Приглашение в сон

Нынче ночью, верь не верь, Кто-то стукнул в мою дверь. Я хотел бы скрыться, но не смею, Я боюсь, что он там, За закрытой дверью.

      — Антон, почему вы не хотите рассказать, что с Вами произошло? — раздался в тишине просторного кабинета тихий спокойный голос.       Его обладатель сидел в кресле и лениво перебирал в руках деревянные чётки. Это был невысокий мужчина в белом халате слегка за пятьдесят с небольшой поседевшей бородкой. Его серые глаза скучающе глядели из-под очков на высокого светловолосого парня, лежащего на кушетке. Лицо парня напоминало восковую маску: ни одной эмоции, только застывшее выражение отрешённости и безразличия к своей дальнейшей судьбе. Руки безвольно сложены на груди, как у покойника. На вид лет двадцать, но глубокие морщины уже проступили в уголках глаз и на лбу. Он бы был необыкновенно красив, если бы не неопрятный внешний вид и большие мешки под глазами.       — А вы уверены, что хотите этого, док? — наконец вымолвил парень, которого мужчина до этого назвал Антоном. При этом рот его странно изогнулся, как будто каждое слово давалось ему с трудом.       — Да, это моя работа. И если я буду знать причину вашего состояния, я смогу помочь Вам. Вы еще так молоды, чтобы проводить лучшие годы запертым в больнице, — мужчина старался говорить доверительным тоном. Этот пациент только недавно поступил, и наладить с ним контакт было очень важно.       — Обычно те, кому я всё рассказывал, умирали, — губы парня застыли в презрительной усмешке, однако глаза оставались такими же холодными, обращёнными внутрь.       В это время в дверь кабинета постучали. Парень вздрогнул и с ужасом посмотрел в направлении двери. Она стала медленно открываться. Парень собрался, каждый мускул был напряжён, с лица моментально слетело всё спокойствие. Даже доктору передался тот страх, который испытывал его пациент, и он с опаской покосился на дверь. Ведь просил же никого не беспокоить!       В кабинет вошла медсестра. Антон облегчённо выдохнул и вновь развалился на кушетке, уставившись в белый потолок. Переход от неконтролируемого ужаса к внешней расслабленности дался ему на удивление легко, только слегка подрагивающие кончики пальцев выдавали напряжённость.       — Владимир Петрович, я принесла Вам личное дело пациента Алтуфьева, — заговорила медсестра, протягивая документы.       Доктор растерянно кивнул ей, принимая папку. Краем глаза он продолжал следить за метаморфозами своего пациента. Медсестра вышла, слегка хлопнув дверью. Хлопок заставил тело Антона вздрогнуть.       Раскрыв дело, Владимир Петрович быстро пробежал глазами записи. Информации было крайне мало. Алтуфьев Антон Николаевич, двадцать лет, студент. За последние два года потерял мать, жену и ребёнка. О причинах смерти родственников не упоминалось. Далее, нервный срыв и попытка суицида. После этого был доставлен сюда. В отделении третий день, на контакт не идёт. Постоянно просит перевести его из одиночной палаты или выдать психостимуляторы, чтобы не спать.       — Так, вы мне расскажете о себе? — спросил доктор, еще внимательней рассматривая своего пациента.       — Не боитесь? — переспросил Антон с презрительной усмешкой.       — У меня было много пациентов и страшными рассказами меня не испугать, — ответил доктор. — Я ведь действительно хочу и могу Вам помочь.       — Хорошо, док, теперь не отвертитесь, — с вызовом бросил парень. — Хотя Вам было бы лучше, если б я изображал тут Наполеона, или, накурившись опия, рассказывал о посетивших меня галлюцинациях. Я знаю, Вы мне не поверите, но это не имеет никакого значения. Надеюсь, завтра мы сможем ещё раз поговорить. Если он не придёт за Вами.       Доктору хотелось спросить, кто этот «он», о котором упомянул пациент, но он не решился перебивать, боясь сбить парня с настроя на откровенность. Тем временем пациент начал свой рассказ.       Вы не поверите, док, но в детстве я был очень весёлым и радостным ребёнком. Настоящий белокурый ангелок, который одним своим видом приносил людям радость. Стоило взрослым посмотреть на меня, и их лица расплывались в приветливых улыбках. Я же улыбался в ответ всем и каждому. Отца у меня никогда не было, зато мать любила до беспамятства, разрешая всё, но это нисколько не испортило мой характер. Помню, она объяснила мне, что нужно здороваться при встрече. Мы гуляли, я держал маму за руку и каждому встречному, улыбаясь, говорил: «Здравствуйте». Встречные люди моментально умилялись, трепали рукой по моей светлой макушке и поздравляли маму с таким замечательным ангелочком. Я же был просто счастлив.       — Привет, — радостно крикнул я высокому темноволосому мальчику года на два-три меня старше, стоящему возле подъезда нашего дома. Он казался таким затравленным и одиноким. Я рассмеялся, а лицо мальчика исказилось гримасой отвращения. Я ничего не понимал и продолжал, улыбаясь, разглядывать его.       Сзади меня одёрнула мать и быстро потащила домой. Она впервые повысила на меня голос, говоря, что здороваться нужно только со знакомыми, и ни в коем случае не надо подходить близко к «этому». Последнее слово она не сказала, а презрительно прошипела, даже не назвав мальчика по имени. Мне впервые в жизни что-то запретили! Я был в шоке и назло всем на следующий день снова улыбался незнакомцу, который поглядывал на меня уже с интересом. Я знал, что смогу растопить его холодность.       — Антон, закрой за мной дверь, — каждый раз говорила мама, когда уходила на работу, оставляя меня одного. — Только обязательно, иначе кто-нибудь зайдёт в квартиру.       Как мало нужно ребёнку, чтобы в его душе зародился страх. Случайно брошенная фраза, и в тонкой душевной психике произошёл первый надлом. Вот уже в моём воображении в плохо закрытую дверь вползает чудовищное нечто, чтобы забрать всё, что мне дорого. Уснув днём в пустой квартире, я впервые увидел сон, который будет преследовать меня много лет.       Я стою в коридоре нашей квартиры и вижу медленно захлопывающуюся дверь. Мама только что ушла. Дверь вот-вот захлопнется, и я буду в безопасности. Я жду этого с нетерпением. Однако, когда щель становится совсем небольшой, просовывается рука. На красном фоне дверной обивки, ярко выделяется неестественная бледность кожи. Тонкие пальцы заканчиваются ногтями, покрытыми чёрным лаком. Щель начинает расширяться. Я бросаюсь к двери и начинаю с силой тянуть её на себя, однако ничего не происходит. Я не чувствую противостоящую мне силу, однако дверь как будто замирает. Я боюсь отпустить ручку, боюсь увидеть, кто там за дверью.       — Как часто Вам снились подобные сны? — задаёт вопрос доктор, перебивая пациента.       — Всегда, когда я засыпал в одиночестве, и очень редко, когда не один, — нехотя ответил Антон. Доктор что-то стремительно записал в личное дело. Парень недовольно поморщился. — Еще вопросы, или я могу продолжать?       — Продолжайте, — не отрывая взгляда от бумаг, бросил доктор.       Я стал всё больше времени проводить с тем угрюмым мальчиком. Он был полной моей противоположностью. Звали его Эдик, и он был на два года меня старше. Хмурый брюнет, воспитываемый отцом, который частенько был нетрезв. У Эдика не было друзей, какой-то страх окружал его, отталкивая людей. Он смирился с этим и тихо ненавидел всех окружающих. Всех, кроме меня. Приходилось скрывать от матери наше общение. У меня было много друзей, но он оставался единственный, кого я боялся потерять. Это было больше чем дружба, больше чем любовь. Это была судьба.       Помню один наш разговор. Мне тогда было лет четырнадцать, и я уже научился бороться со своими кошмарами. Достаточно было не засыпать одному в квартире. Об этих снах я не рассказывал никому. Наверное, боялся выглядеть нелепо: уже взрослый парень, а мучается кошмарами.       — Эд, почему все так боятся тебя? — спросил я друга.       — Наверное, подсознательно чувствуют опасность, — задумчиво ответил он. Я пытался выяснить, что за опасность, но он только отмалчивался.       — Пойми, я хотел бы пригласить тебя к себе. Показать, где я живу, но мама никогда мне этого не позволит, — с тоской сказал я. — Она запрещает мне даже общаться с тобой.       — Ты правда хотел бы пустить меня к себе домой? — странным, чуть хрипловатым голосом спросил друг.       — Да, конечно. Мой дом всегда открыт для тебя, — искренне ответил я. Ах, если б можно было что-то изменить и не бросаться так обещаниями.       — Если не днём, то ночью во сне я обязательно приду к тебе, — с усмешкой ответил друг. И не понятно, то ли пошутил, то ли всерьёз.       — Ты можешь мне присниться? — думая, что он шутит, переспросил я.       — Пока нет, но я постараюсь, и однажды у меня обязательно получится.       Шли годы. Эдик заканчивал одиннадцатый класс, оставаясь таким же нелюдимым и угрюмым, я — девятый. Со временем во взглядах друга я начал ловить что-то странное. Смесь возбуждения, желания и ненависти. Так в фильмах обычно смотрят маньяки на своих жертв, прежде чем убить. Но стоило мне внимательно на него посмотреть, как всё это куда-то пряталось за внешним спокойствием. Отгремел последний звонок у друга, мы сидели в небольшом парке, когда мой взгляд опустился на его руки. Тонкие бледные, они как будто светились, а на ногтях был нанесён черный лак. Раньше его никогда не было. В сердце стремительно защемило. Именно эти руки уже почти десять лет я видел в своих снах.       — Зачем это? — заикаясь спросил я, уставившись на руки Эдика.       — Это ключ к твоим снам, я же обещал, что приду. Сегодня ночью я побываю у тебя в гостях, — ответил друг с хищной улыбкой.       Душу затопило страхом. Ответить ничего я не мог, просто сорвался с места и побежал домой. Только закрыв дверь на все запоры, я смог мыслить адекватно. Я даже почти успокоился, но позвонила мама и сказала, что сегодня заночует у подруги. Все страхи моментально вспыхнули с новой силой.       — Только бы не заснуть, — повторял я снова и снова.       Я держался почти до четырёх часов ночи, прислушиваясь к каждому шороху, звуку в ночи, шуму проезжающих вдалеке машин. И всё-таки я уснул.       Разбудил меня настойчивый стук в дверь, я подскочил на диване и чуть не упал на пол. Стояла глубокая ночь. Похоже, я только уснул. Я приблизился к двери, чтобы открыть. Руки слегка дрожали. Нужно, наверное, было спросить кто там, но язык не хотел поворачиваться. Я чувствовал себя словно марионетка, которую кто-то дергает за ниточки. Открыл настежь дверь. На пороге стоял Эдик. Его руки были скрещены на груди, и кончики пальцев слегка постукивали в такт какой-то неслышимой мне мелодии. Слабый свет бликами отражался на черном лаке ногтей.       — Вот я и пришел в гости, — губы Эдика сомкнулись тонкой линией, которую только с натяжкой можно назвать улыбкой.       Друг отстранил меня с прохода и начал озираться. Он изучал каждый сантиметр нашей квартиры, кое-где постукивал пальцами по стенам, где-то просто внимательно смотрел. Надолго останавился у окна, выходящего во двор.       — Седьмой этаж, хороший вид у тебя, — одобрительно кивнул он и добавил, — жаль, лететь далеко.       Я плёлся следом за ним, стараясь не выпускать из вида. Эдик обошёл мою комнату по кругу, как будто принюхиваясь к каждому предмету в ней. После чего подошёл ко мне и, улыбаясь, посмотрел прямо в глаза.       — Всё очень похоже на тебя, — произнёс он, а его рука зарылась в мои волосы.       Он приблизил своё лицо и замер. Его губы были совсем близко к моим, так, что я чувствовал горячее дыхание. Никак не получалось собраться с мыслями, всё как будто плыло.       — Ты же говорил, что придёшь во сне, — желая сбить напряжение, спросил я.       — Антошка, ты такой глупый. Это и есть сон, — смеясь, заявил он. — Наверное, только такое солнечное создание я и мог полюбить.       В один момент вся весёлость спала с лица друга, он отстранился от меня и спешно двинулся к входной двери. На лице его отразилось сильное беспокойство.       — Мне срочно нужно уходить, — сказал он на пороге. — В следующий раз я приду за тобой, и мы пойдём в гости ко мне.       На прощание он пригрозил мне пальцем и сам закрыл дверь. В этот момент я проснулся. Послышался долгий и протяжный собачий вой. Наступил рассвет, но матери пока не было. Меня немного колотило от страха. Я пытался убедить себя, что всё это был просто сон, навеянный подсознательными страхами и словами друга. Когда из солнечного весёлого мальчика я успел стать неврастеником? Нужно было поговорить с Эдиком, но сама мысль об этом вызывала безотчётный ужас. Весь день я провёл взаперти, не выходя из дома. Мать вначале подозрительно косилась и пыталась расспрашивать, но потом махнула рукой, решив оставить всё как есть.       На следующий день по дому поползли слухи о смерти друга. Источником разговоров был его отец, который заявил любопытным старушкам, видевшим ночью вызванную скорую помощь, что Эдик утопился в ванной. Сопоставляя факты, мне удалось выяснить, что приезд скорой к нашему дому совпадал по времени с тем, когда Эдик ушёл от меня во сне. Расстройства на лице отца друга я не наблюдал, а большая часть соседей вообще была только рада. Наверное, я был единственным, кто сильно переживал смерть друга.       — Как была фамилия Эдика? — неожиданно спросил доктор, вновь перебив Антона.       — Не знаю, я никогда его не спрашивал, а его отец умер буквально через неделю. Ночью попёрся зачем-то на улицу и прыгнул под колёса проезжающего автомобиля. Наверное, пьян был. Не знаю, есть ли у них еще какие-то родственники, но квартира с тех пор стоит пустая.       — Продолжайте, — мягко сказал мужчина. — Я вижу, Вам нужно выговориться.       Прошло два года со смерти Эдика, но я не мог забыть о нём. Он оставался частью меня, существуя где-то в глубине моего сознания. Я стал более спокойным, вернулась моя привычная весёлость. Появлялась даже мысль попробовать заснуть в квартире в одиночестве, но пока на такой смелый эксперимент я не решался. Я совершенно перестал бояться, чего бы то ни было. Вот и в тот день мы засиделись с матерью допоздна, и я по какой-то непонятной причине рассказал ей про то, как тайком общался с Эдиком. Меня словно прорвало, я делился своими детскими страхами. Завтра мне исполнится восемнадцать лет и всё это будет в прошлом. Мама смотрела на меня с умилением, для неё я оставался всё тем же белокурым ангелочком, огромными глазами смотрящим на мир вокруг, любящим всех и каждого.       Своё восемнадцатилетие я отмечал в компании друзей за городом. Было весело и немного грустно. Слегка пьяный я возвращался домой, когда увидел странное оживление во дворе своего дома. Стояла скорая помощь и полиция. Вездесущие бабушки, что-то шумно обсуждали с участковым. На асфальте лежало что-то накрытое белой простынёй. Взгляд скользнул вверх, и я увидел распахнутые створки окна нашей квартиры. Того самого из которого по словам Эдика "лететь далеко". В горле стоял комок, накатила тошнота и головокружение. Меня заметили старушки и принялись тыкать участковому в мою сторону. Он бодрым шагом направился ко мне и это последнее, что я видел, прежде чем потерять сознание.       На меня навалилось всё сразу: общение с полицией, заботы о похоронах матери. Я старался не думать о том, что заставило её совершить самоубийство, но то и дело в голове как маячок мелькала мысль: «Я сам рассказал ей всё. Она ночевала в квартире одна». Я не делал никаких выводов, ибо против этого протестовало всё моё естество, а просто прокручивал в голове раз за разом эти два факта. А еще я боялся уснуть. Я изматывал себя до бессознательного состояния, когда просто падал от усталости и моментально отключался. Но долго так продолжаться не могло.       Слышу громкий стук в дверь. Кого это опять там принесло. Медленно плетусь к двери, про себя замечая, что впервые за много дней мне совершенно не хочется спать. На секунду замираю перед зеркалом в прихожей, чтобы поправить волосы. Отражение меня не радует, в последнее время я совершенно перестал следить за собой, вон какие мешки под глазами. Вновь раздаётся стук. Открываю засов. Дверь с силой распахивается. На пороге стоит Эдик. Он изменился, выглядит более мужественно. Волосы стали длиннее, а в глазах затаилась печаль. Но ведь он умер? Говорят, видеть во сне покойников это плохая примета, предвещающая скорую смерть.       — Сегодня твоя очередь идти ко мне в гости, — говорит, улыбаясь, Эдик, как будто не прошло два года, как будто он еще жив. Меня трясёт мелкой дрожью. Он касается рукой моих волос, я машинально отстраняюсь. В его руках нет тепла.       — Пошли со мной, — повторяет он, протягивая руку. Я отрицательно мотаю головой и с трудом делаю шаг назад. Эдик печально смотрит на меня. — Я вижу, ты ещё не готов. Ты слишком живой. Я помогу тебе, мы всё равно будем вместе. Мы слишком разные, чтобы нас не притянуло друг к другу.       Дверь с шумом захлопывается. Я просыпаюсь. Оказывается, я заснул прямо за компьютерным столом. На дворе глубокая ночь. Внезапно громкий собачий вой разрезает тишину комнаты. Проплывает воспоминание, что у соседа снизу вроде бы были две собаки. Слышна грызня и вой, а еще громкое чавканье, как будто собаки рвут на куски сладкое мясо и глотают его, не разжёвывая. Руки дрожат, во рту пересохло. В голове одна мысль: «Нельзя оставаться одному».       На следующее утро я узнал, что соседа снизу загрызли его собственные собаки, которых в итоге пришлось пристрелить. Что на них нашло, так никто толком и не смог объяснить.       Через три дня я сделал предложение своей одногруппнице Лене. Я знал, что нравлюсь ей, а для меня главное было не оставаться одному. Это стало моей манией — никогда не оставаться в одиночестве. Я стал человеком толпы…       Через два месяца мы сыграли свадьбу, а еще через девять у меня появился сын, Кирилл. Его, в отличие от своей жены, я искренне любил.       — Ваши сны в этот момент прекратились? — раздался голос психиатра, перебивая Антона.       — Не совсем, — ответил юноша, как будто выкапывая из памяти какие-то подробности. — Мне также часто снилась входная дверь и стук в нее, но когда кто-то был рядом, я находил в себе силы, чтобы не открывать. Я вообще стал бояться открывать дверь, зачастую не понимая, где реальность, а где сон. Жена часто подшучивала над этой моей особенностью, но быстро смирилась.       Прошёл год с рождения сына. Мы всё чаще ругались с женой, она любила меня до беспамятства, но понимала, что чувства не взаимны. Это её ужасно бесило. К тому же она замечала, что по ночам мне часто снятся кошмары, пыталась разговорить, но я боялся. Хотелось всё рассказать, поделиться, но страх причинить вред близкому человеку пересиливал. Сынишка уже лепетал первые слова, и мы с женой старались подольше разговаривать возле кроватки. Знай, я к чему это приведёт, никогда б так не поступил.       В дверь стучали! Мощные удары колоколом отдавали у меня в голове. Сон это или явь? Могу ли я открыть дверь и кого увижу там? Пахло почему-то затхлой водой и тиной. «Помогите», — раздавались крики из-за двери. Может быть, кому-то действительно нужна помощь, думаю я и делаю шаг к двери. Затем одёргиваю себя и сразу отпрыгиваю на два шага назад. Раздаётся еще один сильный удар по двери, на этот раз, похоже, ногой, и я просыпаюсь.       Чувствую себя как выжатый лимон. В итоге, на учёбу решил не ходить. Лена убежала к подружке, а я сидел перед кроваткой сына и рассказывал всё, что накопилось за эти годы. Всё равно он ничего ещё не понимает.       Ближайшая ночь была последней в жизни Кирилла. Я проснулся от шума в детской, в которую была переоборудована моя бывшая комната. Раздался сдавленный крик. Я стремительно вскочил и бросился к сыну. Его всего трясло от страха. Глаза были расширены до предела. Каждый мускул на лице был напряжён. Он пытался кричать: «Эик, Эик!». И еще что-то, напоминающее «двей». Через несколько минут у меня на руках был только почерневший труп сынишки. Это я убил своего сына, убил своим рассказом. Рядом голосила жена. Хотелось врезать ей, чтоб замолчала.       — Проводилось ли вскрытие, чтобы определить причины смерти ребёнка? — спросил доктор, в очередной раз отвлекаясь от бумаг.       — Да, врач сказал — мозговой спазм. Они вообще очень много, что говорили, — ответил Антон, невольно повышая голос. — Вы понимаете весь этот ужас? От страха мой сынишка, пока его били судороги, сожрал свой собственный язык. А я ничем не мог ему помочь. Я был рядом, но не смог ничего изменить.       Парень чуть ли не кричал, снова переживая события далёкой ночи, но наткнувшись на беспристрастный взор доктора осёкся, устало махнул рукой и безвольно откинулся на кушетку.       — Хотя свою историю я Вам рассказал, теперь это и ваша проблема, — добавил пациент, когда эмоции немного схлынули.       — А от чего умерла ваша жена? — прозвучал следующий вопрос.       — Тут уже никакой мистики, напилась и на скорости в 120 километров в час влетела в столб. Вот уж о ней я нисколько не жалею. Жаль только, сам я так и не смог довести начатое до конца. Нажрался таблеток, да не учёл, что друзья могут зайти. В итоге меня откачали. Были долгие разговоры с больничным психологом, и теперь я тут.       — Хорошо, я рад, что у нас вышел откровенный разговор. Встретимся завтра, вас сейчас проводят санитары и поставят укол, чтобы вы спали без сновидений.       — Док, я бы на вашем месте сегодня не ложился, — бросил Антон, выходя за дверь. * * *       — Здравствуйте, Антон. Я ваш новый лечащий врач, Сергей Александрович, — обратился к юноше маленький, полный, гладко выбритый мужчина. — Я понимаю, что может быть это непросто, но хотелось бы попросить рассказать вашу историю еще один раз. Ваш предыдущий доктор оставил только отрывочные записи.       — Он умер? — внешне сохраняя абсолютное спокойствие, спросил Антон. — Я его предупреждал, что выслушав мой рассказ, он рискует жизнью.       — Нет, он не умер, — сглотнув, выговорил доктор. — Но теперь он тоже наш пациент. Он ни на что не реагирует и только повторяет ваше имя.       — И вы хотите такой же судьбы? — прямо глядя в глаза психиатру проговорил Антон, от чего тот заметно побледнел.       — Нет, у меня есть вариант лучше. Напишите мне всё. Истории, рассказанные вслух, и истории, записанные на бумаге, это абсолютно разные вещи. У меня даже есть идея получше, — заговорил доктор, заметно оживляясь. — Вам в палату поставят ноутбук с подключением в интернет, напишите небольшой рассказ и выложите его в открытый доступ. Не может же со всеми, кто прочтёт, случиться что-либо подобное?       — Хорошо, но у меня к Вам тоже условие. Я не хочу лежать в одиночной палате, я боюсь оставаться один.       — Завтра мы переведём вас в другую палату, — решительно ответил мужчина.       Ночь. Мягкие нажатия клавиш, последние строчки рассказа ложатся на лист. Хочется написать в конце что-нибудь оптимистическое, только вот радости в моей жизни давно нет. Когда-то я был слишком живым, теперь я наполовину покойник. Да я и есть покойник. А живы ли ещё вы, мои невольные читатели? И когда вы услышите стук в свою дверь, кто будет ждать вас по ту сторону? * * *       Антон заснул прямо за столом, как только успел выложить свой рассказ в сеть. Снов не было. С утра санитар забрал ноутбук и пообещал, что после обеда юношу переселят в другую палату. К врачу его так и не вызывали.       Длинный коридор, освещаемый тусклыми лампами. Атмосфера горя и страдания, пропитывающая каждый кирпич этого здания. На этом этаже Антон никогда не был, он предназначен для тех, кому нет надежды на исцеление. Очередной поворот коридора и юноша замирает перед тяжёлой железной дверью. Санитар долго возится с ключом, пока со скрипом дверь не открывается. На удивление комната оказывается просторной и светлой, только вот решётки на окнах портят вид. Всего две кровати стоящие возле окна, причем одну, похоже, поставили совсем недавно.       Антон обводит взглядом комнату и натыкается на насмешливый взгляд своего нового соседа по палате… Эдик. Мысли путаются. Ноги юноши подгибаются, и он безвольно опускается на пол.       — Ты же умер? — произносит Антон свой вопрос.       — Чего не расскажешь соседям о сыне, которого своими руками отправил в психушку? — отвечает ему друг вопросом на вопрос, пристально вглядываясь в глаза. — А ты сильно изменился, мой солнечный мальчик. Теперь ты у меня в гостях. Навсегда!