Два окна

Узкое длинное окно в трех метрах над землей, забранное решеткой с узором из ромбов, мягко рассеивает уличный мрак. За ним скрывается небольшая комнатушка: ковер, лежанка и деревянная колыбель. По углам прячется ночь. Сила двух свечей слишком мала, но Пьяре Каур до сих пор страшно привлекать лишнее любопытство. На подоконнике курится палочка туласи, отгоняющая злых духов и обещающая зажегшему крепкий сон. Но сон не идет. Пьяра заглядывает в колыбельку. Малыш, в отличие от матери, дремлет спокойно – тихое сопение, крошечные кулачки сжимают резного шахматного слона. Мать накрывает его пологом и бросает взгляд в глухую июньскую ночь, в которой помаргивают невидные отсюда звезды. Ровно два года прошло с другой такой же ночи, которая положила начало ее бесконечному бегству. Из цветущего Амритсара – в шумную белостенную Капуртхалу, дальше – в древний Джаландхар. Только здесь, среди других пенджабцев, принявших не назвавшуюся беглянку радушно и по-сикхски тепло, она смогла перевести дух и почувствовать себя хоть и не дома, но в относительной безопасности. Пьяра часто думает о том, что было бы, если бы она проявила приличествующее дочери махараджи благоразумие и не попуталась с этим чужаком-кашмирцем. О том, что дед, возможно, не погиб, а ей не пришлось никуда бежать из своего царства площадью в плодовый сад с прудом. Сумели бы они как-то сторговаться с надменными людьми в тесных костюмах и некрасивым выговором, пришедшими за их бесценной свободой? Потом бывшая принцесса прикрывает веки и вспоминает блестящие глаза цвета ореха, уверенные ласки Арбааза и забавную запинку, с которой он иногда произносил слова на пенджаби. Он пришел и забрал ее себе после получасового разговора так, словно принцесса Амритсара всю жизнь принадлежала убийце из Кашмира. Может, так оно и было. Жив ли он еще? Если бы она проявила необходимое благоразумие, дед все равно был бы мертв, а она жалела об этом до сих пор. Принцесса занавешивает окно полоской плотной ткани и устраивается на кровати. Туласи делает свое дело, и Пьяра исчезает в лабиринтах сна.

***

В ста пятидесяти милях к юго-востоку от окна Пьяры Каур другое окно, образованное пересечением двух полосок ткани, на мгновение превращается в дверь, пропуская внутрь худощавую фигуру, и тут же снова возвращается к привычным обязанностям. Трущобы Лахора – прекрасное место, чтобы спрятать что угодно, от позаимствованной ложки до угнанного слона падишаха. Стражники здесь никогда ничего не найдут: побрезгуют пытаться. Неудивительно, что это чарующее местечко облюбовали местные ассасины. Арбааз Мир скользит вдоль груды спящих тел, привычно наступает Разе на живот и впервые радуется, что парень так и не выучился говорить. Нашарив свободное пространство, он ложится на спину и переводит дух. Темноту шатра, держащегося на перекрещенных прутьях и честном слове, прорезает квадратный силуэт неба. Июньско-яркие звезды торчат на синем проеме в вечность, заставляя Арбааза любоваться ими, а не снами. Мало-помалу являются воспоминания, безжалостные, как нож предателя. В них роскошная красавица изгибается под его руками, а он тонет в ее медовых глазах. Принцесса и отдается по-королевски. Сейчас, среди тряпья и отбросов, в которых он вынужден скрываться, это все кажется не более, чем сладковатым видением, навеянным коварными листьями бетеля. Но чем больнее становится сердцу, тем сильнее он верит давнишним событиям. Перевернувшись на бок, Арбааз зажмуривается, чтобы не видеть звезд, которые блестят точно так же, как ее глаза. Через несколько минут сон забирает и его.

***

Негромкие слова разносятся под огромными сводами коридоров дробящимся эхом. Звуки идут отовсюду: из белых стен, мозаичного пола и теряющегося в высоте потолка, постепенно утихая. Арбааз бежит вперед, поворот за поворотом пытаясь догнать ускользающий голос. Он не уверен, играет ли с ним память, или кто-то снова повторяет эти слова. - Вы были разбиты, дети, но знайте, что вы все еще едины… Поворот. - Мы должны быть и быть свободными… Еще один. - И никогда не сомневайтесь в расстояниях… Бездна разверзается внезапно: Арбааз летит вниз, пытаясь схватиться за воздух и превратить падение в прыжок, но земля встречает почти гостеприимно, звоном воды и сильным запахом цветов. Он идет к огромному цветку, памятному олеандру, в середине которого сидит чья-то тоненькая фигурка, накрытая покрывалом. При плеске шагов она поднимает голову, откидывает одеяния, встречая его взгляд медовыми глазами. Шаг превращается в бег, сминающий лепестки. Всем телом ощущая источаемый телом Пьяры знакомый цветочный аромат, он сжимает ее в объятиях. Разве хоть что-то на свете стоило того, что однажды он их разжал? - Так долго… - Прости меня. Он вытирает слезы, льющиеся из глаз. Своих? Ее? Теперь у них есть время, много времени. Целый сон.

***

Когда в матерчатое окно заглядывает солнце, жаркими поцелуями перебудившее все население шатра, Арбааз Мир со стоном закрывает лицо руками. Ночь сыграла с ним злую шутку, превратив яркое утро в серую тень того, что он только что видел. Подхватившись, он выбирается наружу, глядя на пыльную дорогу, ведущую на север, в Амритсар. Его дни не вернут свои прежние цвета, до тех пор, пока он снова ее не встретит.