Немного любви

Согреться не получалось, хоть Эйлер сидел у самого костра. Болотная сырость, которую удавалось не замечать днем, ночами становилась просто невыносимой. Впрочем, остальным членам отряда она, похоже, не докучала совершенно — густой храп доносился со всех сторон, смешивался с тонким комариным писком и потрескиванием сучьев. Особенно громко храпели краснолюды, расположившиеся слева, но не мог уснуть Эйлер не поэтому. Сон не шел, голова была тяжелой, словно он вчера изрядно перебрал, хоть эльф уже не помнил, когда пил в последний раз. Алкоголь облегчения не приносил, становилось только хуже. Воспоминания, от которых он так старался отгородиться, наваливались и грозили полностью похоронить Эйлера под собой, словно сошедшая с гор лавина. Огонь, в который он смотрел, не отрываясь, согревать по-прежнему не желал. Зябко передернув плечами, эльф придвинулся еще ближе, насколько это было возможно. Не помогло. Может потому, что холод был не только снаружи, но и внутри? Невесело усмехнувшись, Эйлер протянул к пламени руки, но через мгновение отдернул — слишком близко, так можно и обжечься, а лекаря или чародея в лагере нет. Неосторожность непростительна, а вызвать гнев командира — последнее, что ему сейчас нужно. И так хватает проблем, мешающих спать по ночам. А может, зря он смотрит на пламя? Оно ведь так похоже на то, в котором сгорело всё, что Эйлер любил и ради чего жил. Не осталось ничего, кроме пепла — холодного и серого, не скрывающего под собой ни единого тлеющего угля. Выгорело. Как его дом во время погрома нелюдей, которого сам эльф избежал чудом — ушел в лес поохотиться, а когда вернулся — квартал полыхал, и яростные крики людей, казалось окончательно свихнувшихся от ненависти, смешивались со стонами умирающих эльфов, краснолюдов и низушков. Тогда Эйлер рванулся к своему дому, почему-то надеясь, что тот уцелел, но... Дома не было, была только груда пылающего дерева, от которой невыносимо воняло горелой плотью. Эльф толком не помнил, как не попался тогда под горячую руку погромщиков, как сумел вернуться обратно в лес и... зачем? Зачем спасал свою жизнь, в которой не осталось ничего? Почему бежал, словно подстреленный охотником олень? Почему не пытался убить хоть кого-то из dh’oine, чтобы отомстить за своих? Ответов не было, равно как и времени их искать. Эйлер бежал до тех пор, пока силы окончательно не оставили эльфа и он не рухнул на траву под старым дубом и потерял сознание. Когда он снова открыл глаза, было раннее утро — траву вокруг покрывали капли росы, успевшей промочить одежду, а солнце нехотя поднималось над горизонтом. От холода Эйлер тогда и очнулся, попытался встать и снова рухнул на траву, перевернулся на спину и бездумно уставился в серое еще небо. Лес просыпался, голоса ранних птиц звенели недружным хором, но эльф слышал не их, а крики, те, которые до сих пор звучали в голове, а в горле было горько от дыма, которым успел вчера надышаться. Дымом несло и от его одежды — местами обгоревшей, порванной, перепачканной сажей и кровью. — D`yeabl, — прохрипел Эйлер тогда, с трудом разлепляя спекшиеся и потрескавшиеся губы и не узнавая собственный голос. — bloede dh'oine. Ненависть к людям и к себе самому — струсившему тогда, когда ни в коем случае нельзя было этого делать, подступила к горлу, желудок спазматически сжался и Эйлер едва успел перевернуться — рвало его долго и основательно, хоть казалось, и нечем было. Рвало, выворачивало наизнанку, горькая тягучая слюна повисала на губах, и он вытирал ее тыльной стороной грязной, местами обожженной ладони. Он не замечал, что по щекам уже давно текут слезы, а стоны смешиваются с проклятиями, не слышал и не видел ничего вокруг, а когда спазмы наконец-то успокоились, эльф отполз подальше от испачканной и воняющей желчью травы и бессильно вытянулся лицом вниз. Хотелось умереть. В тот момент Эйлер действительно жалел, что отправился на охоту и не погиб вместе с остальными, он беззвучно звал смерть, почти надеясь, что кто-то из dh'oine наткнется на него сейчас и закончит то, что начали сородичи. Эйлер бы даже не сопротивлялся, хоть лук, стрелы и меч были при нем. Борется за жизнь тот, кому есть ради чего жить. А он? Зачем ему жизнь теперь, когда в ней остались только ненависть и боль. Но смерть не пришла. Возможно, она тоже брезговала трусом и не желала касаться подобного существа? Эйлер пролежал на траве до вечера, пытаясь понять, как же так получилось? Почему он убежал? Почему не вернулся? Почему до сих пор продолжает лежать, глядя на знакомые созвездия, пока еще бледные, и не имея сил даже поднять голову. И почему не приходит смерть? Почему волки, вой которых он слышал ясно и четко, обходят это место стороной? Почему чудовища, до сих пор живущие в чащах, не хотят утолить им голод? Ответ пришел к эльфу в полночь и заставил резко сесть на траве, ощутив, как закружилась голова, и отозвался голодным бурчанием желудок. Смерть не примет его до тех пор, пока не совершится месть. Пока кровь dh'oine не прольется на землю щедрой платой за жизни его братьев и сестер, пока крики людей, умирающих от его меча и стрел, не заглушат эхо погрома. Тогда Эйлер очистится от позорного клейма труса, и смерть милосердно придет.

***

Утро застало его за разведением костра и подвешиванием над огнем заячьей тушки. Эйлеру мучительно хотелось есть, мясо — сырое и кровоточащее — казалось сейчас изысканным деликатесом, и он с трудом удерживался от того, чтобы не впиться в тушку зубами, не дожидаясь, пока мясо прожарится. Ему понадобятся силы, очень много сил, чтобы совершить задуманное, а для того, чтобы силы появились, нужно есть, голод — плохой помощник мстителя. Снимая с вертела готовую зайчатину, он глотал слюну, которой наполнялся рот, потом отрывал куски мяса и ел, обжигая губы и почти не пережевывая. Следом за голодом пришла жажда — такая же невыносимо-острая. Прислушавшись, Эйлер уловил далекое журчание ручья и пошел на звук, не забыв полностью затушить костер. Он не человек, чтобы оставлять подобные следы и подвергать опасности лес, гостеприимно приютивший его, пожалевший вчера и подаривший пищу сегодня утром. Неблагодарны и жестоки только dh'oine, которым не место на этой земле. Когда-то она принадлежала Aen Seidhe, щедро дарила им свои плоды и должна снова стать свободной от червей, явившихся неизвестно откуда и несущих смерть ей самой и всему, что на ней. Эйлер видел, как живут люди, что представляют собой их шумные и зловонные города, часто построенные на руинах эльфских городов. Он сам жил в таком и ненавидел это место всей душой. Потому-то и предпочитал проводить большую часть времени в лесу, оттачивая искусство следопыта и охотника, вдыхая полной грудью свежий, не отравленный пока что людьми воздух. Именно это и спасло его жизнь, ведь с той охоты Эйлер мог бы вернуться гораздо раньше, но предпочел провести еще одну ночь в лесу. Теперь это решение уже не казалось роковой ошибкой, скорее — случаем, счастливым случаем. Ведь вернись он вовремя — остался бы там, среди дымящихся развалин собственного дома или подох бы среди улицы в луже крови, или болтался бы в петле, а может — узнал все прелести сажания на кол. Dh'oine были чертовски изобретательны, когда дело касалось уничтожения тех, кто хоть немного отличается от них самих, или же... себе подобных. Люди всегда были отвратительны Эйлеру, и он не понимал сородичей, сожительствовавших с человеческими самками. Считал это чем-то вроде извращения, подобного сношению с кобылой или козой. Человеческие женщины, даже самые красивые из них, казались эльфу отвратительно неуклюжими, от них неприятно пахло и представить, что он касается или целует что-то подобное, Эйлер просто не мог. Отец не разделял его взглядов, мать — осуждала и говорила что-то о терпимости к другим расам и ассимиляции, старший брат и вовсе женился на человеческой самке и даже умудрился наплодить полукровок, к которым Эйлер так и не смог ощутить ни капли родственного тепла. Стараясь не обижать брата, Эйлер натянуто улыбался племянникам, когда случалось встретиться с ними в городе, но никогда не переступил порога дома брата. Не сумел бы сдержаться, выдал себя, глядя на его жену, которую ненавидел за то, что посмела войти в их семью. Брат это чувствовал, а потому и не настаивал на визитах, и уже даже не заводил разговоров о расизме, на которые был щедр, когда только начал встречаться с будущей женой. Эйлер часто говорил, что эта женитьба не спасет брата от очередного погрома, если тот рано или поздно случится. Не станет пропуском в мир людей, почему-то возомнивших себя хозяевами этой земли, не уравняет в правах. И не ошибся, к сожалению, хоть сейчас это не радовало Эйлера совершенно. Иногда ошибаться хорошо. Но только иногда. Теперь права на ошибку у него нет. Он — последний выживший из когда-то большой семьи и должен расплатиться с убийцами. К счастью, не только Эйлер думал так, не только ему хотелось очистить землю от паразитов и вернуть отнятое. О бригадах скоя’таэлей, продолжающих бороться с dh'oine, Эйлер конечно же знал, и время от времени ощущал острое желание присоединиться к одной из них. Отговаривала мать, каким-то образом умудрявшаяся читать мысли сына. Просила не совершать поступка, который может стоить жизни не только ему самому. Как люди расправляются с мятежниками — известно. На шибеницу отправляются все члены семьи, независимо от возраста, пола и взглядов на межрасовые отношения. А часто и не только они, но и все жители квартала нелюдей, которым не повезло оказаться соседями белки. Погромы были кошмаром, который нависал над каждым эльфом, краснолюдом или низушком, решившим жить рядом с людьми. Кошмаром, часто становившимся реальностью. Слишком часто. Тогда Эйлер уступал материнским просьбам, потому что любил её, теперь останавливать и отговаривать было некому, а значит — нужно как можно скорее отыскать бригаду и присоединиться к ней. И наконец-то начать делать то, ради чего стоит жить настоящему Aen Seidhe, не отравленному ядом сказок об ассимиляции и добрососедстве, не поверившему в искренность обещаний и улыбок, щедро раздаваемых людьми, когда им это выгодно.

***

Звонкий беспокойный ручеек вскоре отыскался, и Эйлер, опустившись у воды на колени, долго пил, утоляя жажду. Пил до тех пор, пока зубы не начало ломить, а по телу не побежала дрожь. Но и этого ему показалось мало, пройдя по течению ручья, он вскоре наткнулся на небольшое озеро, вода в котором была такой же чистой и холодной, и вполне подходила для того, чтобы наконец-то смыть с себя пот, грязь и кровь, до сих пор покрывавшие тело. Жаль, что другой одежды у него нет, всё сгорело вместе с домом, но эльф не видел здесь проблемы. Пока что пойдет и это, а потом он раздобудет все необходимое. Пусть только пересечется его дорога с каким-то dh'oine, на беду решившим прогуляться по лесу. Человек даже не поймет, что его убило, хотя... Бесшумное мгновенное убийство — это слишком милосердно для тех, кого ненавидишь. Такую смерть можно дарить врагу, заслужившему уважение и равному тебе по силе, но не паразиту. Паразитов нужно давить, без малейшего сомнения и жалости. Недостойны. Именно так Эйлер и думал, стоя нагим в озере, оказавшимся неглубоким — всего-то по пояс эльфу — и быстро омывая тело. К своей радости он обнаружил, что кроме синяков, ссадин и легких ожогов ничего серьезного не получил, а значит — сражаться сможет в полную силу и очень скоро, да и верный лук не подведет, только стрел маловато, но это поправимо. Искупавшись, эльф быстро натянул одежду на мокрое тело, с отвращением ощущая, как воняет от нее дымом. Избавиться как можно скорее, сжечь, вместе с воспоминаниями, заглушить боль хоть ненадолго. Нельзя позволить ненависти отнять рассудок — это неизбежно приведет к очередной ошибке, которая будет стоить жизни ему самому, а допустить подобного никак нельзя. Слишком рано, счет еще не оплачен.

***

Снабдившего его одеждой и деньгами dh'oine Эйлер сначала услышал, а увидел гораздо позже. Молодой парень шел по лесу и весело насвистывал какую-то мелодию, безбожно фальшивя. Похоже, настроение у человека было отменным, он шел, не глядя по сторонам и ничего не опасаясь, шел, словно хозяин леса и всей этой земли. На поясе юноши Эйлер разглядел меч — топорная поделка, которую ни один уважающий себя Seidhe не взял бы в руки, а за спиной маячили колчан и лук. Эльф скривился, увидев стрелы, годные разве что для стрельбы по бутылкам, потом перевел взгляд на самого юношу, оценивая и сравнивая с собой. Одежда человека была чистой и новой, судя по всему, он собрался в гости к кому-то важному, возможно, к своей невесте. Нехорошо усмехнувшись, Эйлер бесшумно спрыгнул с дерева, на котором устроил себе наблюдательный пункт, увидел, как испуганно расширились глаза юноши, как послал он руку к поясу, собираясь схватить оружие, и тут же опустил, понимая — слишком поздно. Наконечник стрелы смотрит прямо в лицо, ярко блестит в лучах полуденного солнца и почти слепит. — Раздевайся, dh'oine, — резко бросил Эйлер. — Что?.. — переспросил юноша, то ли не понявший, то ли не расслышавший. — Раздевайся, — повторил громче эльф, — там, куда ты сейчас отправишься, одежда не нужна, так что оставь ее мне. — Одд-ддежда? — заикаясь, повторил парень. — Тебе нужна моя... — Быстро, — начиная терять терпение, рявкнул Эйлер, из последних сил сдерживая желание отпустить тетиву. — Я отдам... всё отдам... только не убивай! — теперь в глазах юноши была мольба — истовая и жалкая. — Одежду, деньги, оружие... всё... забирай всё, оставь только жизнь, — произнося это, он расстегивал рубашку, и эльф видел, как сильно дрожат крупные, привыкшие к работе руки. — Шевелись, — бросил, даже не думая давать никаких обещаний. Разве обещают что-то вши перед тем, как раздавить? — Я не собираюсь торчать тут до ночи. Наблюдая за тем, как парень снимает одну вещь за другой, Эйлер продолжал усмехаться. Глупец не понимал, что именно одежда и спасала его пока что от смерти. Эльф не хотел пачкать её кровью — не для того добывал. — Вот... всё... — пробормотал парень, оставшийся в одних подштанниках, — теперь я могу идти?.. — Да, — изобразил на лице улыбку Эйлер, но, похоже, вышло неудачно, потому что человек побледнел сильнее и залопотал: — Я отдал все... ничего больше нет... совсем ничего. — Вижу, — не скрывал насмешки эльф, — поворачивайся и проваливай. — Можно? — на всякий случай уточнил парень, не осмеливаясь отвести глаз от остроухого бандита. — Yea, аmadan, — процедил сквозь зубы Эйлер и добавил на всеобщем, видя полное непонимание в глазах человека: — Убирайся, dh'oine. Это слово парень понял, испуганно втянул голову в плечи, развернулся и быстро пошел туда, откуда появился. Эльф смотрел в спину человека, ожидая, когда же он даст волю страху и побежит. Это случилось быстро, слишком быстро. Понимая, что выжидать дальше не стоит, Эйлер чуть поднял лук и мягко спустил тетиву. Стрела догнала юношу почти на краю поляны, вошла точно под лопатку, пробивая сердце и бросая человека на траву. — Va faill, dh'oine, — кривя губы, прошептал Эйлер, словно труп мог его услышать, а потом убрал лук за спину и принялся разбирать добычу. В этот момент эльф думал только о том, не ошибся ли в выборе жертвы — если тряпки будут велики, придется потратить ещё одну стрелу, а это в его нынешнем положении непозволительная роскошь. Впрочем, что мешает выдернуть стрелу из тела?