Серебряная погремушка

Это было погожее весеннее утро. Земля еще пахла сыростью после ночного теплого дождя, но асфальт вокруг штаба даже не помнил о легкой майской грозе с ее урчащими громовыми раскатами и щелями света в небе, которое теперь сияло яркой безукоризненной голубизной без единого намека даже на легкий пушок хоть одного облачка; только птицы, радующиеся долгожданному маю, парили под этим куполом. Не высокая, но и не низкая девушка вышла из черной, как молодой ворон, машины со значком в виде деленного на три части круга на носу. Ее шпильки зазвенели по серо-бурому покрытию через раскинувшийся вдаль и вширь двор западного штаба, удобно расположившегося в районе Судзу. По бокам дорожки уже вовсю пестрели ранние цветы всех оттенков розового, но девушка не поворачивала на них головы, как делала каждый раз, зачарованная движением колокольчиков водосборов под дуновением слабого теплого ветра, и даже не вдыхала их запах, блаженно закатывая глаза. Она прошагала ко входу в главное здание и с грохотом распахнула дверь. Ее раздражению послужил ряд причин: проснувшись чуть свет она обнаружила на пороге своего дома служивого с конвертом, а в конверте – приказ о ее переводе на Север, в Ямагаву, это первое; второе – служивый сообщил, что ее напарник, с которым девушка работала уже не первый год, переводится на юг, в Саруфуцу; третье – препядствовать этому она не имеет права. Таким образом, их буквально разогнали в разные части страны. И сейчас, пока есть время, девушка решила заглянуть к напарнику, чтобы оставить о себе память, ведь увидятся в следующий раз они уж точно не скоро. Трудно было сказать, даже ей самой, что она в этот момент испытывала. Руж, воровка, давно коронованная правительством над всеми другими ворами, с самого начала своей самостоятельной жизни обещалась не заводить ни с кем близких отношений, но этот парень… Совершенная Форма Жизни, лакомый кусочек для каждого ученого, черная неприступная крепость с алым сторожевым драконом, идеальное существо с таким бесчисленным количеством изъянов. Руж и сама не заметила, как спокойный широкий шаг сменился торопливой трусцой. Паника подступила к горлу сухим комом, глаза налились липкой водой, нос защипало. Нет. Он всегда был сдержан и холоден по отношению к ней, хоть она и знала, что он неровно к ней дышит. Девушка привыкла, что каждый представитель противоположного пола считает своей обязанностью задержать на ней взгляд. Привыкла, что многие влюблялись в нее. Привыкла к необуздаемому мужскому инстинкту, призывающему охмурить даму. Но Шедоу не вел себя так. Он был с ней осторожен, и этого нельзя было не заметить. Хотел казаться безразличным? К своему счастью и к своему же сожалению, воровка достаточно наблюдательна, и даже если он не влюблен в нее, то относится иначе, чем ко всем остальным, и это большой плюс в ее сторону, так как сама она, нарушив все свои заветы и табу, бесповоротно забыла себя в кровавой пропасти его глаз. 2 Рабочий день начался у меня с настойчивого звонка в дверь моей квартиры. Новость о том, что меня переводят, повергла в шок. Новость о том,что напарницу переводят в совершенно противоположный конец страны, заставила меня пошануться. Ну, я не был бы собой, если б не попытался оспорить решение командования, но попытка вышла прахом, и я, раздосадованный конвузным фиаско, засел в своем кабинете, прощаясь со стенами. Руж всегда опаздывает, поэтому я даже не уверен, что смогу по-человечески с ней расстаться. Сколько я здесь работаю? Около трех лет. И все эти три года эта блондинка была моим напарником. Наверное, если бы мне предложили кого другого – послал бы к черту. За дверью послышался треск тонких шпилек по отшлифованной до блеска скользкой плитке, и я встал со стула, опираясь руками о стол. Она бесцеремонно, даже не постучавшись, вошла. Моя напарница, идеально сочетающая в своей внешности закоренелую азиатку и переселенца ирландца, похожая на раскрепощенную Скарлетт и вместе с этим на нерешительную Тэсс, смотрела на меня, впрочем, как и обычно, сверкая изумрудами глаз из-под навалившихся на лицо от быстрой ходьбы белоснежных волос, не так безупречно уложенных, как в другие дни. Все в ее виде говорило о торопливости: плохо отглаженная рубашка, выглядывающая под пиджаком, слишком легкий макияж с кривоватыми, что заметно даже мне, стрелками на верхних веках, чуть взъерошенные волосы, румянец на сливочной коже щек, сбитое дыхание. Но,что так же свойственно ей, девушка держит спину прямо, и едва ли кто заметил бы панику в каждом ее вдохе. -Шедоу, - пискнула она, впервые за целую тысячу лет назвав меня полным именем. Пересекла кабинет, не сводя с меня глаз, и остановилась у стола, прямо напротив меня, так же опершись о его крышку, - Нас разделяют, - проговорила она так, будто надеялась,что сейчас отовсюду выскочат люди с видеокамерами и объявят о удачном розыгрыше. Я, говоря на чистоту, и сам на это надеялся. Но люди с камерами не вырвались из-за шкафов, не посыпались с потолка и не полезли в окна. -Я подумала,что стоит как следует попрощаться, - неловко обронила напарница, протягивая аккуратную маленькую ладошку, обтянутую кожаной белой перчаткой. Я-то думал, что она предпочтет этому проспать полдня до отъезда, и появление воровки здесь меня малость обескуражило, но, по сути, я был этому рад: значит,для нее эти годы, как и для меня, не были просто служебным долгом. Я выпрямился и обхватил ее руку своей, качнув ею. В замке из наших ладоней что-то нежно звякнуло, и я непонимающе дернул бровью, глядя в неизменное лицо девушки. -Память обо мне, - улыбнулась воровка и закатила рукав на левой руке. Она всегда носила на запястье тонкую серебрянную цепочку с двумя подвесками-шариками, изрезанными линиями узоров, с маленьким, даже крошечным, белым камнем. Внутри этих шариков находились такие же, только в несколько раз меньше, при движении издававшие мягкий звон. Руж вложила в мою ладонь один из этих шариков и сомкнула мои пальцы, собрав их в кулак. Я, кажется, забыл, как правильно дышать. -Вернешь, когда снова придется работать вместе, - воровка круто развернулась, опираясь о каблуки, и, качая ладонью через плечо, покинула кабинет, не дав мне и слова обронить. Хотя, это и неудивительно. Она, как и многие, полагает, что я равнодушно отношусь ко многому и к ней в том числе. Что, кстати, ошибочно. Кулак с заключенным в нем шариком непроизвольно прижался к подбородку. Мне и в голову не приходило, что командование, так полагающееся на нашу с ней работу, надумает разделить нас, своих, без хвастовства скажу, любимых агентов. Я упал на стул, едва не промахнувшись. Небо за широким окном вдруг показалось таким серым, что я даже почувствовал прохладу на коже. Эта блондинка была моим единственным настоящим другом и врагом здесь, как и, пожалуй, где-либо еще. Не знаю, как она относится ко мне, но я, как бы ни странно было говорить об этом даже самому себе, грел к ней самые что ни на есть теплые чувства. И все же, она действительно похожа на Скарлетт. Почти не дыша, я смотрел в окно, прокручивая воспоминания, связанные с роковой воровкой: Как она пробиралась по невообразимо узким воздуховодам навстречу своей цели, как изгибалась всем телом, проделывая сровне акробатическим трюки, как потом смеялась, поднимая на вытянутых руках трофей, как флиртовала с каждым, кто попадал в видимость ее флирто-радара; но в то же время я помнил, как, заваливаясь к ней среди зимы, когда ноги сами несли к ее дому, неясно с какими целями, обнаруживал напарницу в теплом длинном халате с множеством утят, в здоровенных пушистых тапках и с чашкой бульена в руках, как она дулась из-за каждой мелочи, и как злили меня ее выходки. Пожалуй,я даже испытывал гордость за то, что только мне одному было позволено видеть ее в повседневности: такую маленькую, в мешковатом свитере, в поношенной футболке или в халате с утками; без макияжа, без вульгарной маски, подпирающей плечом стену или развалившейся на диване вниз головой; с кулинарной книжкой в руках, почесывающей поварешкой затылок, с романами горемычного пьяницы Ремарка, с ручкой в зубах и с неприметным крошечным браслетом на запястье. Она ведь любит громоздкие сверкающие тысячей камней украшения, но ни одним не дорожит так, как этим браслетом. Я не знаю, откуда он у нее, и почему так важен, но сейчас, в это самое майское утро, она поделилась со мной его частью, частью того,что слушало биение ее сердца долгие годы, и я сам, сжимая в руке звенящий шарик, чувствовал, как пульсируют, вырываясь из плена пальцев, ее чувства. 3 Через несколько дней я уже приступал к работе на новом месте. Честно говоря, место это – не из приятных. Хоккайдо, конечно, остров, наполненный различными средствами для отдыха, да вот только сотрудники местного штаба отдыха этого, походу, совсем не знают. Стоило мне поставить коробку с вещами на новый стол, как меня тут же, не спросив даже имени, запрягли работой. Работа-то состояла в основном в разборе бумаг по полкам, но бумаг тут этих – завалы. Ей богу, целые горы бумаг. Заготовительные организации расширили бы производство, а я бы обогатился, сдав все эти бумаги в макулатуру. Со мной из западного штаба перевели только одного сотрудника, с которым я встречался только пару раз, да и те мельком. Он, кажется, солдат из международного отряда. То бишь вместе с напарниками катается с важными шишками в виде японского посольства, которое еле-еле раз в полгода куда выбирается. В общем, работа у него не пыльная. Была, по крайней мере. Парнем он оказался болтливым: всю дорогу до самого Саруфацкого штаба трещал о том, как здорово, наверное, на юге. Я молча кивал – мне до фени, где работать, главное, чтоб напарницу не забирали. А ее забрали. Сейчас его здесь нет, он в соседнем крыле, а мне даже дышать легче стало. В тишине грызть себя душевными переживаниями оно как-то попроще. Я снова вернулся мыслями к ней: как она? Добралась ли до Ямагавы? Если да, то удачно ли? Чем она будет там заниматься? На Ямагаве не то чтоб сильно холодно, но и не то чтоб тепло. Сто процентов по пути каждому встречному жаловалась, как пострадают ее кожа и волосы из-за такой смены климатических условий. Странно это признавать, но я бы отдал левую руку, чтобы сейчас услышать ее писклявые жалобы на повышенных тонах, сопровождаемые размахиваниями руками, чего доброго с намерением заехать кому-нибудь по физиономии. И соленая обида вдруг кольнула между ключиц: она даже не дала сказать мне, как много значит для меня, даже не дала протянуть к ней рук. Но мое внимание быстро переключилось на противоположную моему столу стену. Бумаги почти посыпались из рук, которые забыли, как держать что-либо, пока глаза впились в цветастое полотно. Таким образом, подумал я, пожирая карту государства, расположившуюся на этой самой стене, если провести линию от Ямагавы до Саруфацу, получится идеально прямая линия с центром в Судзу… Случайно ли? 4 Долго над этим размышлять мне, надо думать, не позволили. Новый напарник ворвался в мой кабинет, как какой-нибудь циклон, молодой и решивший заявить о себе, снося все на своем пути. -Шедоу! – своим странно-детским голосом воскликнул парень. Я, говоря на чистоту, даже понятия не имею, как его зовут. Ну парень и парень. Низкорослый, но коренастый, широкоплечий, с типичным азиатским лицом и желтовато-светлой кожей, с иссиня черными волосами, неаккуратно зачесанными назад, с темными зелеными глазами, улыбающимися так же ярко, как широкие тонкие губы над легкой щетиной. Ну, на вид ему под тридцать. -Чего тебе? – отозвался я, уложив бумаги в папку и закрыв ее замком-защелкой. Мне все же не дает покоя эта прямая линия. -Поступил приказ,согласно которому мы теперь напарники, - выпрямившись, отчего он выше казаться не стал (в прочем, я решил оставить этот комментарий при себе: коротышки ранимые), заявил парень с легкой ноткой гордости в голосе. Знал бы он, думаю, насколько заблуждается, полагая, что работа в команде с Совершенной Формой Жизни – честь. Руж вон, уже через месяц просила о смене напарника. Хотя и я тогда был бы не против: работа с ней тоже не сахар. Странно, что увлеченно думать о блондинке я стал только в ту самую минуту, как нас разлучили. Даже о чувствах своих к ней не думал. Казалось,что вот оно- иллюзорно, но мое, и никуда деваться не собирается: сама ж приклеилась, хрен оторвешь, а тут такое. Хотелось бы, конечно, верить, что она сейчас так же думает. -Шедоу, - уже раздраженно брякнул голос нового напарника. Я, хмыкнув, поднял на него взгляд. Совсем забыл, что он тут. -Мне, конечно, говорили, что ты странный… - почесывая шею, промямлил парень, что меня не особо зацепило: странный-то мягко сказано, ага. Я покачал головой. -Ну, приступай тогда, - машинально ответил я, - Я за тебя работать не собираюсь, - и,подняв на руки необходимые бумаги, двинулся к выходу. Парень раскивался с широкой улыбкой. Белизна его острых зубов меня почти ослепила: он военный или модель? Поди полирует их чем-то. Я все еще думал о линии. Идеально прямая, и без отточенного, как часы, глазомера видно. И расстояние от центра одинаковое, ни на миллиметр не больше, не меньше. 5 Проработав в этой дыре ровнехонько шестнадцать дней, я по-настоящему ощутил, как на самом деле скучаю по западному штабу и его опасным вылазкам по три раза на день. Здесь же все разнообразие состояло только в том, в каком пыльном архиве сидеть весь следующий день. Напарник же, в отличие от меня, был в восторге от новой должности. Дурень. Ну, теперь я знаю как его зовут, и даже привык к неподходящему виду голосу парня, так что его раздражающая радостность изо дня в день теперь является единственным в нем пунктом, от которого мне бы хотелось избавиться. Поселили нас (всевышний меня явно недолюбливает) в общежитии, мало того, что в одном здании, так еще и в одном блоке. Хоть спит он через полкомнаты от меня – как-никак, а кислорода уже чуть больше. Парень он неплохой, Санишима Тоити, но думать о нем – зря место в голове занимать. Я качнулся на стуле назад, закинул ноги на стол и скрестил их; одну руку заложил за голову, а второй принялся теребить серебряный бубенчик с браслета Руж. Я продел через него нитку и носил на шее, но иногда вот так брал в руки и глубоко задумывался. Кажется, спустя пару недель после расставания с хозяйкой, голос погремушки уныло поутих. Наверное, как и мой собственный, поэтому я талисман в неприязни к себе не виню. Я сам, как и он, не в восторге от разлуки. -Что это вообще за штука, ты мне скажешь или нет? – взгромоздившись на стол рядом с моими ногами, Тоити сложил руки на груди и сурово сдвинул брови. Я только коротко качнул головой и спрятал погремушку под воротник рубашки. Запрокинул голову назад и прикрыл глаза. Меня, кроме шуток, уже трясет от этой бумажной пыли. Слышу, как Тоити недовольно бурчит, грузно и неуклюже спрыгивая со стола, а потом возится в шкафах. За все эти дни я не смог найти ни одного стоящего документа. Кажется,что они просто решили занять меня чем-то для… -О, смотри, - подал голос Санишима. …Того, чтобы я не мешался под руками. Даже из прежнего штаба меня поперли, и напарницу забрали, а теперь грузят непонятно чем. Передо мной плюхнулась папка как раз в тот момент, как снизошло озарение. С самого первого момента моего существования правительство от него не в восторге. Оно считает и всегда считало меня опасным. а теперь… Хотя, с другой стороны, организация, на которую я работаю, не относится к так страшившемуся меня верховному командованию. Я раскрыл папку и пролистал. «Гражданская война», «Союз с Америкой ненадежен», «Россия отказывается от мира», «Ликвидировать «Тень», «Свергнуть власть» - фразы, которые мое зрение вырвало из контекста, не показались мне особо дружелюбными. В плюс ко всему папка, в отличие от остальных документов, довольно новая, да и титульный лист датируется вчерашним днем. -Ни разу не видел тут новых документов, - ничего не подозревающий Тоити, вытянул из моих рук папку и прочитал первые строчки случайно открытой мною страницы. -«Гражданская война, вызванная по большей части благодаря разногласиям сверхдержав США и России, хоть и разворачивается на чужой территории, приносит ущерб и Японскому государству. Союз с Америкой больше не представляется надежным, а Россия впервые отказывается идти на контакт», ну, это не новости, - пробубнил парень, перелистывая страницы, - «Верховная власть Японии отказывается от помощи оружием и армией обеим сторонам конфликта, что ведет бюджет страны к существенному упадку. Цель организации на сегодня – свергнуть существующее правительство и ликвидировать того, кто может и станет нам мешать – проект «Тень». Мы уже ослабили его, вырвав из привычной среды и отправив подальше от центра развития событий, подальше от северного штаба. Бывшая напарница объекта почти согласилась на сотрудничество, пришлось уговаривать ее понастойчивее», - последние строки он читал почти шепотом, поглядывая на меня над бумагами. Думаю, я побелел тона на два, раз он смотрит на меня, как на приведение. -«Ждем вашего одобрения. Дата- три дня назад, подпись – Генерал-майор Соваккацу Шо», - на выдохе закончил парень, затем пролистал всю папку, - Думаю, ее собрали для отчета, а это – личное письмо к полковнику Дондо. Дондо, Соваккацу Шо – мне эти имена ни о чем не говорят, но суть… Как такой документ попал сюда, в архив, где всем бумагам как минимум лет по пять? Что значит ликвидировать? Я замер; стул принял нормальное для себя положение, рухнув на передние ножки. Что значит почти согласилась? Что значит понастойчивее?! Вскакиваю на ноги, хлопнув по крышке стола ладонями, опустив голову и закусив губу, почти вслух не то рыча, не то скуля. Это паника. То, что вместо сердца качает мою кровь, разгоняет пульс. Дыхание сбилось. Это паника. -Шедоу, - глотает напарник, и я, задрав указательный палец на мгновенно вытянувшейся вперед руке, велю ему молчать. Мне нужно разобраться во всем этом немедленно. Конечно, поперек батьки в пекло я не полезу. Сперва нужно узнать, правда ли это. -Напичкай папку левыми бумагами и подбрось в новый архив, они наверняка просто ошиблись, - собрав все спокойствие, что во мне осталось, велю Тоити, выпрямляясь. -А ты что будешь делать? – с круглыми глазами спрашивает парень. Выдергиваю из папки пару листов и, помахав ими парню, говорю: -А я проверю, стоит ли игра, в которую они играют с правительством, свеч, - и, круто развернувшись, выхожу из кабинета, сорвав с шеи погремушку и сжав в кулаке так, что ее испуганный звон слышится еле-еле. 6 Конечно, многие люди пытались как-то от меня избавиться самыми разными, иногда даже забавными, способами. Я совру, если скажу, что к этому не привык, но… Они посмели пытаться не просто ликвидировать меня, а еще и забрать моего единственного человека. В погремушку продета новая нитка, и подвеска жалобно звенит при каждом моем твердом шаге. Да, Руж просила бы быть осторожнее, но ее здесь нет. Существует три варианта моих действий: первый – я позволю этим утыркам делать то, что они там делают, а потом появлюсь под конец и расстрою их планы; второй – тихо и незаметно слиняю на поиски воровки и, найдя ее, буду так же втихомолку строить козни; третий – разгромлю все нахрен и эффектно уйду в закат, не обернувшись на взрыв, а потом, как и во втором, пойду искать подругу. Зная меня, можно предположить, что я если и не выпендрежник, в чем Руж активно уверяла меня не один месяц, то явный любитель зрелищ. Ну а кто их не любит, ей богу. Первый и второй варианты, пусть и более здравые и безопасные, но больно уж неблагородные и вообще какие-то не такие. Третий, разумеется, по мне. Надо только убедиться, что все предположения верны, не то учиню бунт на ровном месте,потом еще хуже будет. В штабе меня видели редко, что неудивительно: я же, блин, почти все это время торчал в пыльных кабинетах богом забытых архивов; поэтому буквально каждый считает своим долгом обернуться на меня. Едва ли они не знают моего имени. До этого я ни разу не встречался ни с какими начальниками местного штаба. Теперь-то оно мне удивительным и не кажется. Кабинет полковника Дондо затесался между обычных серых дверей. Единственное, что его отличает – бронзовая табличка. Учтиво стучу по фанерчатой поверхности двери и жду до тех пор, пока странный, какой-то слишком хриплый и сбитый, голос не велит мне войти. -Полковник Дондо, - с легким вопросом в тоне (хоть так и не было запланировано) произношу я, выпрямившись и отдав честь. Полковник кивает. Этот мужчина лет шестидесяти возрастает над столом, как многовековой дуб с седой, зачесанной на правую сторону, кроной, со скрюченными, но по-прежнему послушными и сильными ветками-пальцами, сомкнутыми под квадратным подбородком. Вопросительный взгляд светлых, явно почти невидящих глаз смотрит на меня из-под густых серых бровей, навеки застывших в сдвинутом положении. Будь на моем месте кто-нибудь, кто не привык к постоянному давлению со стороны без малого всех, обязательно подогнул бы колени. Да, признаюсь, на мгновение я растерялся и машинально полуобернулся на дверь, захлопнувшуюся за спиной. Не дрогнуть стоило больших усилий. Прошагав к столу, я кладу на его крышку листы и придвигаю их полковнику. Тот некоторое время смотрит на меня все с тем же выражением, потом опускает взгляд на бумаги, и его глаза открываются шире. Оказывается эти брови еще могут быть подвижны. -Где ты это нашел? – крепкий и грубый прежде голос становится каким-то будто бы исстрадавшимся. Пожимаю плечами и не могу удержать улыбки. -Ваши рабочие не самые внимательные, - говорю с легкой, но очень даже читаемой ноткой издевательства в голосе, - Неудивительно, что вы так активно сгребаете сотрудников из других штабов. Дондо оглядывает комнату. Думает, что я не заметил искру паники в его глазах. Но я заметил ее и даже то, что большие пальцы рук стали отбивать неизвестный ритм друг на друге, а на скулах заиграли желваки. Удивительное чувство восторга нахлынуло на меня. Если так будет с каждым из участников этого плана (а я уверен, их немало), то как бы мне не взорваться от избытка этого чувства. Восторг от победы над коварным планом. Восторг от предвкушения того, как будет стонать, скрипеть, хрустеть каждая частичка его тела. Восторг от скорой встречи с напарницей. В этот момент мне показалось,что я был бы готов убивать каждого, кто задержит меня в дверях на пути к цели. На пути к ней. Даже не знаю, почему так рвусь к подруге. Ну найду я ее, а что дальше? Вдруг она уже на их стороне? Несмотря на сомнения, что-то внутри уверяло, умоляло меня идти к ней. «Ты потеряешь себя без нее». И это верно, потому что именно в ней я спустя столько гребаных лет смог найти того себя, который существовал до того, как был убит вместе со всем экипажем Ковчега. Так что даже несмотря на то,что теперь Руж может быть на стороне врага, я должен найти ее. Обязан. Полковник шумно сглотнул; его лоб покрылся испариной – он не знает, что говорить и что делать. -Так, - беру инициативу и говорю, расслабившись и уперев одну руку в бок, - Что все это значит? Дондо молчит. Наверняка уже придумал, как вызвать охрану и спасти свою шкуру. Ан-нет, поздно, я уже придумал, как ты подохнешь. Обхожу кабинет, приближаюсь к самому столу, выдергиваю провод из серого телефона. -Теперь нам никто не будет мешать, - тихо произношу, отбросив циркающую электричеством веревку, - Вы так часто смотрите на телефон, ждете, что кто-то позвонит? Буквально ощущаю его страх на своей коже. Нет, я, конечно, не какой-нибудь там маньяк, но они ж сами до крайностей доходить заставляют. Провоцируют же. Придвигаю к себе стул и падаю в него. От звука поднимающихся и снова упавших на пол ножек стула, Дондо подпрыгивает. Его лицо покрылось красными пятнами. Интересно, что сейчас оно выражает одновременно страх и ярость. Самое забавное, интересное и, пожалуй, мое любимое выражение лица. -Я готов вас слушать, начинайте, - как можно резче и громче говорю я, заставив полковника сперва сжаться, затем снова распрямиться. Он глубоко вздохнул и, положив бессильные руки на бумаги, наконец заговорил.