Какого же ты цвета?

      Фэй давно заметил интересную закономерность: у всей женской половины их команды имена содержали название цвета. Причём каждый цвет отражался во внешности девушек: синие волосы и глаза Аой, зелёные глаза Мидори, жёлтая школьная форма Кинако (ну а почему бы и нет?) И только у Акане не было ничего, что делало отсылку к её имени. У неё не было ни пылкого характера, ни выделяющейся внешности, и сама по себе Ямана была незаметной, словно тень, но при этом она была везде.       И это не давало Фэю покоя.       «Сияние красного» – вот что означало имя Акане. И опять же, ирония – Акане не сияла. Точнее, сияла, но по-своему и только для Фэя.       Ямана нравилась мальчику из будущего. Она была такой спокойной, такой воздушной – но в то же время такой интересной и умной, да ещё и любила научную фантастику. К тому же, Акане была необычайно скромной, но при этом раскрепощённой – вроде бы два разных качества и так гармонично сочетались в этой хрупкой натуре.       А ещё она любила фотографировать. Вот только Фэя она почти не фотографила, по крайней мере, он ни разу не видел, чтобы объектив был направлен в его сторону. В голове Яманы, да и в камере тоже, всегда красовалось одно лицо – Шиндо Такуто. Тот самый Шин-сама. Пару раз, подходя за полотенцем, он слышал, как она восторженно бормотала самой себе:       – Шин-сама великолепен!       Но даже эта любовь и рядом не стояла с тем красным цветом.       Её можно понять: красивый, умный, гениальный футболист – вот кем был Шиндо Такуто. Но он также был слеп. Настолько слеп, что не замечал Акане, на всё ради него готовой, и от этого Руну становилось грустно. Хотелось подойти к ней, обнять и прошептать:       – У тебя есть я.       Но Фэй прекрасно понимал, что ни к чему хорошему это не приведёт, и, влюбившись, только сделает себе больно. Но, как говорится, сердцу не прикажешь…       – Фэй, Фэй!       – Да, Кинако?       – Она ведь нравится тебе, Фэй? Акане-тян? Нравится ведь?       – С-с чего ты взяла?       – Ты должен сказать ей!       – Я, я не могу! Не хочу обременять её, понимаешь?       – Это лучше, чем всю жизнь жалеть потом!       Вспоминая этот диалог, Фэй понял, что Кинако была права – медлить нельзя. Скоро он улетит в свою эпоху и больше не увидит её. Никогда. Он не хотел и не собирался ни о чём жалеть.       И вот он стоял посреди поля, просто чеканя мяч. Футбол помогал Руну, футбол был его советником. Каждое касание бутса и мяча – будто обмен фразами. У футбола был свой собственный язык, и понять его может лишь тот, кто по-настоящему дорожит им.       «Жизнь одна», – словно говорил футбол, и Фэй это чувствовал. Он в тысячный раз осознал, что должен действовать – отказ или не отказ – ему важно донести о своих чувствах.       Он уже собрался идти к Акане, как вдруг увидел – она стояла, видимо проверяя количество воды и полотенец, но даже за таким обычным занятием она казалась ему кем-то вроде богини, вот только Афродиты или Деметры – Рун пока не решил.       – Извини, Ямана-сан, – Фэй подбежал к ней. Акане ничего не отвечает, а лишь элегантно разворачивается к нему лицом, приготовясь слушать. У неё такое кроткое, невинное и милое личико, что, засмотревшись, бедный Рун чуть не забыл, зачем подошёл. – Ямана-сан, а что ты делаешь? – он решил начать с простого вопроса.       – Проверяю, всё ли готово для тренировки. Что-то случилось, Фэй-кун? – спросила Ямана, заметив, что щёки футболиста приобретали розовый оттенок, а глаза его беспорядочно носились по сторонам.       – Н-нет, ничего, а с чего ты взяла? С-со мной всё хорошо…       Чёрт, кто ж думал, что признаваться в любви так трудно?       Акане опять же ничего не ответила и смотрела прямо в глаза Руну, который предпочёл бы оказаться один против одиннадцати в футбол, чем с глазу на глаз с ней.       – Фэй-кун, тебе нехорошо?       Она смотрела на него проницательно, словно видела насквозь. Ощущение такое, будто Ямана знала, что хотел сказать Фэй и нагло испытывала его, хотя это было далеко не так.       Тогда Фэй решил пойти ва-банк.       – Скажи, Ямана-сан, – начал он, уже успокоившись. – Если бы я признался тебе в любви, как бы ты отреагировала?       Акане похлопала глазками и слегка склонила голову набок, как это делают люди, которым что-либо любопытно, и им хочется это узнать.       – Так я нравлюсь тебе, Фэй-кун? – может, она была наивна, но отнюдь не глупа.       – Просто ответь.       Ямана молчала.       Фэй терпеливо ждал.       «Ты просто скажи: да или нет?»       «Фэй-кун, не молчи».       «Не терзай меня, прошу!»       «Фэй-кун…»       Этот немой диалог продолжался секунд тридцать. Тогда Фэй наплевал на здравый смысл и прижал её к себе. Он обнял её так нежно, словно боясь раздавить или задушить. Для него это было впервые – ощущать физическое тепло девичьего тела, а Акане была тёплой. Очень тёплой.       А сама Акане не знала, как себя вести: не сказать, что она так желала этого момента, но и отталкивать Руна до жути не хотелось. В его объятиях она чувствовала себя абсолютно защищённой, чувствовала себя как за каменной стеной.       Когда Фэй наконец отпустил её, никто не знал, что сказать. В такой момент вообще сложно было что-то сообразить.       Но одно Фэй понял. Понял, почему у Акане такое имя. Красный символизировал то тепло, тот уют, который она излучала своим присутствием. Красный – цвет любви, жизни, возвышенных чувств – как раз то, что он испытывал к ней. Красный – цвет Ямана Акане, и другой цвет ей не подойдёт.