула на недоделанную фигурку грифона на столе, с бессмысленной мордой и отсутствовавшими, будто оборванными крыльями. - Ты не понял: это не милость, - сказала она. - Это и есть твое наказание.