***
Когда Элизабет отвели в карцер, Джеймс Норрингтон поднялся в свою каюту и долго размышлял. И выходило всё в пользу слов девушки: она определённо была права, а он... Он должен был определиться, чью сторону принять. На стороне ли он своей страны или же своей любимой?***
Послышался противный скрип двери карцера, и все находящиеся в нём повернули головы к источнику звука. За дверью показался командор и громким шёпотом сказал: — Идём со мной. Я так хотела, но гордость не позволила мне сдвинуться с места. Поэтому я осталась стоять у столба с надменным выражением лица, которое в прошлом вызывало бы у меня глубокую ненависть. Надменность была мне противна, но сейчас лишь в ней одной я видела выход. Командор тем временем повторил, но уже всей команде: — Скорее. Я поняла, что упрямиться было бы глупо и кивнула все — выходите, и лишь потом сама подошла к выходу и холодно спросила у Норрингтона: — Что это значит? Джеймс ответил мне, ни на секунду не заколебавшись: — Я сделал выбор.***
Чтобы уйти незамеченными, нам пришлось идти по кромке корабля, а потом — по канату, соединяющему наши корабли. Когда уже вся команда перебралась на тросс, я остановилась и посмотрела на Джеймса. Он выглядел очень встревоженным. Тут он повернулся ко мне и, глядя в глаза, сказал: — Не ходите в «Бухту погибших кораблей». Беккет знает о сборе пиратов. Я думаю, среди них есть предатель. — Не пытайся заслужить моё прощение, — больно и противно от своих же слов, но иначе никак. Тут он нахмурился и посмотрел так, как смотрел на меня в детстве. Как на маленького шкодливого ребёнка. Это было совсем не обидно, напротив, даже очень приятно. — Я не причастен к гибели твоего отца… Но зато я повинен в других грехах. Сейчас это звучало так искренне, что я тут же оставила все сомнения и поверила в его слова, ему. Сейчас мне стало стыдно, что я не доверяла ему. — Бежим с нами, — сказала я ему дрожащим от волнения голосом, — Джеймс, бежим со мной. Его глаза по-детски округлились, а красиво изогнутый рот слегка приоткрылся. Всё его лицо выражало то ли неверие, то ли удивление. Но сейчас он был так прекрасен, что я не выдержала и закусила губу — не поцеловать его, не целовать, Элизабет. Джеймс хотел что-то сказать, но его прервал грубый голос одного из матросов «Голландца». — Кто это там? Джеймс рефлекторно отодвинул меня рукой к себе за спину, как бы загораживая от всего зла в этом мире. — Уходи. Я догоню. Я видела, чувствовала, что он говорит не правду. Я всегда это замечала и знала: Джеймс Норрингтон не умеет врать. — Ты лжёшь. Тут он посмотрел мне в глаза с такой нежной любовью, что я задохнулась. — Наши судьбы тесно сплелись, Элизабет, но не соединились. С этими словами он осторожно наклонился и аккуратно прижался своими тёплыми губами к моим. У меня в эту минуту, казалось, за спиной выросли крылья, и я вдруг чётко поняла, что люблю его и не могу потерять. Вскоре он с трудом оторвался от моих губ и снова принял боевую стойку. — Беги, скорее. Но я знала, что моё место теперь подле него. — Нет! Я не уйду без тебя, — сказала я тоном, не терпящим возражений. Он умоляюще взглянул на меня и хотел было что-то сказать, но тут из-за угла вышел матрос и пошёл прямо на нас. Мы с Джеймсом выхватили шпаги. — Вернитесь на место, матрос. На это он ответил лишь едва разборчивым бормотанием: — Никто не покинет борт. — Я сказал — стоять! Это приказ! — Это приказ… Часть команды… Часть корабля! Тревога! Пленный сбежал! Мне стало так страшно, а в душе вдруг похолодело в предчувствии беды. Матрос начал подходить всё ближе, а Джеймс вытащил пистолет и направил на него. — Отставить! Матросов всё прибавлялось. Нужно было бежать немедля. — Джеймс! Джеймс, бежим! Но он как будто не слышал меня, и лишь когда я схватила его за руку, посмотрел на меня и, прицелившись, выстрелил в трос. Матрос, поднявший тревогу, воспользовался тем, что Джеймс отвлёкся и занёс над ним какую-то палку. Заметив это краем глаза, я сразу же поняла, что он намеревается сделать. Всё произошло буквально в считанные секунды. Я оттолкнула Джеймса, и он от неожиданности упал за борт. Потом я сама попыталась выпрыгнуть и мне это удалось, но кто-то из этих тварей всё же успел всадить нож мне в плечо. Я с криком упала в воду. Было невозможно больно, и, на какой-то момент я отключилась и пошла ко дну. Я тонула и думала: «Вот он каков, оказывается, мой конец. В воде, меж двух кораблей». Но тут чьи-то сильные руки потащили меня из толщи воды к поверхности… Я очнулась уже в каюте на борту «Жемчужины». Плечо сильно болело, но ножа уже в нём не наблюдалось. Повязка. Я повернула голову к окну и увидела подле него мужчину, стоящего ко мне спиной. Я сразу узнала его по статной фигуре и военной выправке. Слабым голосом позвала его и попыталась подняться. — Джеймс. Он резко обернулся и быстро подошёл ко мне. На его лице читалось облегчение, а в глазах искреннее беспокойство. — Элизабет. Ты очнулась. Не поднимайся. Лежи. Тебе нужен покой. Как ты? Я послушно легла обратно и не отрываясь смотрела в так полюбившиеся мне серо-зелёные глаза. Он взял мою руку и стал нежно её поглаживать. Я хотела повернуться, но рана дала о себе знать. Я зашипела от боли, чем сильно встревожила командора. — Ах, я совсем забыл, вам же нужно сменить повязку. Он аккуратно размотал старую повязку, которая уже практически вся пропиталась моей кровью, а потом так же аккуратно наложил новую. Я же в это время очень внимательно на него смотрела. Следила за его изящными, но в то же время уверенными движениями. Иногда он нечаянно прикасался пальцами к моей коже, и в такие моменты я вздрагивала. Это было так необычно. И так приятно. Когда он закончил, то посмотрел на меня и поймал мой изучающий взгляд. Джеймс смутился, а потом улыбнулся и спросил: — Что? Я не знала, что ответить и поэтому просто протянула к нему здоровую руку. Он бережно взял её в свою и посмотрел мне в глаза. — Элизабет. Я прошу тебя выслушать меня. У меня застопорилось дыхание, но я всё же ответила. — Конечно. — Я люблю тебя, Элизабет. Уже очень давно. И хочу, чтобы ты стала моей женщиной, моей женой, — тут командор запнулся, но вскоре продолжил: — Но я знаю, что не мил тебе и что ты любишь другого. Раньше бы я отпустил тебя, но последний год научил меня, что ничто не вечно и что любой момент может оказаться последним. И поэтому я ещё раз хочу спросить тебя. Элизабет, ты выйдешь за меня замуж? Я в тот миг, кажется, забыла, как дышать, а моё сердце замерло. Я долго не могла проронить ни слова, но Джеймс терпеливо ждал ответа. Когда я наконец вздохнула и постаралась взять себя в руки, то голос оказался тих и слаб: — Джеймс, я… У меня не хватало духу признаться, что я люблю его, и, видимо, он истолковал мою запинку неверно. Он грустно улыбнулся и опустил глаза. — Не продолжай, я всё понимаю. — Нет, Джеймс, послушай я…, — но он вновь не дал мне договорить. Джеймс отпустил мою руку, встал и направился к двери. Я понимала, что если он сейчас уйдёт, то больше никогда не появится в моей жизни. Эта мысль вмиг сделала меня смелее. Я встала, борясь с болью и догнала его только у самой двери. Он обернулся и посмотрел на меня печально, без тени надежды. Я собралась с силами и, встав на цыпочки, коснулась его губ своими в лёгком нежном поцелуе. Но вскоре отстранилась, чтобы наконец договорить. — Джеймс, я люблю тебя. И я согласна стать твоей женой. Невозможно описать, какой фонтан эмоций отобразился на лице командора. От удивления до самого чистого неподдельного счастья. Он шумно выдохнул и, притянув меня к себе, начал страстно целовать мои щёки, постепенно переходя к губам. Я почувствовала, как его губы накрывают мои и нежно раздвигают их. Его руки обвивают мою талию и крепко прижимают меня к нему. Я чувствую через тонкую ткань рубашки тепло его тела, и это заставляет меня прижаться к нему ещё сильнее. Я хочу, чтобы этот поцелуй длился вечность, но вскоре нам обоим не хватает воздуха, и мы немного отстраняемся друг от друга. Смотрим друг другу в глаза, при этом не выпуская из объятий, и понимаем, что много слов сейчас не нужно, разве что: — Я люблю тебя. — Я люблю тебя.