Лягушка в молоке

      Все вокруг было серым. Приют, дети, воспитатели и чахлые деревья в пыльном дворе, гордо именуемом игровой площадкой.       Я внимательно разглядывала свое отражение в старом потрескавшемся зеркале. Хелена Смит, то есть новая я, красотой не отличалась. Тощая девчонка, остриженная почти под ноль, с широкими черными бровями и глазами черного цвета. Волосы были темными, но слишком короткими, чтобы уверенно сказать, вились они или нет. В моей внешности угадывались восточные черты, но наверняка я ничего о себе не знала. Единственное, что мне нравилось в моей новой внешности — это руки: изящные ладони и длинные тонкие пальчики с ногтями прекрасной формы. Я усмехнулась, легко будет делать маникюр… когда-нибудь будет легко, если я доживу до совершеннолетия и вырвусь отсюда.       До чего же странно пошутила со мной судьба, с ума сойти. Ну да, я почти обезумела, когда очнулась. Еще бы, на самом деле мне двадцать пять, а не десять лет. Я вообще не из этого времени, а может быть, и мира. Однозначно, не из этой страны. Жила я в России, а проснулась в Великобритании. Я умерла глупо, в маршрутку влетел грузовик, я пробила головой переднее стекло и погибла под колесами. Я ехала на смену, даже не опаздывала, хотя частенько этим грешила. Звали меня Алена Лукина, я работала акушеркой в родильном доме и волновалась из-за предстоящего сокращения штатов. Дурочка, лучше бы я осталась без работы, чем без собственной жизни. Я мечтала поступить в медицинский институт и подрабатывала, где только могла. У меня, по крайней мере, была однокомнатная квартира, которую я честно делила с единственной живой родственницей, бухгалтером тетей Люсей, и любимая специальность, а сейчас нет ничего. Вообще ничего нет. Есть койка в приюте Вула, комнату я делю с двенадцатью девочками, с которыми не могу найти общий язык.       Меня выловили из Темзы, хотя я не помню, как оказалась в воде, — мне это рассказали. С собой у меня ничего не было, одета я была в какое-то рванье, которое сожгли в бесплатной больнице, куда меня привезли. Имя я не помнила, документов с собой не было, так что меня называли Джейн Доу. Когда я пришла в себя, меня трижды допрашивали полицейские и ничего не смогли прояснить. Единственное, о чем я просила, чтобы меня записали Хелена Смит — из прошлой жизни я помнила, что в детективах Джейн Доу называли неопознанное женское тело, и мне это не нравилось. В конце концов, я еще жива. Имя Хелена настойчиво крутилось в голове и коррелировало с моим родным именем Алена, так что я очень настаивала. К счастью, полицейский оказался хорошим человеком и принес мне документы на выбранное имя. Даже возраст мне определили приблизительно, десять лет. В больнице я пролежала всего неделю, врачи удивлялись, как быстро я поправилась. Я и сама удивилась, но здоровой быть лучше, так что я обрадовалась больше.       В общем, возились со мной недолго и отправили в богадельню. На дворе тридцать седьмой год, я проживаю в Лондоне и являюсь гражданкой Великобритании и сиротой. Спасибо, что не отправили куда похуже, а поместили в детский дом. Нас хотя бы в школе обучают, водят в церковь и даже обещали вывести на природу «для оздоровления». Как я выяснила, детей держат в детдоме до восемнадцати лет, а потом трудоустраивают на низкоквалифицированную работу и выдают скромные подъемные. Мне еще повезло, директриса хоть и бухала по-черному, но за порядком следила придирчиво. Миссис Коул была принципиальной теткой. Мы обучались в муниципальной школе, водили нас всех вместе: учеников от пяти до семнадцати лет. Каждый выходной день девочки от семи лет и старше пришивали пуговицы на бесконечные пальто, мальчики тоже работали, но отдельно, не знаю, чем они занимались. Более чистоплотных и старательных девочек переводили на более тонкую работу: мы пришивали пуговицы к рубашкам. Работа легкая, однообразная и надоедающая, но ничего непосильного. Вечером сильно уставали глаза, в детдоме экономили на электричестве.       По воскресениям мы ходили в церковь, у нас была специальная цивильная одежда для этого. Так называемые «цивильные» платья надлежало беречь и поддерживать в приличном состоянии, потому что в противном случае наказывали розгами. Розгами воспитатели пользовались широко, но не усердствовали, просто поддерживали дисциплину. Противный мальчишка Билли опрокинул на меня ведро с грязной водой, и я получила десять ударов по шее на глазах всех воспитанников. Мне не сочувствовали, здесь это не принято. Шея болела долго, что заставило меня раздумывать о мести. Друзей у меня не было, в прихлебатели я идти не хотела, а воспитательницам было плевать на все, кроме собственного спокойствия. Я постоянно была настороже, даже спала вполглаза. Неприятные сюрпризы с утра стали практически обыденностью, чувство юмора у приютских детей было весьма специфическим. Так что ходила я сама по себе, как кошка из сказки Киплинга. Кстати, животных здесь я тоже не видела, хотя мерзкий Билли притащил откуда-то кролика и очень им хвастался. Половина детей мечтала этого кролика поджарить и съесть, а вторая — убить с особой жестокостью, чтобы напакостить Билли. Я относилась ко второй группе.       Считается, что есть пять стадий принятия смерти близкого человека. Учитывая, что ближе себя у меня никого не было, я прошла все пять. Сначала я устраивала тихие истерики и демонстрировала отрицание, что заняло у меня три недели, потом я злилась на весь белый свет, то есть проходила стадию гнева, — мне помогли с ней справиться розги, и это быстро перевело меня на стадию торга. Я пыталась улучшить условия своей жизни и избавиться от ежевечерних наказаний. Понять все правила моего нового мира мне удалось не сразу, но еще через месяц я покорилась и впала в депрессию. Стонать и жалеть себя мне не дали, рубашки сами себе пуговицы не пришьют, так что вот она я, смиренно принявшая свою новую реальность Хелена Смит, десяти лет от роду…       Грустно осознавать, что во всей вселенной нет ни одного близкого тебе человека. Теоретически, где-то в России уже родилась моя бабушка, ей должно быть примерно четыре года. Судьба у нее тоже была нелегкой, но она выбилась в люди и вырастила двух дочерей, и даже выучила их профессиям. Мама была фельдшером, а тетя работала на заводе бухгалтером. Жили мы дружно и весело, хотя и немного стесненно — вчетвером в однокомнатной квартире не развернешься. На кухне спала я, как самая мелкая. Там же бабушка принимала клиентов; она гадала на Таро, на кофе, да на чем придется. Тетя подрабатывала шитьем, мама вязала на заказ. Меня учили понемножку все женщины моей семьи, но больше всего со мной возилась бабушка. Я смотрела на нее и училась, потом начала тоже потихоньку гадать подружкам. Я научилась хорошо шить, вязать на спицах и крючком, умею вышивать на машинке и на пяльцах. Хотя лучше всего у меня получались расклады Таро на все случаи жизни.       Постепенно дом опустел — умерла бабушка, потом мама. Жалко тетю Люсю, ей уже под пятьдесят, как она там одна?.. Надеюсь, она устроит свою личную жизнь. Теперь у нее собственная квартира, а тетя Люся у меня красивая и жизнерадостная. Надеюсь, ей повезет.       Я прижалась к холодному стеклу и заставила себя отвлечься. Зато я тут первый раз в жизни попала в церковь, это оказалось интересно. Там было красиво и торжественно, мне понравилось. Хотя бы глаз отдыхал от серого цвета. Незадолго до гибели я посмотрела фильм «Пятьдесят оттенков серого» — кино мне не понравилось, а вот название зацепило. В моей новой реальности было действительно множество оттенков серого цвета, без всяких пошлостей. Нас одевали в серые робы, нас окружали серые вещи, да и погода в Лондоне стояла серой уже третью неделю подряд. Жизнь моя была серой, и перспективы не радовали. До бабушки мне не добраться, в Россию просто так не попадешь, нужно ждать совершеннолетия, да и то, родственники из-за рубежа могли осложнить ее и так непростую судьбу. Решено, буду жить новой жизнью здесь. Выбора-то у меня особого не было. Зато я была хорошей акушеркой и постараюсь снова поступить в медицинский колледж. Раньше я собиралась выучиться на врача, не буду отступать от своей мечты. Я как та лягушка, что попала в молоко. У меня есть два пути: смириться и погибнуть или биться и выбраться из твердого масла. У меня хорошая память и есть четкая понятная цель: стать врачом, хотя бы фельдшером. Скоро начнется война, уже лето тридцать седьмого, мне нужно ее пережить и найти свое место под солнцем. Раз уж выпал второй шанс, буду использовать его на все сто процентов.       Зарядившись позитивом, я вышла из туалета и направилась во двор. Нужно было быть на виду, воспитатели наказывали тех, кто пропускал прогулку на свежем воздухе. Пройдусь, буду делать дыхательные упражнения и медитировать.       Этому отличному плану не было суждено сбыться. Билли Стаббс с подручными избивали черноволосого мальчишку, а Джен Бишоп громко смеялась и подначивала нападавших. Тут не принято вмешиваться, но в этот раз я не смогла сдержаться. Судорожно вздохнув, я с трудом припомнила, что мальчишку звали Том, кажется, и громко заговорила, как будто отвечая на вопрос невидимой собеседницы:       — Да, Марта, я сейчас найду Тома. Да, я передам, что он должен помочь мне с ведрами, мы обязательно помоем площадку третьего этажа прямо сейчас, — нужно сказать, что дежурили все по очереди, но воспитательницы часто привлекали дополнительную рабочую силу, так что ничего удивительного в моих словах не было.       Хулиганы кинулись врассыпную, а мальчишка остался лежать в пыли. Я протянула ему руку и помогла подняться. Он хмуро смотрел на меня, баюкая левую руку.       — Наврала ради меня? Я бы сам справился.       Я не стала его слушать и благодарности не ждала.       — Я кое-что понимаю в травмах, похоже на вывих.       Он сморщился, но позволил себя осмотреть. Точно, вывих плечевого сустава. Я много раз вправляла такие, когда подрабатывала в травмпункте.       — Будет немного больно. Тебя Том зовут?       Не слушая ответа, я стала торопливо пристраиваться сзади и сбоку от мальчика. Моя торопливость была вызвана тем, что в идеале у меня было всего пять минут после травмы, пока не начался мышечный спазм. Подойдя со стороны пострадавшей руки, я попросила его расслабить верхнюю часть туловища, придержала за грудь и заставила слегка наклониться. Травмированная конечность свободно висела; я развернула его руку за запястье и стала аккуратно поднимать ее вверх и вперед. Потребовалась примерно минута, но плечо уверенно встало в привычное положение. Он удивленно покрутился и нахмурился:       — Я бы справился. Ладно, Смит, я запомню.       Я пожала плечами и пошла во двор. Мисс Вэйт требовался доброволец, чтобы помыть лестницу, и я вызвалась сама, чтобы не нарушать легенду. Эта парочка, Билли и Джен, совершенно без тормозов, могли бы избить меня за помощь мальчишке. Красивый мальчик, кстати. У него тонкие черты лица, ярко-синие глаза и волосы насыщенного иссиня-черного цвета — очень зрелищное сочетание. Насколько я могла заметить, его старались обходить стороной. Хотя, мало кто дружил между собой, каждый старался выживать в одиночку.       Я почти закончила уборку, когда меня позвали в кабинет директрисы. Там стоял незнакомый полицейский. Миссис Коул довольно приветливо обратилась ко мне:       — Хелена, разыскали твою родственницу. Теперь мы знаем твою фамилию.       Полицейский представился и показал мне фотографию в рамочке.       — Узнаете себя, мисс?       На фото была изображена пожилая женщина в чепце, черном платье и куче дешевых побрякушек, она куталась в разноцветную шаль. Около нее стояла девочка — это несомненно была я, только помладше, и волосы у меня были подлиннее. У меня в руках была кукла, второй рукой я крепко держалась за руку своей спутницы.       Полицейский сказал сочувственно:       — Ваша бабушка была гадалкой, она арендовала палатку на выставке колоний, вы жили там же. Три месяца назад палатка сгорела, ваша бабушка погибла, а вы пропали. К счастью, из огня вынесли несколько вещей, я вам их принес.       Он протянул мне ту самую цветастую шаль и маленький сверток. Я развернула газету и увидела две колоды Таро, перевязанные бечевкой.       — К сожалению, больше ничего не осталось, мисс. Имя вы свое назвали правильно, а фамилия ваша Смирнофф. Теперь мы знаем ваш день рождения: вы родились десятого апреля тысяча девятьсот двадцать седьмого года. Ваша мать, ее звали Мэри, умерла при родах, она была очень молодой, лет восемнадцать всего, вашего отца Бориса зарезали еще до вашего рождения, а вы десять лет прожили в Лондоне с бабушкой, ее звали Лиззи Томсон, или старушкой Лиззи — это было ее прозвище на той выставке.       Я судорожно прижала к себе шаль и сверток и искренне поблагодарила:       — Огромное спасибо, офицер. Я рада узнать, что меня не бросили просто так. Бабушка умерла, а я потеряла память. Еще бы, сильный был стресс, наверное. Полагаю, вы правы. Я знаю эти карты, знаю, как они называются, умею ими пользоваться. Я очень благодарна. Подскажите, где ее похоронили? Я бы хотела когда-нибудь навестить ее.       Полицейский был готов к этому вопросу и протянул мне листок с адресом и названием кладбища для бедных. Он неожиданно замялся и неуверенно сказал:       — На выставке сказали, что ваш отец был из пришлых, кажется, он был русским моряком, но лет пять таскался на выставке, гадал на кофе, по линиям руки, занимался спиритизмом. Он сильно выпивал, мисс, так что никто не удивился, когда его нашли в канаве. Хотя бы ваши родители были женаты.       Миссис Коул переписала мое новое имя в журнал и отпустила меня. Итак, я — нищая Хелена Смирнофф (понятно, что Елена Борисовна Смирнова, но записана на иностранный манер Смирнофф), моя бабушка была гадалкой, отец был русским пьяницей, жили мы в матерчатом шатре, который сгорел. Опять ничего у меня нет. Хотя вру, у меня есть шаль и Таро. Шаль была старой и пахла дымом — мелочи, у меня появились личные вещи! Это так угнетает, когда нет ничего своего. Зато теперь нужно вещи сохранить, я тут за месяц насмотрелась всякого. Пришли как-то две дамы, нарядили младших в красивые вещи и ушли. Воспитательницы мигом переодели детей в обноски, а нарядные новые вещички растащили по домам или продали. Никто даже не удивился, я тоже.       Я забежала в туалет и завязала шаль вместо пояса на талии, благо робы были широкими, а я такой тощей, что могла еще пару вещей поместись внутрь, никто бы не заметил. Карты я спрятала в шаль, подвернув ее на манер кармана. Главное, чтобы никто их не заметил и не отобрал. Сначала ходить было неудобно, но потом я приспособилась и перестала замечать тайное украшение на поясе. Поскольку у меня был прямой доступ к ниткам, вечером я попросила разрешения зашить прореху в кармане, а сама, снова в туалете, прошила два кармашка для каждой колоды в отдельности; воспитательница пересчитала выданные мне пуговицы и даже похвалила меня за честность. Так что я впервые в новом мире засыпала с улыбкой на лице.       На следующий день нас вывезли на море. Раньше моря я не видела, так что с удовольствием дышала свежим соленым воздухом и гуляла с остальными детьми. Жили мы в большом бараке, поэтому контроль за личными «сокровищами» пришлось удвоить. К счастью, никто меня пристально не разглядывал, все обошлось.       На выезде случилась неприятная ситуация: Том с двумя нашими главными хулиганами залезли в какую-то пещеру, и там что-то произошло. Их нашли и отчитали, а на следующий день мы все увидели свисающего с балки повешенного кролика Билли Стаббса. Мы лицемерно сокрушались, но многие втайне были рады, что Билли получил щелчок по носу. Я была уверена, что это Том, но молчала, разумеется. На следующий день Том проходил мимо меня и внезапно поздоровался:       — Мисс Смирнофф.       Я кивнула и ответила:       — Мистер Реддл.       Он дал мне понять, что отомстил врагу и запомнил мое новое имя. Мне это понравилось.       На следующий день я ушла подальше от остальных, спряталась среди больших камней и вытащила свои карты. Надо попробовать разложить Таро — помню ли я толкование карт?       Оказалось, что помню. Я уверенно отделила Старшие Арканы числом двадцать два и перемешала их. Вытащила три карты — это простейший расклад: прошлое, настоящее и будущее. На позиции «прошлое» у меня оказался аркан «Башня». Что могу сказать, все закономерно. Моя прошлая жизнь разрушена полностью, да не одна, а целых две. Я действительно все потеряла. Вторая карта «Дурак». То есть в настоящем я иду неизвестно куда, ничего не понимаю и следую чужим правилам. Тоже верно, именно так я себя и ощущаю. На будущее выпала карта «Маг». Маг — творец своей судьбы, у него есть все качества, чтобы успешно идти правильной светлой дорогой. Это хорошее предзнаменование, я обрадовалась раскладу. Я сама пробью себе дорогу, у меня есть четкая цель, которой я добьюсь. Это просто — я хочу выжить, вырваться из богадельни, стать медиком, обрести финансовую независимость, хочу иметь собственный дом и кусок хлеба.       Внезапно я услышала голоса и притаилась. Я увидела Билли, он притащил дохлого кролика и бросил его между камней. Потоптавшись, мальчишка убежал в сторону пляжа. Джен дожидалась его неподалеку и постоянно торопила.       Я встала и приблизилась к кролику. Как-то неправильно было бросать его без погребения, я решила закидать его сверху камнями, что ли. Только я подошла вплотную, как в голове начали бить барабаны. Бум! Бум! В ушах стучало нетерпеливо и зло, по наитию я протянула руку и провела над кроликом. Бум! Бум! Внутри меня сформировался теплый, даже горячий шар — он прошел сквозь меня и вырвался через протянутую к кролику руку. Бум! Бум! И вдруг кролик открыл глаза. Глаза у него были мертвыми и пустыми. Бум! Кролик легко вскочил на лапы и повел ушами. Я смотрела на него в ужасе. Он ожил, но живым не был. Я создала зомби! Кролик явно признал меня новой хозяйкой и неловко запрыгал ко мне. Я отступила и кинулась бежать — он пытался бежать за мной, но я была гораздо быстрее. Времени раздумывать не было, я припустила со всех ног и смогла оторваться. На пляже я смешалась с детьми и немного успокоилась. Карты остались лежать на скалах, так что пришлось возвращаться окружным путем и собирать свои сокровища.       Ночью всех разбудил дикий крик Джен Бишоп — она вопила, что ее заживо хотел сожрать мертвый кролик-убийца. Может, и хотел. Главное, что он до меня не добрался. Дохлого вонючего кролика ловили все воспитательницы, а местный сторож сжег исчадие ада на небольшом импровизированном костре. Все сошлись на том, что кролик не сдох, а повредился мозгами, поэтому пришлось его добить. Ага, сейчас. Он был дохлый, дохлее некуда, я это знала точно, но, по известным причинам, держала язык за зубами — мне как-то не хотелось оказаться рядом с кроликом на костерке побольше. Насколько я помню, ведьм еще судили, могли и сжечь, генетическая память у британцев хорошая. Я бы так же извивалась и скулила, как несчастное животное… Нет уж, знать ничего не знаю, ведать не ведаю. Цветочки поливаю и сорняки убираю.       Кстати, к цветочкам меня подпускать тоже нельзя — если я оказывалась около растений, результаты были плачевными. Как я ни старалась, а цветочки после моих усилий увядали. В течение суток желтели и опадали листочки и лепестки. Меня отстегали розгами за халатность, решили, что я не полила растения тщательно. Из этого я вынесла ценный урок: я должна тщательно скрывать свои необычные способности. Теперь я сама просилась на мытье полов и коридоров, лишь бы не иметь дела с живыми существами. Всех это устраивало, а меня больше любого.       Я немножко заволновалась, как это свойство отразится на возможности стать доктором, но случай развеял мои сомненья. В нашей комнате сильно заболела одна из моих соседок. Она надсадно кашляла, микстуры ей не помогали. Однажды ночью я проснулась от знакомого шума барабанов. Бум! Бум! Я испугалась, что девчонка умерла, но увидела, что она мечется в бреду, а лоб ее пылает, как жарко натопленная печь. Нужно сказать, что больше всего в приюте меня мучил холод. Голод тоже висел вечной угрозой, есть хотелось постоянно, но это можно было пережить. А вот холод… Я все время мерзла, ничто не могло меня отогреть. Я мерзла летом и зимой, я мерзла у печки, я мерзла всегда. Особенно несладко было зимой, когда вода замерзала в лед, приходилось пробивать корку в тазике, чтобы умыться.       А тут вдруг эта девочка — она была такой горячей, она манила меня к себе, и я не удержалась. И еще барабаны били, мне хотелось избавиться от их назойливого стука. Бум! Я положила девочке руку на лоб. Внутри опять поднялась теплая волна — и шум барабанов стих, а через мою руку на девочку опустилось мое тепло. Я легла с ней рядышком и крепко обняла. Мне было хорошо, как будто я нежусь в горячей ванне. Блаженство, я начала отогреваться. Я точно знала, что это нужно ей и мне. Постепенно она перестала метаться, а я удовлетворенно отвалилась от нее. Примерно через час она уснула нормальным сном, а я тихонько ушла к себе на кровать. Утром она проснулась здоровой. Она рассказывала всем желающим, что ночью к ней приходил ангел, который ее исцелил — я тихо посмеивалась, ангелом меня еще никто не называл. Я успешно лечила разбитые коленки, ожоги и прочие неприятности. Постепенно ко мне стали бегать с мелкими травмами и ушибами, я помогала, как могла. Больше барабанов я не слышала, так что обходилась традиционными методами: йод, перевязки и простейшие медикаменты.