Моя великая цель

Белые одежды, край земли, Мой без надежды В небе без любви. Белые одежды, Жизни край. То, что было прежде, Называлось - Рай.

Я так смутно помню первые годы в Руконгае. Мне все время приходилось убегать, а когда догоняли – терпеть побои. Голод, ноющая боль от старых побоев, страх перед новыми – все это отупляло, дни сливались в один бессмысленный комок ужаса. Я почти не осознавала себя - до тех пор, пока не появился ты. А потом ты исчез - ушел учиться в Академию шинигами, и через некоторое время я последовала за тобой... Уже в Академии мне стали говорить о том, что я красива. Поначалу я воспринимала это с недоверием. Не знаю, мне никогда особенно не нравилась моя внешность. Сейчас-то я привыкла, а тогда стеснялась слишком женственных форм, из-за которых на меня всегда обращали внимание. И эти рыжие волосы, и брови тоже золотисто-рыжие, да еще светлые серо-голубые глаза. Я казалась себе такой бесцветной, простой, не изысканной! И еще мне почему-то было неловко, что ты уже лейтенант, и напоминание о нашем прежнем знакомстве походило бы на навязчивость. Я была еще совсем девчонка, хотя по росту и взрослая женщина, да только в Руконгае трудно повзрослеть нормально – там даже у детей глаза стариков, зато и глубокие старики умирают, так и не прожив по-настоящему ни дня. И мне тогда казалось, что ты отдалился, потому что я больше не похожа на сорванца, с которым ты проводил детство. Ра-ангику-тян. Какая же ты все-таки девчонка. Я, знаешь, ни минуты в этом не сомневался. Хотя когда ты появилась в академии, внешность у тебя уже была настолько не девчоночья, что некоторые сокурсники врезались в стену, головы сворачивая тебе вслед. Ну да их можно понять. Только я сразу глянул тебе в глаза и понял: ты совсем не изменилась, моя Рангику-тян. Все та же девчонка, которая смешно злилась, когда я обгонял тебя или опережал в какой-нибудь игре. Ты извини, что я так делал, мне просто очень нравилось смотреть, как ты краснеешь и мечешь глазами убийственные молнии. Даже жаль стало, что я все для себя уже решил. Еще тогда, давно, подглядев в руконгайской глуши на тайные операции Айзена-фукутайчо. Тогда – фукутайчо. Теперь-то уже лейтенантская повязка моя, а Айзен носит белое хаори, раньше принадлежавшее Хирако-тайчо. Помню ту ночь… Я был еще пацаном, но, чтобы доказать свою преданность, мне уже пришлось стать убийцей. Тебе бы это не слишком понравилось, хотя ты бы меня простила. Ну а я не стану испытывать на прочность твою привязанность и просто ничего не расскажу об этом. Знаешь, у меня есть цель. Смешно: у руконгайского оборванца – большая-пребольшая цель. Может, мне начать собой гордиться? Минут по 15 – по вечерам? А как часто вечерами я сидела у открытого окна, обняв колени, и грустила о тебе! Смешно, наверное, такая взрослая тетка с такими детскими мечтами. Знала же уже, что если бы хотел быть рядом, то был бы… А я все еще верю в сказки… Ты знаешь, я что-то такое чувствовал. Наверное, именно поэтому мне не хотелось, чтобы ты видела меня жестоким. Конечно, ты бы все равно узнала, но пусть бы это осталось только в мыслях, а на твоих глазах мои руки никогда не обагрились бы кровью. Ра-ан-ги-ку. Мы были обречены с самого начала. Там, где мы выросли, не произрастает ничего светлого, доброго. И моя душа не научилась любить, и сердце никогда, никому и ни в чем не доверяет. Я злой, вообще-то, Рангику-тян, только и хорошего во мне было за всю мою жизнь – то, что я к тебе питаю. Только не надо плакать обо мне, что меня погубила среда. Я выбрался оттуда очень рано, и мог бы пойти по другому пути. Я сам выбрал именно этот. ...Я лежал, распластанный на плитах, и понимал, что проиграл. Мне даже не так жалко было умирать, в конце концов, вся моя жизнь была посвящена великой цели. Она была благой, и я ни о чем не жалею, просто она сожрала всего меня. А где-то за полшага до финала я поймал себя на мысли, что она обрыдла мне, точно привычные кандалы на ногах у каторжника. Ненависть приросла к сердцу и стала ему так же необходима, как клапан аорты. Когда Айзен пронзил меня мечом, смешно сказать, мне было его жалко. Я-то ухожу, а ему еще шагать и шагать до конца. А конец все равно будет. Хорошо, если тебя остановят до того, как ты увидишь, что твоя великая цель – это всего-навсего пустышка. А потом я увидел, как ты бежишь ко мне. И почему-то на одно мгновение почувствовал твою боль как свою. Как воздух обжигает истерзанные легкие, как оглушающе бьется пульс. Как ты забыла о том, что ты офицер Готэй, о том, что мы по разные стороны баррикады, да и вообще – что такое эти баррикады, и бежишь ко мне, боясь опоздать… Ну успела ты, и что? Мне все равно нечего тебе сказать. Гин, ты любил меня вообще когда-нибудь? Ну чего ты ревешь, Рангику-тян? Любил? Конечно, любил. Тогда почему все так? Почему? Наверное, потому что сказок не бывает. А я очень хотел, чтобы были. Упрямый и глупый. Хотел, чтобы все было по самому лучшему, только так и не иначе. Как-то не понял, что жизнь уже идет, и даже Хогиоку не в силах запустить ее заново по-другому. Прости меня, Рангику. Я так рад, что смог извиниться.