Вечное Объятье

Морозный зимний воздух холодил кожу, а мысли — душу. Сердце сжималось, а время словно замерло. Мужчина выдохнул, выпуская облачко пара. Ледяные травинки щекотали босые ноги, но он шел прямо, ровно, почти горделиво. Король. Босой король. Его помощникам стало бы смешно. Кому-то — страшно. Да только мысли еще страшней. Король прикрывает глаза, прислушиваясь к шуму. Он на ощупь садится на холодную землю и свешивает ноги с обрыва, внимая уж больно громкой песне ранее спокойной и такой родной реки. Совсем как Он. Тот, что по его, короля, воле был отправлен на плаху за колдовство. Но ведь он и был колдуном, дьяволом во плоти! Иначе как еще объяснить влюбленность короля в маленького, щуплого и вечно больного парнишку — помощника ткачихи? Он постоянно чихал, деловито закрепляя очередной костюм английскими булавками и обязательно царапая кожу тогдашнего принца. Он бил вазы и посуду. Он вечно что-то забывал и терял. Принц смеялся громко, а мальчишка горько плакал, а после долго-долго умолял принца не жаловаться старухе-хозяйке. «Та меня выпорет», — говорил он и кротко отводил взгляд. — «И денег не даст…» — бормотал он еще горше. И принц прощал. То ли оттого, что мальчик был совсем беден и получал за свою работу гроши; то ли оттого, что уж больно стал ему мил не по-мальчишески усталый взгляд серых глаз. Через несколько месяцев Трой — так звали мальчишку — стал слугой молодого принца. Тихо будил его по утрам, позволяя себя обнимать; рассказывал ему о планах на день, вел умываться, завтракать, заправлял его постель и убирал в комнате, пока у принца шли занятия или переговоры с королем-регентом — старшим братом, что должен был возглавлять государство до совершеннолетия Его величества — трон ему достался не по наследству, а по завещанию, из-за чего старшие братья мальчишку ненавидели. Новые устои принимались в их государстве с особой тяжестью. Принц с таких бесед возвращался выжатый и раздосадованный и высказывал все свои горести Трою. Он всегда был первым, с кем принц делился новостями. И влюбленность принца тоже познал раньше других. Поднялась буря, и король, зажмурившись и вдохнув полной грудью ледяной воздух, вдруг явственно услышал сдавленные стоны Троя в мелодии шумной реки. Перед глазами проносились картинки, кусочки пазла счастливой жизни короля и болезненное «Не отпускай», мольбой проносившееся в каждом взгляде Троя. Парень стал королем совсем скоро. И года не прошло с их с Троем знакомства, когда на голову новоявленного правителя официально надели корону. Он был счастлив, почти одурманен. И до одури, до дрожи в коленях боялся, что кто-нибудь узнает о его связи с оборванным бедняком — бедняком, которого он всей душой любил. И узнали же! Брат когда-то давным-давно говорил ему: «И у стен есть уши». И был прав. Слухи расходились быстро. Сеть заговоров оплетала короля. Бывший регент предложил идеальное решение: выставить все ведовским дурманом да избавиться от мальчишки. И он согласился. Последний их поцелуй был соленым до горечи — Трой плакал и просил не отпускать, а король только и мог, что со всей силы прижимать его к себе. Трой шел к обрыву, не оглядываясь. Король же шел за ним — следом, по пятам. Он не видел его слезы — чувствовал. Ощущал, как покалывает ладони в желании прижать к себе. Пообещать, что все будет хорошо. Объятья ледяной реки влекли больше, чем теплые руки короля-предателя, — так думалось обиженному мальчику, тому самому Трою, что в искреннем порыве души жался к королю по ночам. Только мальчику, но не любящему мужчине. Мальчику, которого больше нет. И не было большего счастья для короля, чем думать, стоя на у обрыва и прокручивая в голове раз за разом одни слова. «Только приходи…» Песнь звала его день за днем, сегодня же она словно собрала в себе последнюю мощь. Словно последний стон. Сердце билось быстро-быстро, и знал король — это он поет. Его колдун. И он придет. Оттолкнуться и лететь, словно птица. В объятья, что будут ждать вечность, какой бы долгой она ни была.