Безголосый Ангел

Между мной и ним висит, как москитная сетка, молчание, прерываемое шумом редких машин на девятнадцать этажей ниже. Одна моя нога небрежно свешивается с края плоской крыши, укрытой потертой черной кровлей. Холод тусклых красных кирпичей дымохода постепенно уступает теплу сквозь ткань футболки моей спины. Поднимаю руку с небольшой стеклянной бутылкой и щурюсь, разглядывая под светом горящего заката золотистую жидкость в ней. Глоток алкоголя приятно отдается терпкостью в горле, на уровне лёгких. Чувствую, как он смотрит на меня, внимательно и изучающе. Это раздражает. Он разглядывает этот мир так, словно всё, что в нём — его личная лаборатория, где он изучает всё под микроскопом. Люди — подопытные крысы, а здания и улицы — специальные увеличительные оборудования. Недаром его комната завалена всевозможными книгами по биологии и медицине — он хочет стать научным гением. А как по мне, он беспросветный наивный идиот. — Харе пялиться, — пригвождаю своими грозно карими глазами его напряжённо синие. — Не придется тебе тащить меня домой, расслабься. Не расслабляется, не верит мне. Оно и понятно, за последние дни ему часто приходится обвивать меня крепко руками и заставлять передвигать ногами. Мы почти одного роста, но он из тех, кто никогда не отжимается от пола по утрам, смирившись со своей природной худобой. Для меня остается загадкой, как он ухитрялся тащить меня несколько километров до квартиры, прежде чем я отключался прямо в коридоре под крики моего омеги-отца. Идиот, я пью, чтобы не трахнуть тебя. Его взгляд становится осуждающим, чем окончательно выводит меня из себя. — Иди сюда, — приказываю, поставив бутылку как можно дальше от себя. От тона моего голоса он невольно вздрагивает и опускает глаза, продолжая сидеть со скрещенными ногами на расстоянии одного метра от меня. Светлый. Невинный. С большим сердцем. Ангел. Мой безголосый ангел. Джесси. — Да, иногда я хочу столкнуть тебя с крыши, но не сегодня, — мрачно шучу. «Чтобы посмотреть, вырастут ли у тебя крылья». Его полные, чувственные губы трогает улыбка. Он всегда понимает мои дурацкие, не к месту циничные шутки. Проводит пальцем по гладким стенкам прозрачной банки с переливающейся от солнца водой и золотой рыбкой — его такой же безголосый друг. Не сразу я понял, почему он таскал с собой эту банку, пряча в рюкзаке или ставя рядом с собой во время наших встреч. «Когда я смотрю на нее, то не чувствую себя одиноким» — как-то объяснил он мне, черкнув на блокноте. Ему больше нравится писать на бумаге, чем печатать на телефоне, но сегодня он забыл ручку дома. А позже Джесси признался, что загадал три желания у этой рыбки. Тогда я подивился его беспредельной наивности, граничащей с глупостью. На мой ехидный вопрос, исполнилось ли хоть одно из них, он серьезно кивнул, при этом косясь на меня со странной хитринкой в глазах. Вздохнув, Джесси приподнимается, опускается на колени и осторожно, медленно подползает ко мне. Он очень боится высоты. Замирает в полуметре от меня, отчаянно глядя большими рыбьими глазами. Закатив глаза, я отодвигаюсь от края, и только тогда он, вцепившись в мои плечи, усаживается верхом на меня, обвив талию ногами. Обнимаю его напряженную спину, притянув ближе к себе так, что мы соприкасаемся носами. Пряди его волос пшеничного цвета треплются на ветру, длинная челка щекочет мой лоб. Смотрю на разноперую птичку на его белой футболке, вдыхая с ума сводящий свежий запах родника, несмотря на большую дозу подавителя, что Джесси принял. Так сильно хочу его, что ширинка джинсов больно давит на мой пах, заставляя поморщиться и мысленно рассердиться на себя. Джесси старается не ёрзать и не оглядываться, только пульсирующая жилка на его тонкой шее выдаёт степень страха. Мне нравится, что в такие моменты он боится именно высоты, а не другого, что стоит между нами. Так мы и сидим, согревая дыханием друг друга в теплый сентябрьский вечер. — Никогда еще ни с кем мне не было так приятно молчать, — говорю, поглаживая его острые лопатки. Мило улыбается, показывая ровные белые зубы, щеки слегка краснеют. По его шевелящимся губам я читаю: «Мне тоже». За несколько месяцев я уже мог неплохо понимать те или иные слова по его губам. Не удерживаюсь и накрываю их, такие желанные, своими. Его руки крепче обвивают мою шею, дыхание Джесси сбивается. Наши языки сплетаются, мой — нетерпеливый и страстный, его — взволнованный и робкий. Мы такие разные — от цвета глаз до содержимого в плей-листе. Джесси хватает мою руку на спине и опускает ниже, на задницу. — Болит? — сладкое томление словно ветром сдуло. Поколебавшись, он угрюмо кивает. — Хочешь выпить таблетку? Пойти домой? — я собираюсь встать, но мне не дают, упёршись руками в мою грудь. Мотнув головой, он тянется к моей ширинке и расстёгивает. До меня доходит, что он имеет в виду. Во мне странно смешиваются постыдная радость и неверие. — Прямо здесь? — шепчу, ощущая нарастающее беспокойство. — Может, лучше пойдем ко мне домой? Там никого сейчас. Джесси снова мотает головой с решительным упрямым видом. И я его понимаю. Хочет именно здесь, на краю крыши, чтобы ни о чем другом не думать, кроме того, что под нами пропасть. — Скажи мне, если что-то будет не так, - неуверенно прошу, большим пальцем надавливая на его нижнюю губу. Снисходительно улыбается, всем взглядом заявляя: «Оставь свои папочкины сюсюканья». Ах так! Хочется повалить его, распять и растрахать до потери сознания, но вместо этого я начинаю медленно проводить пальцами по его безволосым рукам, вызывая на коже мурашки. Мои руки забираются к нему под футболку, трогают пальцами соски, сжимают, поглаживают, отчего Джесси прерывисто дышит и наклоняется ко мне за поцелуем. — Ты всегда был немым? — «Нет». — Когда ты перестал говорить? — «Три года назад». — Почему? — «Врачи говорят — психологическая травма». — Что тогда случилось? — Джесси? — «Групповое изнасилование». Долго, очень долго Джесси привыкал к моим прикосновениям. Мой невинный, оскверненный ангел. Падший ангел. Ты не взлетишь, если упадёшь с крыши. Нежно покрываю поцелуями его беззащитную шею, Джесси зажмуривается от удовольствия. Тянусь губами к его носу, но он останавливает меня и даёт понять, что уже готов. Расстегиваю ширинку его джинсов и беру в ладонь вялый член. Массирую головку, интенсивно проводя по стволу, но нет и намёка на возбуждение. Джесси накрывает мою ладонь своей и качает головой, двигая губами: «Все в порядке». Неожиданно для него, я начинаю двигать ногами, он испуганно вцепляется в мои плечи. — Я просто встану на колени, чтобы нам было удобнее, — объясняю, подгибая под себя колени. Рвано кивает, вжимаясь в меня теснее, так, что кажется, будто мы единое целое. Поворачиваю голову и вижу тихую улицу внизу и крошечных редких прохожих. Мы так близки к пропасти, что двинься резко — упадем. Сумасшедше? Возможно. — Ты так крепко держишь меня, что я не уверен, что тебе удастся двинуться хоть на сантиметр, — тихо смеюсь, стараясь этим разрядить тяжелое напряжение в его глазах. Слабо улыбнувшись, он просовывает пальцы внутрь моей расстёгнутой ширинки и освобождает из трусов мой стоящий колом член. И замирает с сосредоточенным выражением лица, очевидно, о чем-то вспоминая. — Ангел… — прерываю я его мысли, рисуя неведомые узоры на его спине. Он удивлённо вскидывает на меня глаза, ведь я впервые называю его придуманным мной прозвищем. — Если ты передумал, то ничего… — Он сердито прижимает ладонь к моему рту и немного приспускает свои джинсы, оголяя задницу. Безумно хочу потрогать её, и, будто услышав меня, он кладет мою руку на ложбинку половинок. Со свистом втягиваю в себя воздух, ощущая тёплую упругую кожу под своей ладонью. Так долго я этого ждал. — Я войду пока просто пальцем, — предупреждаю и успокаиваю одновременно. Получив в ответ утвердительный кивок, я нащупываю горячее влажное отверстие и медленно проникаю внутрь. Он неловко вздрагивает и отклоняется, чтобы посмотреть мне прямо в глаза. Настолько интимно, настолько чувственно, что у меня перехватывает дыхание. Ощущаю подушечкой пальца небольшой шрам на внутренней стенке сфинктера и подавляю вспыхнувшую злость. Не сейчас. Двигаюсь пальцем в надежде найти нужную точку и нахожу. Джесси рвано вдыхает, но его член по-прежнему не шевелится. Вздохнув, я добавляю второй палец и хватка на моих плечах усиливается. — Тише, — и тут же осознаю нелепость фразы. Похоже, что я давно уже перевожу его жесты, взгляды, частоту дыхания и беззвучное движение губ в полноценные слова. Вскоре его мышцы расслабляются и, ненавидя себя за это, я добавляю третий палец. Уткнувшись мне в шею, Джесси тяжело дышит, а мне остается только целовать его плечо и растирать спину, потому что он немного дрожит. Разработав, я убираю смазанные его течкой пальцы и просто застываю, не понимая, будет ли дальнейшее непоправимой ошибкой? Столько сил было потрачено на то, чтобы он не только перестал вздрагивать от моих прикосновений, но и не боялся быть рядом со мной наедине. За меня всё решает Джесси, приподняв бедра, давая мне доступ. Сглотнув от невыносимого желания, я мягко, благодарно прижимаюсь губами к его, показывая своё присутствие и любовь к нему, и направляю головку в нужное место. Тут же задыхаюсь вместе с ним от пронзивших меня острых ощущений чистого удовольствия, когда он начинает садиться на мой член. Такого, от которого хочется плакать. Долгое воздержание в виде частых дрочек сведёт кого угодно с ума. Но все равно я по-детски ощетинился, когда Джесси прямо написал, что поймет, если я найду себе омегу для секса. Идиот, я хочу только тебя. Боже, какой же он узкий, несмотря на то, что я старательно его растянул. Ему больно. Точно больно. Заглядываю в его сухие глаза и убеждаюсь в этом. Однажды зимой он серьезно приложился ногой об бетон, неудачно споткнувшись на лестнице, и не издал тогда ни звука, как и любых проявлений боли. Только изменившееся дыхание и потемневшие глаза его выдавали. Помню, как тогда я впервые в жизни так испугался за кого-то и поступил неумно, начав орать на него. Джесси выдыхает и наконец принимает меня на всю длину, сжимая мою шею, проводя носом по ушной раковине. Отчаянно хочу двигаться внутри него, но стискиваю ладони в кулаки, не позволяя себе этого. Через несколько показавшихся вечностью секунд, он вновь приподнимается, вырывая из меня болезненный стон от этой медленной, изощренной, сладкой пытки. Терпение. И правда, вскоре Джесси начинает скользить по члену быстрее, заставляя меня обхватить его задницу руками и помогать насаживаться. Может быть, все-таки, какое-то удовольствие он получает? Мутным взглядом смотрю на его безжизненный член, но мой подбородок поднимают вверх двумя пальцами. По его лицу проходит тень улыбки, он, вероятно, хочет сказать: «Достал пялиться на мой член». От этой мысли мне и самому становится смешно, и я лыблюсь, как дурак. — Почему ты так смотришь на меня? — «Хочу попросить прощения». — За что? — «За то, что я твой истинный». — Напряги спину, я сейчас тебя ударю в первый и последний раз. — «Это было... доходчиво». — Не смей больше никогда поганить мои чувства. Из-за долгого отсутствия секса, я очень скоро оказываюсь на пределе. — Сейчас кончу, — хриплю, сжимая его ягодицы, и он быстрее двигается. Успеваю вытащить член, прежде чем кончаю с низким рыком на собственные джинсы и поверхность пыльной кровли. Бессильно прислоняю затылок к кирпичам и прикрываю веки, но тут же распахиваю, вспоминая обо всем. — Ты как? — сканирую взглядом его состояние лучше рентгеновского излучения. — Все еще болит? Джесси смеётся глазами, старательно поджимая губы, очевидно, находя забавным моё выражение лица при оргазме. — Харе ржать, — возмущенно шикаю. — Ответь на вопрос. И он становится серьезным, внимательно прислушиваясь к себе, а затем расплывается в улыбке, отрицательно качнув головой. С облегчением выдыхаю — мы преодолели эту чёртову невидимую стену между нами. Мой сильный и невероятно смелый ангел. Когда мы застёгиваем обратно ширинки, Джесси показывает на свои зубы, а затем тычет пальцем на основание шеи, покрытой моими засосами. — Потом, сегодня и так много всего... — хочу возразить я, но он мгновенно включает свой «сделай-так-как-я-сказал-или-расплачусь» взгляд. Ну и кто из нас обладает большей властью? Впрочем, мне это нравится. Прижимаю его теснее к себе, вновь целуя открытые участки плеч и шею, и обдаю его ухо горячим шёпотом: — Будет больно, но не дергайся, а то размажемся об асфальт. Конечно, мы могли встать и отойти от края, как нормальные люди, но ни один из нас не хотел терять ощущение этой тонкой игры со смертью. Крепко обняв Джесси, я впиваюсь зубами в бледную кожу, как можно быстрее и безболезненнее ставя метку, но он все равно вздрагивает в кольце моих рук и шумно вздыхает. — У тебя в рюкзаке есть пластырь? — говорю, разглядывая, как из глубоких ранок в форме моих зубов выступает кровь. Он кивает и начинает аккуратно слезать с меня, подползая к своему рюкзаку. От солнца остается ярко-оранжевая дымка на горизонте. Я выпрямляю ноги и, потянувшись в сторону, достаю бутылку с алкоголем. Под его непонимающим взглядом и зависшей рукой с пластырем делаю глоток для храбрости. Это нужно сделать. Встаю на ноги и наступаю тяжелыми армейскими ботинками на самый край крыши, раскинув руки. Слышу шорох за спиной, оборачиваюсь и кидаю сухое: — Не подходи. От моего приказа Джесси застывает, глядя широко раскрытыми синими глазами: «ЧТО ТЫ ДЕЛАЕШЬ?!». — Ты когда-нибудь хотел летать? — криво ухмыляюсь, но как-то безумно и отчаянно. На лице Джесси проступает чистый животный ужас, он мотает головой и размахивает руками, умоляя отойти от края. Очевидно считая, что на меня напал пьяный идиотизм. — Нет? Жаль, — издаю нервный смешок и поднимаю одну ногу так, что она зависает над пропастью. Слышу шумный вздох за спиной, Джесси начинает топать ногой, призывая к себе внимание. Вновь оборачиваюсь и, игнорируя его яростные жесты, глухо произношу: — Прости… Глубоко вздохнув, я расправляю руки, как воображаемые крылья, наклоняюсь и прыгаю. — Учитывая, что трехлетняя терапия и посещения психотерапевта не дали результата, я полагаю, что вернуть голос вашему другу становится почти невозможным. — Почти? — Есть такая теория, как эффект обратного стресса. Если поставить немого человека в повторную стрессовую для него ситуацию, то мозг может дать толчок в обратном направлении. Подобные случаи очень редки, но они происходят. И работает только в том случае, если человек действительно потерял голос из-за психологической травмы. Душераздирающий хриплый вой бьёт током по моим ушам. Приземляюсь неловко, упор на пятки, так как ботинки наполовину зависли над пропастью. Резко завожу руки назад, воздухом отталкивая себя от опасной черты, и падаю спиной на твердую поверхность крыши. Уфф, птичкой лучше побуду в следующей жизни. Небо такое синее, а когда надо мной склоняется лицо Джесси с заплаканными синими глазами, я не нахожу различия в цвете. — Не реви, — глупо ржу, хоть у самого руки мелко трясутся. — Я просто пошутил. — Пош-штил?! — дёргается Джесси, как от удара. — О, ты говоришь, — замечаю я, насмешливо приподняв брови, и получаю со всего размаху сильную звонкую пощёчину. Что ж, заслуженно. Джесси ломается в коленях и падает на меня, сжимая вырез моей футболки. С каким-то нечленораздельным звуком утыкается в мою шею, а одной сжатой в кулак рукой начинает неосознанно бить по моему плечу. Перехватываю её и мягко целую, чувствуя, как ветер сушит выступивший пот на моем лице. Джесси льнёт ко мне губами, и я охотно отвечаю, стараясь перестать по-идиотски улыбаться. — У тебя забавный голос. Пошипи мне еще что-нибудь, — подкалываю, когда мы спускаемся по лестнице вниз к выходу из многоэтажки. — Ззаттисс, — недовольно пыхтит Джесси, держа в руках банку с рыбкой для того, как он уверяет, чтобы не наброситься на меня с кулаками снова. Издаю смешок, затем уверенный смех, переросший в безудержный, дикий хохот. Джесси закатывает глаза. А ко мне вдруг приходит неожиданная мысль: «Чёртова рыбка...»