Первый

      Я слишком шумно вдыхаю порцию воздуха и еще громче выдыхаю. Мои нервы практически на пределе, а костяшки рук разбиты в кровь. Битье груши — меня не успокаивает. Единственное, что меня сейчас может успокоить — чтение какой-нибудь хорошей книги. Но книги в моей фракции — признак предательства, поэтому все, что мне остаётся — это продолжать избивать бесчувственный мешок с песком.       Я — неофит Бесстрашия. Я первый в списке. Я идеально прошел первый этап (на физическую подготовку), но второй этап (психологический), мне кажется, более угрожающим. К нему, я не могу подготовиться. Я мог отработать удары, потом используя их в бою. Я мог кидать ножи в мишень, пока раз за разом не стал попадать в заветный красный кружок. Только против сыворотки, которая видит все страхи, кроющиеся на задворках моего подсознания, я ничего сделать не могу.       Нет, ничего хуже, чем быть первым и потерять своё положение, скатившись в низ списка. Если такое случится, то я добровольно совершу прыжок с пропасти или отправлюсь к афракционерам. Отец никогда не простит мне эту слабость, но и второе место, он мне тоже не простит. Не для этого он занимался со мной с детства. Не для этого тратил на меня своё время.       Мысли заходят в тупик, а груша слетает с цепи от моего чересчур сильного удара. Очередной тяжелый вздох. Я устал от этого бессмысленного времяпровождения. Выхожу из зала и оглядываюсь по сторонам. Надеюсь, никто не заметит, как я брожу здесь, после комендантского часа или хотя бы не увидит, как я поднимаюсь на крышу нашего дома. Холодный ветер приятно холодит моё красное от пота и злости лицо. Тут я могу чувствовать себя спокойно, тут хранятся все мои мысли и тайны, а еще здесь, под сворой мусора и непонятных обломков, лежит моё богатство — книга, стащенная на спор из библиотеки Эрудиции.       Книга, сама по себе, не привлекает меня своим содержанием, но выбора у меня особо нет: либо читать об именах, либо продолжить неравный спарринг с грушей.       Читать бессмысленную книгу, также глупо, как драться с мешком. Я слишком быстро, откидываю книгу от себя. Без толку пытаться найти другое увлечение, остается только — спать. Уснуть под открытым небом, да еще и в возбужденном состоянии сложно, поэтому я пользуюсь маминым советом: погружаюсь в воспоминания, чтобы уснуть.       Я совсем маленький. Года три, не больше.  — Эван, скажи «р» — Мама сидит рядом со мной, на ковре, скрестив ноги – Ну, давай же.  — Л — Выдаю я, не задумываясь, в ответ слышу мамин теплый смех – Ллл. — Нет, Эван, — Мама треплет меня по волосам – Р, как рыба. Скажи «рыба».  — Лыба — Повторяю я, за мамой.       Она смеется. А когда затихает, чтобы подобрать слова и опять попробовать мне объяснить произношении сложной буквы, дверь в комнату открывается, на пороге стоит папа.  — Что делаете? — Он подходит ближе.  — Учимся говорить «р» — Мама улыбается отцу, и он кивает, подсаживаясь к нам.  — Эван, — Папа садится на ковер, вытянув ноги вперед и усаживает меня на них, поперек – Р.  — Л — Не сдаюсь я. — Р, как рык — Он смотрит на меня серьезным взглядом и совсем нелепо для своего вида выдаёт: — Рррррр.  — Ллллл — Отвечаю ему я.       Мама теперь смеется не только с меня, но и с папы. Он озадачен.  — Эван, как зовут твою маму?       Я знаю ответ на этот вопрос. Он легкий.  — Клистина — Уверенно для своих лет говорю я.       Отец вздыхает.  — А как зовут твоего папу? — Он не сдаётся.  — Эрик — Произношу четко, и родители странно переглядываются.  — Повтори — Просит мама, она удивлена не меньше папы.  — Папа — Эрик, — Поясняю я.       Папа гладит меня по волосам, чуть грубее, чем мама, но мне все равно приятно.       Мне пять. Я слушаю мамин рассказ о её родной фракции — Искренности, когда в квартиру заходит отец. В его руках неизвестная мне штука: шарик на палке с округлым основанием.  — Эрик, ему только пять, — Мама отвлекается от рассказа и странно смотрит на папу — Зачем ему это всё сейчас?  — Чтобы однажды уделать сынка Сухарей — Отец говорит спокойно и подзывает меня рукой — Эван, подойди.       Прежде, чем послушаться, я смотрю на маму: она закрыла глаза и плотно сжала свои пухлые губы. Я сомневаюсь, стоит ли подходить к отцу, но я слышу полный недовольства вздох — он устал ждать меня — и решаю, не злить его еще больше. Когда я подхожу ближе, папа гладит меня по голове и устанавливает стержень груши под мой рост.  — Это напольная груша, Эван, — Отец любит рассказывать о жестоких вещах с упоительной интонацией — Ты должен бить по ней, со всей силы. Понимаешь?       Я механично киваю и сразу делаю свой первый удар. Выходит коряво: я неправильно сжал кулак и слегка промахнулся, попадая лишь в угол груши. Но отец не ругает меня, а методично объясняет, что и как нужно делать. Мама выходит из комнаты.       Нам с Томом только по семь, а мы уже полноценный тандем. Мы устраиваем шуточные спарринги между собой и играем в дартс. В этих играх почти всегда выигрываю я. Я сильнее Тома, но я никогда не скажу ему об этом, потому что не хочу обидеть. Фор, папа Тома, знает об этом, и когда мы остаёмся наедине, хвалит меня, с улыбкой треплет по волосам, называя «настоящим бесстрашным». Мой папа так не умеет. Целыми днями, я нахожусь в гостях у Тома. Ему почему-то ко мне нельзя.       Как-то я прихожу домой раньше обычного и, не доходя до двери, слышу крики родителей.  — Какого черта он торчит в этой Стиффской семейке? — Кричит папа — Я стараюсь уделить ему каждую свободную минуты, а ты растрачиваешь свои минуты на патрули и ужимочки с Уиллом?  — Эрик, Эван дружит с Томом, ты не можешь ему запретить, — Мамин голос звучит надрывно, наверное, они ссорятся уже долго — И ты прекрасно знаешь, как я люблю нашего сына.  — Любишь? — Папа как-то неестественно смеется — Тогда почему ты работаешь, а не занимаешься им?       Тело затекло. Я переминаюсь с ноги на ногу. Главное остаться незамеченным, ведь мама говорила мне, что подслушивать плохо, а я очень не хочу, чтобы она думала, что я плохой.  — Потому что… — Мама не договаривает фразу.  — Ты сама не знаешь почему, — Спокойным тоном подытоживает папа — Но я знаю. Ты боишься.  — Боюсь, чего?  — Остаться не с чем, — Я слышу странный шорох, а затем папа продолжает свою речь, но уже мягче: — Кристина, я не поступлю так. Не брошу тебя и Эвана.       Когда решаюсь выйти из укрытия и открыть дверь, то вижу, как мама доверчиво прижимается к папе, а он гладит её по спине своей огромной ладонью.       С того дня, Том приходил к нам в гости один или со своей мамой, когда моего папы не было дома.       Мне десять и мне нравится ходить в школу. Том и другие мои друзья из Бесстрашия терпеть не могут ездить по утрам в Эрудицию, в отличие от меня. Просыпаясь, я с трепетом жду момента, когда мы пойдем на остановку, где Фор посадит меня и Тома на поезд, а потом мы с другом выйдем, возле больших и светлых зданий чужой фракции. Я всегда задерживаюсь в Эрудиции, чтобы прочитать какую-нибудь книгу, сверх школьной программы и Том всегда ждет меня. Он настоящий друг.  — Эван опять задержался в Эрудиции — Слышу я папин недовольный голос, за стенкой своей комнаты.  — Эрик, не забывай, откуда ты перешел в Бесстрашие — Мама, скорее всего, улыбается — У Эвана есть предрасположенность к этой фракции.  — Эван — будущий Лидер Бесстрашия — Папа говорит уверенно и спокойно — И он должен тратить время на тренировки, а не на чтение ненужных книг.  — Эван сам решит, кем ему быть — Мама говорит своим самым нравоучительным тоном.  — Ему не нужно ничего решать, я уже решил за него.       Дальше я не слушаю. Только прячу, взятую в библиотеке, книгу под подушку. Не хочу, чтобы папа увидел.       Мне тринадцать. Я развит лучше, чем мои ровесники, поэтому нравлюсь почти всем девочкам в школе. Они улыбаются мне, а некоторые даже отваживаются и мимолетно целуют меня в щеку. Мне льстит это. Иногда я тоже кому-нибудь улыбаюсь, но никого не целую. Мне никто не нравится.  — Папа, — Я редко к нему обращаюсь, поэтому он откладывает все дела, чтобы выслушать меня — Что мне делать, чтобы девочки перестали ходить за мной? Он непонимающе на меня смотрит.  — Они мне мешают, — Объясняю я.       Папа криво улыбается.  — Тебе вряд ли это удастся, Эван.  — Почему? — В моем голосе отчаяние.  — Девушки — народ приставучий, — Поясняет папа — Если ты не выберешь одну, то за тобой продолжат бегать все.  — Том общается с Эммой и больше не с кем, — Зачем-то осведомляю я папу.  — Выбери ту девочку, которая тебе больше нравится, и тоже общайся только с ней.  — Мне никто не нравится — Я недовольно смотрю на папу — Может, я покажу себя с плохой стороны, и они отстанут?  — Вряд ли, — Папа усмехается.       Разговор закончен, а ответ не найден. Почти весь вечер я думаю над папиными словами. На следующий день я разговариваю только с Карой — самой красивой девочкой в школе. Другие девочки ко мне больше не подходят. Папа был прав.       Ровно год до дня выбора. Школа уже окончена, и мы с Томом полностью отдаёмся тренировкам. В знаменитую Яму, нас еще не пускают, поэтому приходится заниматься дома. У него или у меня.       Мы с двух сторон атакуем навесную грушу, что с помощью тяжелых цепей подвешена в моей комнате. Удары осыпаются на неповинный и безучастный мешок, оглушая комнату шлепками разной силы. Том и я так увлечены своим занятием, что не слышим, как открывается дверь и в комнату заходит мой папа. Он долгое время внимательно наблюдает за нами.  — Эван, — Окликает меня, наконец-то, папа — Бери своего друга, и идите за мной.       Папа приводит нас в Яму. Там сейчас занимаются урожденные неофиты. Он подводит нас близко к рингу, когда неофиты расходятся по парам для спарринга. Папа объясняет, что те делают верно, а что неправильно. Каждый удар неофита он поясняет. Мы с Томом, как завороженные, слушаем его речь. И папе, похоже, это нравится.       Теперь Том может приходить ко мне, когда угодно. А еще, раз в неделю мы втроём (Я, Том и папа) отправляемся в Яму и папа тренирует нас с неофитами. Они его, кстати, боятся. Говорят, что он самый жестокий Лидер за всю историю Бесстрашия.       Через год, на дне выбора, мы с Томом не задумываемся о выборе фракции. Кровь с наших рук, с разницей в три человека, капает над углями с символом Бесстрашия.       Вчера я заснул прямо на крыше дома. Чувствую себя крайне бодрым и готовым к любому испытанию, даже психологическому.       Прохожу в восьмое помещение. Здесь будут проводить симуляцию. Мои ровесники уже столпились кучкой и что-то обсуждают, среди них я выискиваю глазами Тома. Он сидит на стуле и старается не закрыть глаза. Наверное, тоже не мог уснуть. Киваю ему знак приветствия и получаю кивок в ответ.  — Итак, ребятки, — Инструктор окликает нас, чтобы начать говорить — Сейчас вы пройдете одно из главных испытаний за время инициации. Встретитесь лицом к лицу со своими страхами. Проходите в кабинет по списку, обратному от номеров ранжирования.       Дэйв (инструктор) уже хочет пройти в кабинет, но что-то вспомнив, останавливается: — Ах да, забыл сказать, что на симуляции будет присутствовать Лидер нашей фракции — Дэйв заходит в помещения, по-видимому, ожидая первого неофита. Ну, или когда придет Лидер. Лидер — мой папа.       Папа приходит минуты через три, кивает мне, затем Тому. Ребята начинают проходить симуляции, а мы, зрители, с интересом наблюдаем за ними. Все, во время прохождения, то сжимаются, то пытаются отбиться, а некоторые девочки и вовсе плачут. Выглядят они жалко, и я решаю, что какие бы страхи у меня не были — я вынесу их стоически. Сегодня мне придется много смотреть, так как я первый по ранжированию, то симуляцию проходить буду последним. Я отмечаю, что в среднем у каждого неофита по тринадцать-четырнадцать страхов. Интересно, сколько будет у меня и у Тома.       Том третий в списке, поэтому симуляцию он проходит раньше. Он не сильно нервничает, лишь иногда хватает одну свою руку другой и сильно сжимает челюсти. У Тома — пять страхов.       Следующим проходит симуляцию Лео. У него одиннадцать страхов и я думаю, что он нехило съедет вниз по списку.       Когда я сажусь в кресло и в мою шею вонзается шприц с сывороткой я не думаю ни о чем, кроме того что, там за стеклом, за мной наблюдает папа.       Белая, абсолютно пустая комната. В ней только я и папа. Папино лицо искажено от злости, он что-то кричит, но я не слышу. Я растерян, но стараюсь сохранить уверенный вид.  — Эван, — Наконец, доходит до меня разъяренный голос отца — Ты не справился. Я вложил в тебя столько сил, а ты не справился. Лучше бы ты стал эрудитом, чем был вторым. Ты второй, второй и всегда будешь вторым. Ты никчемен, Эван.       Симуляция папы кричит мне что-то ещё, но я молчу и совершенно на него не реагирую. Внезапно картинка потухает.       Открывая глаза, я вижу, что по-прежнему сижу в кабинете, только провода от моего кресла отсоединены. По помещению суетится Дэйв, в одной руке у него эти самые провода, а другой он что-то проверяет на компьютере.  — Этого не может быть, — Инструктор бормочет себе под нос и не обращает на меня никакого внимания — Точно, сбой в системе… Ведь такого не бывает…       Спустя пару минут в кабинет заходит папа, они с Дэйвом о чем-то переговариваются. Смотрят что-то на компьютеры. Оба неподдельно удивлены. Когда я хочу встать, меня резко обрывают, приказывая сидеть на месте. Чувствую себя неловко, ведь за стеклом стоят мои товарищи, давно прошедшие симуляцию и ждут только меня, так как нам приказано быть в помещении до симуляции последнего неофита.  — Эван, — Через полчаса говорит Дэйв, оторвавшись от компьютера — Поздравляю, у тебя всего один страх.       Даже отец смотрит на меня сокрушенно и с недоверием, а остальные неофиты тем более. Кажется, они стали меня бояться, потому что, после поздравлений живо выходят из помещения, и странно оглядываясь на меня.  — Ты теперь второй, — Поддерживаю я друга — Это почти, как первый.  — Точно, — Том улыбается — Подожди немного, я и тебя обгоню.  — Мечтай, — Мы дружно смеемся.  — Эван, — Позади, слышится голос отца.       Я оборачиваюсь и иду в его сторону, не забыв кивнуть Тому, чтобы шел без меня. — Что? – Я, стою напротив него.       Он молчит. Внимательно смотрит на меня и, сглотнув, говорит, то, что я хотел услышать все шестнадцать лет своей жизни:  — Я тобой горжусь — Он треплет меня по волосам, как в детстве — И я бы никогда не обвинил тебя, в том, что ты второй.  — Тебе не придется, — Уверенно говорю я, перенимая его привычку — Потому что я первый и всегда буду первым.  — Верно, не придется — Папа улыбается, впервые искренне, как улыбаются все, в бывшей маминой фракции.