Здравствуй, Эш

За окном сыро и свежо. Ты привстаёшь на цыпочки, чтобы достать до ручки ветхой форточки, которую попросила закрыть одна из твоих однокурсниц. Под тобой скрипят половицы, а люди сзади тихо перешёптываются. Ты украдкой вдыхаешь воздух за окном, успевая различить запах палой листвы и мокрой хвои. Внезапно входная дверь хижины распахивается. Относительная тишина прерывается, Лея тянет тебя за рукав, предлагая поскорее занять место. Отставшая группа студентов бросает свои вещи у входа, профессор собирает листы бумаг со стола, ожидая, когда все успокоятся и усядутся. Включается свет, ты расстилаешь свой плед на полу, хлопая на соседнее место, отчего Лея улыбается, прикрывая рот рукой. Её подружки смеются, толкая её в бок локтями, а ты лишь облокачиваешься о стену, которая, как и весь этот дом — из дерева. Профессор коротко вздыхает, поправляет очки на носу, и только тогда начинает говорить. Цель работы, структура, деление на группы, ближайшие планы… Всё. Это. Ты уже слышал, поэтому поднимаешь голову к потолку, разглядывая огромного паука, что забился в угол и явно не ожидал когда-либо увидеть столько людей в одном месте. Тебе неожиданно становиться смешно, ты сам себе легко улыбаешься, оглядывая аудиторию глазами. Здесь минимум два потока студентов, и, несмотря на то, что помещение достаточно большое и ничем кроме стола в углу не обставлено, нескольким студентам всё равно не хватает места, и они неловко жмутся у стенки или просовывают головы сквозь перила, сидя вполоборота на лестнице, пытаются разглядеть, что показывает преподаватель. Лея легонько дотрагивается до твоего плеча, привлекая внимание и указывая вперёд. Профессор сжимает в руках ловец снов, рассказывая очередную легенду коренных американцев, с нажимом напирая на то, что они все здесь собрались не для поверхностных сказок. Он хочет пойти дальше, глубже, научить студентов докапываться до истины. У тебя кружится голова, и ты понимаешь, что некоторых истин предпочёл бы никогда не знать. Лея обеспокоенно спрашивает, что с тобой, на что ты, как тебе всегда кажется, довольно мужественно улыбаешься, говоря: — Пустяки. Она невероятно похожа на кое-кого. Но ты ей, что вполне ожидаемо, не говоришь об этом. Она смущается, отворачивается, стараясь сосредоточиться на словах преподавателя, потому что ты снова забылся и пялишься на неё, словно баран. Ты прокусываешь щеку, чувствуя себя полным трусом и ничтожеством. Ты ни разу не был на кладбище. У тебя свой способ справляться с проблемой. Ты дружишь с девочкой Леей, что невероятно сильно похожа на кое-кого. Профессор замолкает, оглядывает аудиторию, ожидая вопросов, что не заставляют себя ждать. Руки неохотно поднимаются вверх, когда лампочка сверху начинает мигать. Ты акцентируешь на этом внимание, стараясь хоть мысленно ускорить всю эту формальную часть. По дороге сюда ты несколько раз задался вопросом, зачем подписался на это исследование. Но потом сам же и ответил. Дома — запах старых фотографий и прелых воспоминаний, натянутая улыбка матери и тяжёлая рука отца, который думает, что знает, как можно подбодрить, подбивая на всякого рода разговоры. Дома — пустая комната со стянутыми плакатами и заброшенными в коробку увлечениями. Дома — слишком много разговоров ни о чём и шёпота по углам. Поэтому дома лишь пару раз в месяц и со всеми формальностями в виде улыбки и словами, что всё хорошо. В общежитии почти всегда никого не видно. Маленькая комнатушка ограждает тебя от общения с людьми, в чьих глазах читаются самые разные эмоции, потому что в этом чёртовом колледже, если не в городе каждый второй знал о случившимся. Единственный раздражитель — сосед-задрот до панического смеха, напоминающий тебе о себе немногим ранее, и который немногим ранее так тебе нравился. Ты обнимаешь себя руками, не объясняя этот порыв, и просто смотришь на лампочку, что раскачивается по причине, которой ты не особо хочешь знать. — Крис, — профессор тяжело вздыхает, и ты понимаешь как много в этом жесте, словно огромный сгусток концентрированных эмоций. Ты всё понимаешь, но не можешь ничего с собой поделать. Вы остались наедине. Все, включая Лею, что на секунду, обеспокоенно оборачиваясь, замерла на лестнице, вышли либо на улицу, либо поднялись наверх, раскидывать вещи по углам. Ты скрещиваешь руки на груди, напирая, что всегда даётся тебе с большим трудом : — Это, правда, важно, профессор. Мужчина устало и немного раздражённо трёт переносицу, предварительно сняв очки. — Может, ты мне хотя бы объяснишь, что это за важность? Ты внезапно злишься, но быстро берёшь себя в руки, стараясь отвлечься на что-нибудь, вроде своих погрызенных ногтей. За окном уже темно, горизонт ещё красный, чего не видно за высокими деревьями. — Я... должен навестить друга, — ты говоришь это тем тоном, по которому сразу становиться понятно, что больше вопросов ты не потерпишь. Профессор молчит, но согласно кивает, а потом, когда ты почти разворачиваешься, окликает: — Крис! Ему явно самому неловко, но и держать это в себе ему тоже не в моготу, как и тебе слушать. Но всем глубоко плевать на это, Крис – это человек, который плохо умеет отстаивать свои интересы. Крис не умеет говорить прямо, чего именно он хочет. — Крис, я... я понимаю, что тебе нелегко пришлось в последнее время, но, — он делает паузу, а ты в этот момент думаешь, что нет. Не понимает. На фоне бесконечного потока слов, что льётся из уст твоего дорогого преподавателя, в твоей голове неоном подсвечивается мысль, что, возможно, есть только один единственный, кто на самом деле понимает тебя.

***

Ты постукиваешь пальцами по прикроватной тумбочке, не зная, что можно ещё сказать. Пауза затягивается, но вряд ли Джош заметит. Он сидит на кровати, облокотившись о спинку и подтянув ноги к себе, смотрит в окно. Или на стену. Тебе сложно судить по стеклянному взгляду, но подрагивающие, потрескавшиеся губы говорят о мыслительном процессе или о внеочередном малосвязанном бреде. Поначалу было тяжело. В первый раз ты сам не знал, что именно хотел увидеть, услышать. Ты пришёл к тому единственному, кто прожил все эти события почти что с тобой в унисон. Твои руки тряслись, а голос позорно подрагивал, когда ты рассказывал, что Эшли и все остальные погибли. Ты отметил, как едва заметно вздрогнул Джош при упоминании Сэм, но потом его взгляд потух, и он заново погрузился туда, откуда выплыть никак не мог. Тогда ты вспомнил, сжал кулаки и начал кричать. Пришло понимание, что нет. Не в унисон. Ваши пути шли рядом, даже где-то пересекались, но в конце всё стало настолько очевидно, что от обиды на самого себя ты прокусил губу. Джош спрашивал, где Ханна и Бэт, а ты, в ужасе раскрыв глаза и больше не проронив ни слова, выбежал из клиники. Сколько вы были знакомы? Тебе кажется, что всю жизнь, но… Сколько было настоящего, сколько правды? Ты не задаёшь себе вопроса, кто виноват больше, ты хочешь знать почему? Услышать всю историю вот так: один на один, глаза в глаза. Ты ждёшь такого редкого прояснения в глазах друга, что часто сам не замечаешь, как просиживаешь в клинике часами, рассказывая малозначительные детали своей новой жизни. Стены в больничной палате имеют бирюзовый оттенок, что несколько придаёт жизни весьма аскетичной обстановке, где помимо кровати и тумбочки, лишь шкаф, да раковина. С улицы слышны крики детей, вопреки общественному мнению, учреждение стационарного здравоохранения находиться не за чертой города, а в самом центре. Соседнее окно открыто нараспашку, больничные шторы то почти вылетают наружу, то поднимаются вверх, разлетаясь по комнате. Ты не чувствуешь холода, на улице осень, солнце мягкое и ненавязчивое с каждым днём всё быстрее уходит за горизонт, а ты думаешь, что пора собираться. Но не успеваешь даже повернутся на стуле в сторону двери, как замечаешь прямой взгляд. Джош улыбается, и ты понимаешь, что вот он – момент истины. — Хей, привет, бро, — мягко тянет он. Его глаза, что довольно сильно выделяются на исхудавшем лице, говорят о многом: радость от встречи, опаска, вызов, понимание. Ты сжимаешь и разжимаешь кулаки, быстро стираешь рукавом куртки нечто солёное с лица и только потом улыбаешься в ответ. Следующие несколько часов вы говорите обо всём, вспоминая детство, рассуждая о новинках кинематографа, но ни слова о случившимся. Ты смеёшься над собой, ненавидишь, когда выходишь из здания. Только прекрасно осознаёшь. Джош, возможно, единственный кто понимает. Он не девочка Лея. Оригинал, осколок прошлого, который приносит несколько мазохистское удовлетворение. Он личный психотерапевт, время с которым сильно ограничено. Ты прячешь руки в карман куртки, потому что пальцы невероятно холодные, дрожат.

***

Последующий месяц ты старательно забиваешь гвозди. На стене в общежитии снова появляются плакаты и рисунки, ты педантично водишь Лею в кино и кафе, и даже пару раз обсуждаешь новую игру со своим соседом. Мама мягко улыбается, намекая, что скоро будет годовщина, но ты упорно не слышишь её слов, наперебой рассказывая, как твоя работа выиграла какой-то конкурс. Всё это пролетает со скоростью реактивного двигателя, пока Джоша не выписывают из больницы, а ты не стоишь на пороге с его сумкой на плече, наблюдая, как он вывалил оставшиеся вещи из тумбочки и утрамбовывает их во вторую сумку. Окно в палате, как всегда открыто. Дует ветер, поднимая лист бумаги с кровати, пока Джош рыскает рукой под ней, стараясь достать старую фотографию. Ты заворожённо наблюдаешь за белым полотном, от которого ярко отсвечивает солнце. Лист падает на пол, ты не выдерживаешь, подходишь ближе, поднимаешь. Это рисунок: две рыбки кори, чёрная и белая кружат по кругу. Ты переворачиваешь лист и, проглатывая слюну, читаешь: «Выздоравливай скорее. Твоя Сэм». Тебе становится дурно, кружится голова и тошнит. Прямо из неоткуда перед тобой вырастает Джош, смотрит безумно, мертвецки бледный, и отчего-то невероятно напуганный. Он улыбается, протягивает руку, нервно забирая листок и отворачивается от тебя к сумке, пока ты прислоняешься лбом к холодной стене, стараясь выровнять дыхание. — Так на какой ты фильм там хотел сходить? – спрашивает он, отчего ты успокаиваешься, делая радостный вдох. — Звёздные войны. Седьмая часть. Да, блин, я же сотню раз тебе о нём уже рассказывал! – ты улыбаешься, медленно отворачиваешься от стены. Джош стоит рядом с кроватью к тебе профилем, улыбается краем губ и смотрит на этот чёртов рисунок. — А я думал, ты хотел пойти на него с Эш, — тихо, почти шёпотом произносит он, но для тебя это настолько громко, что ты даже отшатываешься. Он поднимает на тебя глаза, а у тебя в голове взрываются звезды, а грудную клетку рвёт непонятный тебе механизм. Он? Или? Нет-нет-нет-нет-нет, он же не? Что? Или? Да? Ты сам не понимаешь как оказываешься рядом с ним и с силой ударяешь в лицо, слегка промахиваясь, но Джош падает. Падает, пока ты отскакиваешь к стене, сползая вниз. У него из носа течёт кровь, пачкая рисунок, пока по твоим щекам текут сопли и слёзы. Он панически смеётся, пытаясь стереть кровь с белой рыбки, но лишь сильнее размазывает её. Ты поджимаешь к себе ноги, крича в голос. Твои руки невероятно холодные и дрожат.

***

Через пару недель он звонит тебе. Колледж, планы, даже погода. Вы говорите обо всём, но не о самом главном, как внезапно он кашляет, а потом тихо спрашивает: — Бро, у меня есть небольшая просьба, — ты замолкаешь, учащённо дыша в трубку, с попеременным успехом планируя бросить её к чёртовой матери. Ты в общежитие и скребёшь ногтём краску на стене, пока твой сосед задумчиво стучит пальцами по клавиатуре. — Я. Без тебя. Не справлюсь, — произносит Джош, и ты согласно киваешь.

***

Огромная машина Вашингтонов трясётся на ухабах, отвозя вас подальше от города. В салоне тишина, ибо говорить вам с Джошем больше не чём. Пока. Ты даже слышишь, как скрипят тормозные колодки, когда вы прибываете на место. И открывая дверь, ты на секунду замираешь, никак не решаясь, выйти. Сегодня довольно тепло и светит солнце, хотя уже ноябрь. Джош кашляет, кутаясь в шарф, говоря водителю, подождать их в машине. Ты плетёшься за ним, не решаясь поднять головы, пока он резко не останавливается, и ты не врезаешься в его спину. — Думаю здесь, — говорит он. — Мы должны... - он не договаривает, ты согласно киваешь и, наконец-то, поднимаешь глаза. Вы стоите рядом с большой надгробной плитой Вашингтонов, где прописными буквами написаны имена Бэт и Ханны. Солнце начинает садиться, поэтому ты подаёшь знак рукой Джошу, что пойдёшь дальше. Ты осматриваешь стройные ряды каменных изваяний, пока не останавливаешься рядом с совсем неприметным камнем, где качаясь от ветра, стукается о мрамор ловец снов. Ты знаешь, что Джош не был на похоронах. Но тогда тела не были найдены, сейчас же всё по-иному. Даже слишком. Чуть впереди, ты замечаешь дерево, что явственно выделяется на ровном газоне, утыканном плитами. Ты с замиранием сердца читаешь: "Сэм". И думаешь: «Чёртова пацифистка». Она всегда хотела даже после... Даже после. Смерти. Дать чему-нибудь новую жизнь. Ты улыбаешься, наблюдая, как солнце впереди медленно уходит за горизонт, а потом, наконец, садишься на мокрую траву, мня её руками, поднимаешь глаза и произносишь: — Ну, здравствуй, Эш.