"Друзья уважают решение друг друга, даже если не согласны с ним. Это и называется преданность" Грегори Хаус
Никто не ожидал подобной жары. Но казалось, все были ей только рады. Люди выходили из домов, шли в парки и подолгу сидели там, разговаривая или просто наслаждаясь солнечными лучами. Дети бегали с водяными пистолетами и, громко визжа, брызгались в друг друга. Пляжи были переполнены желающими загореть и покупаться. Кто-то просто сидел в теньке у своего дома. Говорят, жара сводит людей с ума. Майкл не любил жару. Ему всегда была по душе прохлада или слабо моросящий дождик. Поэтому он сидел дома, с вентилятором и стаканчиком виски. В алкоголе плавали кубики льда. Он, прищурившись, посмотрел на часы: полдень. Аманда с детьми приедет только завтра вечером. Кажется, они уехали к ее маме, которая терпеть не могла мужа своей дочери, но, как любая любящая мать, не показывала этого. Уборщицу Майкл выпроводил из дома, как только представилась возможность. Но сейчас сильно жалел об этом: с ней хотя бы можно было поговорить. Наверное так и чувствуют себя люди, которым за сорок — одиноко. По новостям какой-то седой ведущий говорил о вечных политических проблемах. Майкл потянулся на диване и достал из кармана брюк помятую, красно-белую пачку сигарет и зажигалку. Послышался щелчок, и комнату наполнил едкий, сладковатый дым. Семьянин затянулся. Легкие расширились, наполняясь всей той дрянью, что добавляет в свой товар каждая табачная фирма. Аманда всегда была против сигарет в доме. И кажется, Майкл понимал почему. Сегодня утром звонил Франклин, говорил, что едет с друзьями на пляж, отметить чей-то день рождения. Звал его с собой. Майкла всегда удивляло, как много и долго говорят черные. Они связывали все свои мысли, глубокие и не очень, в одно предложение. При этом умудряясь добавлять разные высказывания и фразы. И говорили все это очень быстро. Так быстро, что порой было трудно понять суть их разговора. Брюнет лишь иногда что-то отвечал в трубку и в конце сказал, что останется дома. Может быть, Де Санта не хотел этого признавать, но он жутко скучал по старым временам. По тем временам, когда пули свистели рядом, угрожая забрать жизнь в любую секунду. Когда друзья прикрывали спину. Когда адреналин проносился по крови, словно наркотик. И, в конце концов, когда рядом был Тревор Филипс. Майкл знал два типа людей: плохие и не очень. И как бы безумно это не звучало, Тревор относился ко второму типу. Конечно же, понадобилось время, чтобы понять это. Но стоило ему вспомнить все те мелочи, которые Филипс сделал для него, все разговоры, в которых было столько скрытого смысла, все взгляды. И тогда становилось ясно, что этот человек, возможно, лучшее, что случалось с Майклом. Кажется, алкоголь стал действовать на организм. Майкл чувствовал, как тело медленно расслабляется. Голоса в телевизоре стали тише и неразборчивее. Веки отяжелели и закрылись. А мыслей стало так много, что, казалось, взорвется голова. Воспоминания, словно рой пчел, кружили, не давая покоя. Сделав глубокий вздох, Де Санта погрузился в темноту. Он знал, что ему приснится кошмар, как и в каждую ночь.***
Майкл проснулся из-за того, что звук телевизора стал громче. Похоже, он случайно нажал на пульт. Не открывая глаз, Де Санта провел ладонью по жесткой ткани дивана. Но пульт так и не нашел. — Черт подери, — недовольно пробормотал он. Какого было его удивление, когда с трудом разлепив веки, он увидел сидящего на краю дивана Тревора. Тот, закинув ноги на журнальный столик, смотрел какой-то старый сериал. В руке у него было уже пустая бутылка виски. — Какого черта, Тревор?! Майкл бросил быстрый взгляд на комнату. За окном было темно. На небе, в каком-то неизвестном порядке, стали появляться звезды. Они окружали луну и мерцали. Вентилятор был выдернут из розетки. На ковре грязные следы от ботинок. В воздухе тяжелый запах машинного масла и пива. Запах Тревора. Филипс повернул голову, в его глазах был виден тугой комок безразличия. — Ох, наша принцесса уже проснулась. — хрипло усмехнулся он. А затем снова обратил свое внимание на глупо шутящих актеров. С каждой секундой Майкл раздражался все больше и больше. Он тяжело поднялся с дивана и встал перед другом, загораживая телевизор широкими плечами. — Что ты делаешь в моем доме? Тревор недовольно сморщился, в его глазах блеснуло раздражение. — Я всего лишь зашел в гости к своему старому другу. По-моему, ты тут подыхаешь от скуки. — Я тебя не приглашал, — настойчиво продолжал Де Санта, сжав кулаки. Хотя с горечью понимал, что Тревор был прав. А еще он понял, что был невероятно рад тому, что Филипс пришел к нему. Но признать это ему просто не позволяла гордость. — Да кому нужны твои сраные приглашения? Лучше бы принес чего-нибудь выпить. Это дорогущее дерьмо закончилось еще до захода солнца, — Тревор встал и потряс бутылкой перед лицом друга, показывая, что там ничего не осталось. — Я, конечно, пытался отыскать еще чего-нибудь, но нашел только какую-то зеленую хрень в стаканчике. Я чуть не блеванул. Сейчас Майклу хотелось ударить Тревора так сильно, как только возможно. И Тревор это прекрасно понимал. Скорее всего они бы и подрались, но Де Санта отступил. Кулаки разжались, взгляд прояснился, и он шумно выдохнул, опустив голову. — Слушай, Ти, давай закончим все эти глупые выяснения отношений, — он сделал шаг в сторону кухни, — У меня есть пиво... Филипс перегородил ему дорогу. — Нет, нет, нет, Майкл, мы только начали. Он стоял так близко. Между ними было столь короткое расстояние, что можно было почувствовать запах любимых сигарет брюнета. В этот момент в голове Тревора что-то щелкнуло, что-то сломалось — не выдержало нагрузки. Схватив друга за плечи, он притянул его к себе и накрыл губами его губы. Майкла словно окатили ледяной водой. Тяжелый слой ощущений накрыл его с головой. Он уперся руками в грудь Филипса в попытке отстраниться, но ничего не вышло. Тревор не отпускал. Напротив, он еще сильнее впился пальцами в плечи, оставляя красные следы. Он целовал яростно и напористо. Голова кружилась, но не от виски, а от вкуса мягких, сладковатых губ. Не было сил остановиться. Все чувства, накопившиеся за десять лет, вдруг вспыхнули и как огонь поглотили остатки здравого смысла. Майкл протестующе промычал, а потом вдруг неожиданно расслабился. Смирился. Сдался. Подался вперед, прижимаясь к Тревору. Тот ухмыльнулся сквозь поцелуй. Де Санта же пытался взять все под контроль, но Тревора было не остановить. Он был как ураган, цунами, бедствие. Оторвавшись от губ, тот стал покрывать быстрыми поцелуями щетинистые щеки, затем шею, затем плечи. Одна рука зарылась в темные волосы на макушке, другая блуждала по бокам и бедрам друга, иногда сильно сжимая, заставляя морщиться. Майкл медленно, неуверенно взметнул руки вверх, скользя по груди Филипса и остановил их на его плечах. Дыхания катастрофически не хватало. Тело пылало. А потом все эти сильные, неподвластные чувства сменились на одно единственное — страх. Майклу стало страшно. Страшно от грубых, нетерпеливых движений на своем теле, от громкого, горячего дыхания, от того, что он позволил этому случиться. Он замер. Дыхание затаилось. Тревор издал полустон, полурык, поднял взгляд и вздрогнул. В глазах Майкла, на самом дне зрачка, был отчетливо виден ужас. И самое отвратительное было то, что именно он вызвал его. — Сукин сын!— Тревор оттолкнул от себя друга. — Какого хера ты молчишь, Майкл?! — на шее стали видны венки, лицо покрылось морщинами. Филипс метнулся в сторону. Взгляд был обращен куда угодно, но не на Майкла. — Боишься меня, да? Как какое-то животное! Глаза защипало. Кулак с сокрушительной силой обрушился на стену. Потом еще раз, и еще. Картина пошатнулась и упала. Раздался звонкий звук разбивающегося стекла. На обоях появились красные пятна. Майкл вздрогнул. — Ти, послушай, — тихо позвал он, делая неуверенный шаг к другу. Тревор остановился и, засопев, уперся руками в коленки, все еще не поднимая глаз. Из разбитых кулаков медленно стекала кровь. — Еще один шаг, Майкл. Сделай еще один чертов шаг, и я уже не смогу остановиться. Сначала Де Санта смотрел на Тревора. На то, как высоко поднимаются его плечи. Слышал, как тихо он хрипит. А потом все же двинулся к нему навстречу. Маленькими, скованными, но в тоже время несущими за собой огромные последствия шажками. — Чертов идиот, — прорычал Филипс, хватаясь за белую футболку друга. Сухие губы вновь стали покрывать кожу Майкла. Так властно, так нетерпеливо. Сделав несколько шагов, он толкнул друга в сторону дивана. Слегка дрожащие пальцы потянули футболку вверх. Майкл, лишь повиновавшись, поднял руки, позволяя стащить с себя одежду. Тревор облизнул пересохшие губы. Внизу живота завязался тугой узел возбуждения. Казалось, целый мир сузился до размера гостиной. Не было ни неба, ни звезд. Было только тяжелое, сбившиеся дыхание и шуршание одежды. Майкл потерял равновесие и упал, когда диван уперся ему в ногу. Тревор последовал за ним. Грубые руки провели по груди, задевая затвердевшие соски, по животу, все ниже и ниже. Филипс нетерпеливо рванул джинсы вниз, не позаботившись о застегнутой пуговице. Та не выдержала и оторвавшись, откатилась куда-то в угол комнаты. Майкл сдавленно простонал. Голова кружилась, разум отказывался что-либо соображать. Сказать, что Де Санта чувствовал, было как минимум невозможно. Все эмоции смешались в одну кипящую смесь. Страх перед неизвестностью, сомнение, страсть и безумная, всепоглощающая нежность. Сердце трепетало в груди. Ресницы дрожали. Избавив Майкла от одежды, Тревор принялся стаскивать с себя старую, порванную во многих местах рубашку. Раздался треск ткани. Как только рубашка оказалась на полу, грудь Майкла стали покрывать поцелуи. Они были похожи на звезды, такие же беспорядочные. Филипс потянулся к штанам, и через несколько секунд они оба были голые. Тревор никогда не забудет запах Майкла в ту ночь. Почему-то ему показалось, что в ноздри ударил теплый ветер. Такой ветер он чувствовал только во время полетов на самолете. Когда летишь над облаками. Когда ты свободен от всего на свете. Майкл почувствовал, как Тревор разводит в сторону его согнутые в коленках ноги. Горячая ладонь успокаивающе скользит по внутренней стороне его бедра. Де Санта непроизвольно вздрагивает и зажимается, когда что-то касается его ануса. Он жмурится, стискивает зубы и всеми силами старается лежать неподвижно. — Будет не больно, — тихо шепчет Тревор. Его голос охрип. Он наклоняется вперед, целуя дрожащие губы друга, просовывая язык внутрь, лаская им десны, нёбо и зубы. Майкл расслабляется, поддавшись нежным ощущениям. И воспользовавшись моментом, Филипс вводит внутрь Майкла два пальца. Растягивая напряженные мышцы. Крик тонет в поцелуе. Тревор солгал: было очень больно. Майкл безуспешно пытается уйти от болезненных ощущений. Время останавливается. Ему кажется, что боль никогда не отступит, но он ошибается. Он привыкает, расслабляется. Проходит немного времени и гостиная наполняется стонами удовольствия. Тревор вытаскивает пальцы и приставляет ко входу друга член. Он осторожно смотрит в глаза Майкла. Он боится вновь разглядеть в них тот же страх, но лишь пелена страсти поддернула серо-голубые глаза. Он знает, что будет больно, но уже поздно останавливаться. — Видит Бог, я этого не хотел, Майки. Но ты сам сделал свой выбор, — сипит Тревор и подается вперед. Отчаянный крик срывается с губ брюнета, но тут же заглушается стоном Филипса. Ни одна шлюха, даже самая дорогая, не была так хороша как Де Санта. Он был тесным, горячим и нестерпимо желанным. Крышу снесло окончательно. Ему казалось, что в него ввели огромную дозу наркоты. Тревор не выдержал и сразу стал двигаться. Из глотки вырывались короткие, сдавленные стоны. Он проклинал себя за то, что не может остановиться. Он слышал крики боли. Видел блестящие хрусталики слез на щеках друга, но не останавливался, даже на секунду. Майкл попытался расслабиться. Первые несколько минут боль была нестерпимой. Он хотел, чтобы все закончилось. Кричал, вцепившись пальцами в край дивана. Костяшки побелели, с губ сорвался еще один мучительный стон. Спустя какое-то время, Тревор сменил угол проникновения и задел простату. Майклу показалось, будто через него прошелся заряд электричества. Вся боль куда-то улетучилась. И тогда пришло самое большое блаженство в его жизни. Филипс убыстрялся, держась за запястье друга, так сильно, что обязательно останутся синяки. Он вытаскивал член почти до конца, а потом резко входил, до самого его основания. С каждым таким толчком, Де Санта все ближе приближался к разрядке. Он выгибался под другом, хрипло прося о большем. В какой-то момент Тревор расслышал свое имя. Еще никто не произносил его с такой любовью в голосе. Где-то глубоко в груди зародилось теплое чувство. А потом, тело под ним забилось. Майкл издал последний, сладостный стон и обмяк. Приподняв друга за бедра, Тревор сделал несколько финальных толчков. Его тело сотрясла крупная дрожь. Огромная волна оргазма накрыла с головой, унося все силы. — Прости, — тихо, едва слышно прошептал он, заваливаясь рядом с Майклом***
Они лежали на том же диване, обнявшись. Тревор, погруженный в свои мысли, медленно поглаживал спутанные волосы друга. Кажется, Майкл уснул. Его дыхание давно выровнялось. Грудная клетка плавно поднимается и опускается. Он сопит, уткнувшись в плечо Филипса. Тот смотрел куда-то в белоснежный потолок и вспоминал зимний день: Северный Янктон. Он и малышка Трейси играют в снежки. Она улыбается, смеется и дышит в ладошки, пытаясь согреть их. Тревор вдыхает холодный воздух. Снежинки падают ему на лицо, он морщится и чихает. Трейси смеется еще громче, Тревор подхватывает ее, и они вместе падают в сугроб. Она машет руками и ногами, делая снежного ангела, встает и вся, с ног до головы, покрытая снегом, любуется своей работой. Филипс принимается отряхивать ее, ведь скоро придет Майкл и снова будет ворчать. Он улыбается, он счастлив. Он вспоминает раннее утро: Майкл смотрит на разные, блестящие безделушки. В магазине их так много. Сегодня он забыл про их с Амандой праздник. Сегодня полгода, как они вместе. Он вспомнил это, когда проснулся после пьянки. На нем незастегнутая куртка, под которой виднеется грязная рубашка. Тревор берет в руку одну из фарфоровых статуэток, в виде белого голубя, и протягивает ее другу. Майкл смотрит на нее, а потом коротко кивает. Они оба знают: Аманда поймет, что Майкл забыл. Но сердиться не будет. Она любит его, а он в свою очередь любит ее. Филипс видит, как бережно Майкл кладет подарок в красивую, разноцветную коробку, и морщится. Он вспоминает полдень: легкие, холодные хлопья падают с неба, покрывают его плечи и каменное надгробье. Тревор приседает на корточки и проводит ладонью по выписанному на камне имени. Тихий вздох. Всхлип. На засыпанную снегом землю падает слеза. Филипс плачет, скулит, сдавленно дышит. Плечи трясутся. Ему становится холодно. А снег все идет и идет, не останавливается. Тревор затихает и, поднявшись, быстро уходит. Возле надгробия лежит пару патронов. Скоро их занесет снегом. Оно и к лучшему. — Ти? Филипс вздрагивает, когда тихий шепот нарушает тишину. Воспоминания испуганно улетают обратно вглубь разума. Они останутся там и будут ждать следующей возможности вырваться. — Что? — Тревор не поворачивает голову. Он продолжает смотреть в потолок, затем на стены. Видит собственную кровь и закрывает глаза. Майкл крепче прижимается к телу друга. Дыхание замирает. Так трудно сказать. Так трудно выдавить из себя звук. Он переплетает свои пальцы с чужими и все-таки произносит такие банальные слова. Он думает, что станет легче. — Я люблю тебя. Рука замерла, перестав гладить короткие волосы брюнета. Пальцы сжали чужую ладонь. Тревор распахивает глаза и молчит, потому что знает, что Майкл не врет. Что-то внутри камнем падает вниз. Что-то уже никогда не вернуть, и Филипсу становится больно от утраты. Де Санта ждал. Хотя бы чего-нибудь. Движения, слова, взгляда. Но ничего не происходило. Только небо за окном стало светлеть. Город просыпался. Еще один долгий день. Майкл не хотел засыпать, но веки наполнились свинцом и мышцы заныли, требуя отдыха. Семьянин закрыл глаза и набрал полные легкие воздуха. А потом приподнял голову и поцеловал шрам над бровью Филипса. Возможно, это последний раз, когда он рядом и осознание этого подтолкнуло Майкла к темноте, прямиком ко всем страхам. Но сейчас любые ночные кошмары были лучше реальности. Тем же утром Тревор ушел. Он аккуратно поднялся с дивана, выпуская Майкла из объятий, тот что-то пробубнил во сне и перевернулся на другой бок. Тревор не торопился, но он убегал. Не от Майкла и не от последствий этой ночи. Он убегал от самого себя, от удушающего чувства внутри. Знал, что не сможет убежать, но все равно пытался. По сути, вся человеческая жизнь представляет собой одно огромное бегство. Мы бежим от ошибок, от страхов, от других людей. Мы бежим от чего угодно, потому что если не бежать, то ты погрязнешь в прошлом и никогда не выберешься. Иного пути нет. Бежать — страшно. Мы боимся, что нас догонит то, от чего мы бежим. Иногда мы прячемся, некоторые глубоко и надежно, некоторые плохо, но рано или поздно каждого найдут. Есть одно маленькое исключение, в котором можно спрятаться навсегда — смерть. Хотя, она и является главной причиной бегства. Тревор вышел на улицу. Солнце сияло в безоблачном небе. Машины шумели, проносясь туда-сюда по горячему асфальту. Люди вяло передвигались по городу, шли на работу или еще куда-нибудь, сами не зная куда. Филипс тоже не знал куда он идет. Ему было все равно, лишь бы не останавливаться. Похоже, жара и вправду сводит людей с ума.