Во всем виновата черствость

…он пришел снова. На этот раз, чтобы полакомиться прекрасным десертом. Долго выбирал, пристально глядя на каждый предложенный вариант. Его взгляд остановился на легкой, нежной и невинной Клубнике в молоке.       Заказ готовился долго, каждая минута тянулась, будто резиновая, но он терпеливо ждал. Блюдо принесли на серебряном подносе. Он наклонился ближе к белой тарелке. Клубника лежала у дальней стенки. Молоко походило на свадебное платье, сотканное из облаков. Ягодка боялась, а при виде заказчика ее спелый румянец стал выражен еще ярче.       Хлеб лениво выдавил привычную ему сухую улыбку. — Ожидание того стоило, — сказал Серый своим неприятным голосом. Все в нем заставляло юную Клубнику противиться, смущаться и трястись.       Температура молока, вынесенного в прохладное помещение, падала. Ягодке стало плохо       Хлеб взял ложку и как можно медленнее черпал ей молоко. Каждой ложке он ухмылялся. То неизбежное, что заставляло Клубнику трястись, приближалось с каждой такой ухмылкой.       Пришла очередь последней ложки. молока почти не осталось, Ягодку прикрывала пара крупных капель. Бедняжка готова была вот-вот расплакаться. — Какой прелестный испуг, — проскрипел Хлеб. Глаза его горели безумным блеском. — Пожалуйста, не надо, — еле пролепетала Клубничка. Слезы она уже не сдерживала и тихонько плакала, ожидая своей участи.       Хлеб ее не слушал, он уже поднял малышку над тарелкой. Одарив Клубничку сухим безумным взглядом, он начал медленно слизывать молоко. Крошки кололись, неприятно впивались и сдирали мягкую кожицу Клубники. Медленно, больно, с садистским удовольствием серый впился в Ягодку. Сухие края нещадно раздирали мякоть бедняжки.       Она плакала и стонала от боли, но Хлеб очерствел, и высох. Ему не было до этого дела.       Вытащив свои края из Клубники, Серый Подонок поднял Ягодку и окунул в сахар. Это было ужасно. Сахар действовал так, будто это был шершавый, посыпанный солью деревянный гвоздь, медленно и тяжело входящий в свежую рану. — Пожалуйста, хватит. Не надо больше, пожалуйста, — Клубничка была на грани, вот-вот готова была потерять сознание. Хлеб был безумен. Из краев ранки сочилось молочко

***

***       Серый открыл глаза. Он не понимал, что происходит, где он и как там очутился. Тело непонятно размякло. Что с ним случилось?       Хлеб услышал откуда-то всхлипы и стоны. Встать стоило огромных усилий. Он огляделся и увидел плачущую истерзанную Клубнику. Только сейчас он заметил, что весь в сахаре и молочке. — Боже, Клубника, это я с тобой сделал? Я не хотел. Это не мог быть я, — Хлеб схватился за голову, — Подожди, — Серый поднял Ягодку и понес ее к крану. Включив воду, он подставил малышку под несильную струю. Прохладная вода вымывала сахар, кое-где растаявший, впившийся в мякоть, облегчая боль. — прости меня, Клубничка, прости. Я не хотел. Я не знаю, что это было. Я обещаю, что больше так не буду… Я… — Нет, Хлеб. Ты безумен. И ты умрешь. Мы оба умрем, ты это знаешь. И все из-за тебя и твоего сухого помешательства. Мы сгнием и нас выкинут в компостную яму. Ничто не может продолжаться.       Серый содрогнулся всем телом. Этого не могло быть, он не верил в это. Хлеб упал и заплакал. Взору Ягодки предстала плесень, покрывшая липкий от молока, еще недавно сухой, мякиш. Она посмотрела на себя. Нижняя ее часть была растерта в месиво, которое уже начало высыхать.       Они умрут, над ними кружат мухи. Они умрут, зная, что жить им осталось немного, но это будет хуже онкологии. Они умрут, зная, что всего этого можно было бы избежать. Они умрут, зная кто во всем виноват. Они умрут. Во всем виновата черствость