Маша

- Мария! Тихий, но требовательный голос в очередной раз вырвал ее из приторно-слащавых объятий забытья. До чего же не любила она, когда ее звали Марией. Она встряхнула головой, прогоняя остатки дурмана. Спать нельзя. Забываться нельзя. Нужно идти. Туда, откуда голос. Вперед, в черно-серый полумрак вечной ночи. Только не останавливаться, не дать забытью завладеть ее сознанием. Она приподнялась на локте, убирая с лица грязные спутавшиеся волосы. По лицу стекали капли пота вперемешку с грязью. Хорошо, что нет зеркала. Зрелище кошмарное – вымазанная с головы до ног в липкой болотной грязи, в оборванной одежде непонятного цвета и покроя. В небе сверкали молнии. Но даже они не могли развеять серый сумрак, лишь выхватывали на мгновение кусок бесконечной болотистой равнины. Кое-где виднелись группы невысоких кривых деревьев, в листве которых было столько омерзительных тварей, сколько, наверное, нет во всех этих лужах вместе взятых. Вот и получается: к воде нельзя, к деревьям – тоже. Остается идти, ползти по скользким кочкам, опасаясь любого куста и любой, более-менее глубокой лужи. Дикий мир. Безвременье. Непонятный, созданный чьей-то больной фантазией островок относительного постоянства, напичканный молниями, грязью и всякой кусающей, режущей и рвущей дрянью. Хорошо, что не летающей… Стоп! Вот об этом думать не надо. В этом странном мире мысли материальны, как нигде. Лишний раз убеждаться в этом не стоит. Пытаться изменить мир – тоже. Недостаточно просто подумать, нужно досконально вынуть из глубины подсознания что-то цельное, непротиворечивое. Такое, чтобы потом не выродилось в нечто, опасное для жизни. В бок мягко толкнуло. Это Каха. Зовет идти. Хотя, как он может звать. Только подтолкнет легонько и смотрит. Невесть откуда взявшаяся метровая мутная капля. Эдакий студень. Серого цвета, зеркально гладкий, мягкий и теплый. И глаза. Добрые, внимательные, постоянно смотрящие на нее, даже когда он движется. А движется Каха и правда как капля, стекающая по стеклу, но не оставляющая за собой следа. А еще лучше – капля холодного молока, стекающая по глиняной бабушкиной кружке. В детстве она очень любила молоко… Стоп, хватит. Есть хочется. Надо идти. Она поднялась, отряхнулась, насколько это было возможно, и огляделась. Надо идти. Ноги были противно ватными, гудели, не слушались и подкашивались на каждой кочке. Шатаясь, она поплелась вперед. Каха заскользил рядом, не отрывая от нее своих внимательных глаз. Знакомых глаз... Нет! Не думать! Только не здесь! Этот странный мир вываливает наружу все, что лежало в тайнах души, на такой глубине, что даже во сне недостижима. Неужели правда так отвратительна? Неужели ложь нужна для того, чтобы не пораниться о колючки реальности? Не думать! Идти. В небе снова вспыхнула молния. Впереди все спокойно, не считая живого шевелящегося шланга, шагах в десяти в стороне. Можно не бояться. Какая бы ни была эта змея – с зубами или когтями – Каха не даст ее в обиду. Твари избегают его, боятся, что ли. Какой вред может причинить капля холодца? Но может, если боятся. И хорошо. Иначе туго пришлось бы. Под ногами захлюпала вода. Надо обойти…Черт!!! Нога соскользнула с кочки и она упала в грязь. Черт! Блин! Нет! Не думать! Черт появится быстрее, чем Каха успеет что-то сделать. Надо успокоиться, вставать и идти дальше. Ну и грязища! Она ополоснула руки в луже и, не стесняясь, вытерла о то, что когда-то называлось одеждой. Вытирать о себя противно, да к тому же на грязных лохмотьях не осталось ни одного сухого места. Она посмотрела на свои руки. Грязные, поломанные ногти – кошмар, разве это женские руки? Плевать на мир, плевать на тварей! Хочу кусок мыла, ножницы, пилочку для ногтей и полотенце! Мысли материальны! Где же вы, ножницы! Падайте к моим ногам хоть когтистой ящерицей, хоть зубастой змеей! Ну?!... Каха подплыл и снова подтолкнул. Да, да, надо идти. Она провела рукой по его гладкой и теплой поверхности. При касании, поверхность Кахи чуть вздрогнула, покрылась мелкой рябью, но через мгновение обратно заблестела. Надо вставать и идти дальше. Придется обойти воду. Во-первых, неизвестно, что скрывается в этой луже, а во-вторых, Кахе в воду нельзя. Она ему причиняет боль. Конечно, редкие капли дождя и мелкие лужи ничего ему не сделают, но обилие воды его погубит. Они пошли в обход. Лужа была большая, широкая, и, на удивление, круглая. По краям поросшая мелким кустарником, подчеркивающем и без того правильную форму. Кружка! Вот тебе и невинная мысль о кружке с молоком. И берег у этой лужи глиняный, скользкий. И, вероятно, глубина большая. Неизвестно что бы было, не упади она в нескольких шагах от края. Угодила бы прямо в пасть какого-нибудь чудища, пока медлительный Каха сползал бы за ней по глиняному берегу. Чем не молочная капля… Лужа-кружка осталась позади. Равнина поднималась, идти стало труднее. Ноги гудели, колени, казалось, научились гнуться во все стороны. Сколько она идет? Сколько еще осталось? Она не знала, но идти было жизненно необходимо. Остановка – смерть, небытие. Движение – жизнь. За жизнь надо цепляться даже тогда, кода она кажется бессмысленной, жестокой и несправедливой. Потому что она одна. Для того, чтобы получить как можно больше от этого единственного шанса, короткого промежутка между двумя вечностями, неизвестно зачем подаренного Создателем. Как же тяжело двигаться! Нужно смотреть под ноги, двигать этими ногами, оглядываться по сторонам и назад, ловить хищные взгляды из вездесущего полумрака, предугадывая злые намерения. Все, хватит ныть! Вперед! И все же, надоело быть коммандосом, солдаткой или матроской, как угодно. Это в детстве все такое радужное и красочное - военная форма на стройном теле, строгая прическа, властный взгляд и бесконечные, правильные ряды солдат, равняющихся на тебя. А в реальности – бесконечная грязь, надоедливая, въедливая, где бы взять сил, чтобы не стать ее частью! Как хочется сесть и расплакаться. А может просто вернуться, шлепнуться в вонючую лужу к острым, как бритва, зубам. Неизвестно что быстрее – утонуть или быть съеденным. Проверить легко… Каха подтолкнул снова. На этот раз показалось, что его поверхность была тверже. Правильно. Если хочешь жить, надо отвоевывать место под солнцем. Слабость может позволить себе только сильная женщина. Пошли, мой гладкий и теплый друг. Небо взорвалось очередной молнией. Ветер донес редкие капли дождя. Даже при вспышках не было видно горизонта. - Маша! Уже лучше. Так нравится. Можно Машка или даже Маха, но никак не Мария. Голос заставил ее двигаться быстрее, хотя дорога по-прежнему была ужасной. Каждый шаг давался неимоверными усилиями, дыхание сбивалось, пот застилал глаза. Трава стала выше и цеплялась за ноги, создавая дополнительные неудобства. Скользящий рядом Каха не приминал траву, поэтому держаться за ним было бессмысленно. Через сотню шагов земля недобро вздыбилась, впереди оказался огромный холм, поросший по бокам мелкими деревцами. Дальше пришлось карабкаться, хватаясь руками за пучки травы. То и дело приходилось останавливаться и поднимать голову, всматриваясь в сумрак. Только не останавливаться. Карабкаться, ползти вперед, к спасению. Где Каха? Он всегда скользит рядом, а сейчас его нет. Только не это! Крупные капли дождя забарабанили по плечам, сливаясь в один поток. Ливень! Каха!!! Назад, вниз, плевать на холм, заберусь еще раз. Быстрее вниз! Да где же он? Льет как из ведра, а укрыться негде. Вот он, у подножья холма, серый, как камень, лишь падающие капли на его поверхности оставляют вмятины, как кратеры. Сейчас, потерпи немного. Юбка хоть и хлам, но не рвется. Сейчас. Сильнее. Есть. Сейчас накрою. Слишком мало, что же делать? Трава, листья быстро нарвать, укрыть, должно помочь. Как назло, трава не рвется. Ну погоди, миленький, сейчас. Каха стал земельно-черным, в его глазах читалась нетерпимая боль. Кое-как удалось накрыть его куском тряпки и травой. Все равно недостаточно. Надо под дерево. Ну, плыви, скользи, здесь недалеко. Я помогу… Какой же ты тяжелый! Еще раз! Вдруг почва ушла из под ног, открыв глубокую яму, наполненную грязной живой водой. Держаться на почти отвесной стене не было никакой возможности и она сползала прямо в кишащую всякой нечистью кашу из воды, грязи, зубов и щупалец. Обернувшись, она увидела Каху, грязной каплей вслед за ней сползающего по стене. Вот она, бабушкина кружка. До воды осталось совсем немного. В последний момент она увидела, как Каха вытянулся в блестящую серебристую иглу и, оторвавшись от стены, молнией врезался в живое месиво. Каха! Она упала вслед за ним, жадно хватая воздух перед погружением. На миг она увидела перед собой глаза Кахи – спокойные и преданные, а в следующий момент живой водоворот накрыл ее с головой… - Маша! Солнечный свет. Тишина. Сбившееся дыхание. И спокойные, добрые, глядящие на нее глаза. Сережка! Выглядит устало. Наверное, ночь не спал. И как на проявляющейся фотобумаге в сознании всплыли и ночная скорая, и температура под сорок, и какой-то укол. - Сережка! Она протянула руки и обняла его за шею, украдкой взглянув на пальцы. Лака нет. А в остальном – нормально. Что-то тревожное на миг возникло, шевельнулось – и растворилось в крепких и теплых объятиях. Теперь все будет хорошо.